Парадоксальная реакция

Эта совершенно реальная история случилась где-то в конце нулевых, в одном из спальных районов Москвы. Имена людей и названия улиц изменены – разумеется, с целью сохранения полной конфиденциальности.

Дима Шмель разглядывал лицо Вархапука сквозь стекло граненого стакана и думал о медленном ритме жизни. В стакане был чай – прозрачный светло-коричневый мир. Лицо кореша раскололось на четыре неравные части.

– Жарко, – сказал Толян Вархапук.

Он потел. Его кожа лоснилась. Нос чернел точками угрей. Тусклым взглядом он смотрел, как колышутся буфера Валечки Моргалкиной, когда она перекладывает с подноса на прилавок слоеные пирожки.

– Лето, – напомнил Шмель, – июль.

Они сидели в чебуречной «У дома». Солнечные лучи с трудом пробивались сквозь немытые окна, после чего обессиленно падали на бетонный пол. На соседнем засаленном столике стояла опустошенная кем-то пивная кружка. Валечка Моргалкина не обращала никакого внимания на очередь из трех человек, и та постепенно мрачнела.

Медленный ритм жизни. Вархапук попытался убить муху. Не попал, только тяжелые наручные часы звякнули о поверхность стола. У Вархапука толстые руки с распухшими пальцами. Его брюшко выпирает из-под серой майки и упирается в край столешницы. На майке – серп и молот.

Дима Шмель сделал глоток чая. Чай был теплый и несладкий. Он пах хлоркой и вообще недалеко ушел от воды из-под крана, которой Валечка Моргалкина мыла посуду. Дима понял, что пришло время озвучить мысль.

– Медленный ритм жизни, – изрек он.

– Чего? – переспросил кореш.

Кликухи у него не было. Когда-то в школе его дразнили пуком, потом хапугой, но все это не прижилось, так как сочное «Вархапук» было куда более неблагозвучным, чем любые кликухи. Другое дело – Димина еврейская фамилия Шимель. Она легко превратилась в простое «Шмель».

– Это то, что с нами происходит, – терпеливо объяснил Дима.

Толян пожевал губами.

– С нами ничего не происходит.

– Я это и имел в виду, – сказал Шмель, чувствуя, как прогорклый вкус хлорированного чая липнет к его горлу.

– Загнул, – неодобрительно проворчал Вархапук.

– Сиськи, – сообщил Шмель.

– У Моргалкиной? – с удовольствием уточнил Вархапук.

– Ага, – подтвердил Дима. – Ты смотришь на них двадцать лет, и ничего не происходит.

Лицо Толяна приобрело обиженное выражение.

– Ну, когда-то... – начал он.

– Это и есть медленный ритм жизни, – угрюмо оборвал его Шмель.

– Это позиция, – вынужденно согласился Вархапук.

Когда-то они все были одноклассниками: Шмель, Толян, Славик Вархапук – двоюродный брат Толяна, Кирилл Корпатов, Валечка Моргалкина и Саша Трубецкая.

Дима вспомнил девяносто первый год. Школа. Выпускной. Теплоход. Пиво с шампанским. Облеванное платье Моргалкиной. Толян, тонущий в Москве-реке, и Славик, по-собачьи плывущий к нему со спасательным кругом.

Потом была армия, барак, соленые шутки, вода, замерзавшая прямо в клозетах, автоматы без патронов, грузовики со свеклой, голые тела в озере, анаша, проститутка на КПП, три проворовавшихся генерала, страх, обида за родину и, наконец, дембель.

А потом все пошло не так. Саша села на героин. Славику прострелили башку. Корпатов перестал дружить с остальными, приподнялся и теперь рассекает на «мерсе».

Шмель отхлебнул хлорированный чай.

– Остались мы трое, – резюмировал он свои мысли. – Я, ты и Моргалкина. У нас медленный ритм жизни.

– Да, – согласился Вархапук. – Только мы трое.

Очередь начала ворчать, и Валечка, наконец, обратила на нее внимание.

– Что вам? – надменно бросила она. Ее зычный голос отразился от бетонного свода помещения и зазвенел в мутных окнах. С подоконника поднялись две мухи.

– Вон ту, с сыром, – елейно попросил бледный длиннолицый мужчина. Над его верхней губой топорщились черные гитлеровские усики.

– Старый гомик, – вслух подумал Вархапук.

Дима Шмель выхаркал из глубины горла чайную слизь, сплюнул на пол и снова стал вспоминать. 1994 – хороший был год. Они почти приподнялись. Один киоск держали сами, а еще шесть контролировали. Дима ходил с пушкой и давил на торгашей, Толян ездил на «девятке» и возил ящики с пивом, а Моргалкина сидела за кассой и не давала Толяну.

В 1996-ом, уже не таком хорошем году, их мелкий бизнес поглотил Гаврила Махач. Его руки в перстнях и глаза цвета стали много лет снились Диме в кошмарах. Вархапук и Шмель стали частью его банды. Но с Гаврилой надо было ездить на стрелки. Однажды Толян зассал и не поехал. После этого их с Димой выгнали из банды, а киоски остались у людей Махача.

Потом были джинсы – Толян привозил их из Турции. Потом палатка с цветами. После нее – швейцарские ножи.

Дима плеснул остатками чая в муху. Насекомое задергалось в коричневой лужице.

– Что ты делаешь? – брезгливо спросил Вархапук.

– Так, – ответил Дима.

И вот теперь не было уже ни джинсов, ни букетиков, ни ножей. Только медленный ритм жизни, больной желудок, из-за которого нельзя выпить пивка, нестоячий член, пустая кобура от пистолета, долги за квартиру и разговоры в чебуречной «У дома».

Дима Шмель поставил пустой стакан на засаленную поверхность стола и посмотрел на Толяна Вархапука. Тот что-то ощутил в его взгляде и начал нервно стрелять глазами по сторонам.

– Как финансы? – спросил Дима.

– Ну... – ответил Толян.

Помолчали.

– Нужна бизнес-идея, – сказал Шмель.

– Это позиция, – согласился Вархапук.

Дима крутил в пальцах граненый стакан.

– Я слышал, что в Англии появилась фирма, которая продает лобковых вшей, – начал Толян.

Шмель уставился на него.

– Серьезно, – сказал Вархапук. – Если кто-то хочет отомстить любовнице, то покупает лобковых вшей и выпускает ей в постель или на сиденье машины, или там куда-нибудь еще, чтобы они на нее переползли.

– И много продали? – спросил Дима.

– Не знаю. – Толян пожал плечами. – Попробуем?

– Поштучно или на вес? – уточнил Дима.

– В баночках. Сколько-то. Не знаю, – сказал Толян.

– И где ты их возьмешь? – поинтересовался Дима.

– Да у любой шалавы, – не задумываясь, ответил Вархапук.

– Пинцетиком будешь собирать? – предположил Шмель.

– Ну... – вздохнул Толян.

Помолчали. Дима перестал крутить стакан и большим пальцем почесал нижнюю губу.

– Может, надавить на кого? – вслух подумал он.

– На кого? – эхом откликнулся Вархапук.

Дима охватил внутренним взором их микрорайон.

– Помнишь, у зоомагазина на углу какой-то фраерок черепашек продает? – сказал он.

– Не, – покачал головой Толян, – у него крыша.

– А-а, – грустно ответил Дима.

– А если по квартирам? – предположил Вархапук.

– Простой план, – согласился Дима, – но посадят.

– Ну... – засомневался Толян.

Дима криво улыбнулся. Толян сдался.

В чебуречную зашел щуплый краснолицый старичок. Он принес с собой запах водочного перегара. Старичка слегка трясло с похмелья. Над его верхней губой подрагивали седые усы.

– Ребята, не поможете? – обратился он к Диме с Толяном.

– Исчезни, – посоветовал ему Толян.

– Ну, пару рубликов, – стал клянчить старик, – мне всего-то чуть-чуть не хватает, на чекушечку прозрачной.

– Отвали, пьянь! – рявкнул Толян.

Краснолицый старичок встопорщил усы и погрозил ему пальцем.

– Я не пьянь, – возмутился он, – я дипломированный врач, хирург. Я спасал человеческие жизни. А ты кто?

Толян привстал со стула.

– Свободный предприниматель, – ответил он. – Стрекочи отсюда, пока я у тебя последнее не отобрал.

– Потише, мальчики, – покровительственно прикрикнула Моргалкина.

Дима устало вздохнул. Медленный ритм жизни.

– Поколение ничтожных людей, – отходя, сказал старичок.

– Че? – спросил его в спину Толян. – Ты кого ничтожным назвал?

– Потише! – уже строго крикнула Валечка.

Вархапук засопел и сел обратно за столик. Старичок обратился к Моргалкиной.

– Добрая женщина, а добрая женщина, – начал он, – защищаете меня. Ну, может, Вы, пару рубликов?

– У меня здесь своих денег нету, а в кассе все посчитано, – соврала Валечка.

Алкоголик ссутулился. Его била легкая похмельная дрожь.

Двери чебуречной снова хлопнули. Зашла замотанная в грязные синие тряпки бабка-побирушка. Дима вспомнил, что видел ее в подземном переходе у автовокзала.

– Че за отребье сюда шляется? – негромко возмутился Вархапук.

– Можешь начинать собирать вшей, – язвительно предложил Дима.

Толян насупился.

– Валя, милочка, – с порога начала бабка, – денежку разменяете?

– Двадцать за тысячку, – бойко ответила Моргалкина.

Бабка вытащила откуда-то из-под груди черный целлофановый мешок и валом высыпала из него мелочь на прилавок. Несколько монеток соскочили вниз и разбежались по полу.

– Я соберу, соберу, – шатко наклоняясь, засуетился старичок-алкоголик.

– Че ты с ней вообще разговариваешь, Моргалкина? – крикнул Толян.

– А ты заткни хлебальник, – отшила его Валечка.

Бабка даже не обернулась. Быстрыми пальцами она сортировала монетки на несколько разных кучек. Моргалкина сосчитала десятки, потом пятерки.

– Шестьсот двадцать пять, – подытожила она.

– Че она так грубо? – расстроился Толян.

– Это бабка из подземного перехода, – сообщил ему Дима. – Шестьсот – неплохая прибавка к пенсии, да?

Он даже облизнулся. Вархапук понимающе посмотрел на него.

Моргалкина сосчитала двушки.

– Восемьсот сорок два, – подвела она.

– Рубликами-то еще больше выйдет, – сказала бабка. – Рублей кидали много. Все рублевый народ пошел-то.

– А че, ей и доллары кидали? – тупо спросил Вархапук.

Он щурился. Зрение у него было не очень.

– Они монетки в один рубль считают, – объяснил Шмель.

– Вот, вот, – полез к женщинам старичок, – собрал то, что раскатилось.

– Себе оставь, – ответила Моргалкина.

– Ай да Валечка, – засмеялась бабка, – деньги-то еще мои.

– Мне только два, два рублика, – жалобно сказал алкоголик, – на чекушку не хватает.

– Бери, – сказала бабка.

– Спасибо, добрая женщина, – ответил старичок и, счастливый, вышел на улицу.

– Тысяча двести с копейками, – закончила Валя Моргалкина. Бабка забрала из кучи две металлических десятки.

– И тысячу сто пятьдесят с тебя, – сказала она.

Моргалкина достала ей бумажки из кассы. Они рассчитались. Побирушка ушла. Дима наблюдал, как тридцатисемилетняя крикливая торговка, бывшая когда-то его одноклассницей, перекладывает мелочь в отсеки кассового аппарата.

– Сегодня вторник, и середина месяца, – сказал он, – и середина дня. Странно.

– Это ж не зарплата, – возразил Толян. – Как набрала, так и пошла менять.

Дима взял свой стакан и пошел к Валечке.

– Еще бы кипятку, – попросил он, – и маленький с яблоками.

– Ты платить когда будешь? – спросила Моргалкина.

– Валь, – Дима подмигнул, – рано или поздно.

– Ага, – усмехнулась она. Но чаю все-таки налила.

– Слушай, Моргалкина, – конфиденциально наклонился к прилавку Дима, – а эта бабка, побирушка, она часто сюда ходит?

– А тебе что? – спросила Моргалкина.

– Ты с этого кое-что имеешь, – улыбнулся Дима. – Мелочь, а приятно, да?

– Тебе-то что? – ухмыльнулась в ответ Валечка.

– Просто интересно, – облизывая зубы, ответил Шмель.

– Два раза в день, – сказала Моргалкина, – перед обедом и перед закрытием. Но это не только ее деньги, их там несколько работает.

– А крыша у нее есть? – спросил Шмель.

– Даже не думай. Не твой масштаб.

– Спасибо за чай, – поблагодарил Дима.

Он вернулся за столик.

– Чего это вы так тихо? – ревниво вскинулся Толян.

– Узнал кое-чего, – объяснил Дима. – Походу, побирушек две или три, и делают они вместе два с половиной косаря в день.

Вархапук закашлялся.

– Ты меня простебать решил, – осипшим голосом сказал он.

– Не мой стиль, – решительно отрезал Дима.

– Ну ни фига ж, – подивился Вархапук. – И никакого дерьма с куплей, перепродажей, перевозкой.

– Простая схема, – согласился Шмель, – и чистая прибыль.

– Это позиция, – кивнул Толян.

Еще долго они сидели в задумчивости.

Несколько дней спустя Дима Шмель зашел в гости к Вархапуку. Тот жил один на первом этаже старого блочного дома, в двухкомнатной квартире, оставшейся у него после смерти отца и брата.

Дима позвонил в обветшалую дверь.

– Иду, – глухо отозвался Вархапук. И тут же его собачка Полька залилась пронзительным визгливым лаем. Полька была маленьким белым пуделем. Толян как-то пытался подарить ее Моргалкиной, но та заявила, что ей не нужна собака, и пудель остался у Вархапука. Они привязались друг к другу.

В подъезде дома царил жухло-желтый полумрак. Обивка на двери Толяна, дешевый черный кож-зам, вся была изрезана и неловко заклеена прозрачным скотчем. Вархапук так и не рассказал, что случилось, но длинные ровные швы ассоциировались у Димы со швейцарскими ножами.

– Прекрати, Полька, прекрати! – закричал за дверью Толян. – Прекрати, отдай!

Лай усилился.

– Сучка маленькая, – обругал Вархапук собаку.

Дима поскреб пальцем полосу скотча. За прошедший год клейкая лента рассохлась и уже готова была отвалиться. Год со швейцарских ножей. Медленный ритм жизни. Визгливый лай пуделя. Запах мусоропровода и прокисших щей.

Шмель ударил в дверь кулаком.

– Эй, Толян, – позвал он, – ты там идешь?

– Да сейчас, – ответил Толян.

Лай смолк. Щелкнул замок. Дима слегка толкнул дверь, но Вархапук держал ее изнутри.

– Не заходи, – попросил он. – Подожди минуту, потом заходи и иди на кухню.

В его голосе слышалось, что он чувствует себя полным идиотом.

– Что там у тебя? – спросил Дима.

– Псина утащила туалетную бумагу, – объяснил Вархапук.

Дима гоготнул. Было слышно, как его кореш шлепает по полу босыми ногами. Шаги удалились. Скрипнула дверь сортира. Дима открыл дверь и зашел в квартиру. Полька приветствовала его новым взрывом лая.

Весь пол был забросан бежевыми лентами туалетной бумаги. Она была самой дешевой, рубчатой и жесткой, со следами древесных волокон. Пудель передними лапами прижимал к полу обслюнявленные остатки рулона.

– Привет, Полька, – со скабрезной улыбочкой сказал Шмель. Он предусмотрительно прикрыл дверь, чтобы глупая собака не убежала на лестничную клетку.

– Хватит ржать! – зло закричал из сортира Вархапук.

Хотя Дима уже перестал смеяться, после этой просьбы он снова хохотнул.

– На хрена ты ее пустил в сортир? – спросил он.

– Я думал, ей надо по маленькому, – ответил Толян, – а эта сука хвать рулон зубами и ну его.

Дима представил, как Вархапук с грязной задницей и без штанов гоняется по квартире за маленьким белым пуделем. «Это извращенно», – подумал он.

По пути на кухню Шмель заглянул в одну из двух комнат квартиры. Там было пустынно. Посреди помещения лежали забрызганные штукатуркой планки отбитого плинтуса. Рядом с ними стояло ведро, в котором намертво засох обойный клей. Обои были поклеены только на одной стене, но с угла уже отвалились. Вархапук хотел продать эту квартиру, а на вырученные деньги купить две однокомнатных. Поэтому он делал ремонт. Уже третий год. Не слишком успешно.

– Медленный ритм жизни, – вслух подумал Дима.

На кухне витал запах паприки. На обеденном столе стояла пластиковая мисочка «доширака».

– Души рака. Ша, дурак. Душ и рак, – перебрал Шмель ассоциации.

– Че ты там говоришь? – крикнул Толян из туалета.

– Так, ничего, – ответил Дима. – Ты еще долго?

– Нет, – отдуваясь, обещал Вархапук.

– Я тоже жрал эту дрянь, пока не заработал язву, – крикнул ему Шмель. – Вот ты с толчка и не слезаешь.

– Ага, – согласился Толян. – Сейчас выйду, доем.

Окна квартиры были забраны решетками. Их поставил еще отец Толяна, как только они сюда въехали. Рукастый был мужик, на заводе работал – не то, что его сыновья.

– М-де, – пробормотал Дима Шмель.

Он облизнул зубы и принялся смотреть во двор. Из окна открывался вид на заставленную машинами дорогу между соседним многоэтажным домом и детской площадкой. На деревьях жухли от жары листья. За кустами белел верх трансформаторной будки.

В стекле Шмель видел полупрозрачное отражение собственного лица: загорелый лоб в морщинах, острые скулы, глубоко посаженные глаза. Его губы еле сходились над зубами, и от этого все время казалось, что он щерится.

По двору шел человек. Он переходил от одной машины к другой, нервно озирался и заглядывал им в окна. Ему мешало солнце, и он складывал руки козырьком, чтобы лучше видеть, что находится в салоне.

Шмель немного знал про этого парня. Его все называли просто «идиот». Он считался чем-то вроде местной достопримечательности. Его мать умерла несколько лет назад, и теперь он жил только на пенсию по инвалидности.

У него был бзик – он заглядывал в машины. Здесь, и еще на паре соседних дворов. Дима даже не мог вспомнить, когда это началось. Пока они учились в школе, идиота, кажется, еще не было. Он появился позже, но с тех пор успел стать частью медленного ритма их жизни.

Пять шагов. Следующая машина. Идиот наклоняется и складывает ладони козырьком. В машине пусто. Юродивый с досадой взмахивает руками и идет дальше. Для него все автомобили равны: он заглядывает в маленькую зеленую «Оку», потом в «Ауди», в «Жигули», в дорогой «БМВ».

– Ну ты долго там? – проорал Шмель.

Дверь сортира скрипнула, и Толян Вархапук наконец-то покинул свою крепость. Подтягивая «адидасы», он зашел на кухню и плюхнулся за стол. Он не помыл руки, и Дима порадовался, что кореш забыл про приветствие.

– Тупая собака, – сказал Вархапук.

– В хозяина, – усмехнулся Шмель.

– Тебе весело, – огрызнулся Толян.

– Да ладно, расслабься уже, – отмахнулся Дима. – С кем не бывает.

Оба прекрасно знали, что с Димой такого не бывает.

Толян принялся хлебать «доширак». Он использовал для этого большую ложку, будто ел нормальный суп. Из-за этого длинные сопли лапши постоянно ускользали от него.

– Как ремонт? – спросил Шмель.

– Идет, – ответил Вархапук.

– Я вижу, – сказал Дима.

– Так че спрашиваешь? – вскинулся Толян. Он никак не мог успокоиться после своего позора. Двери кухни были раскрыты, и за ними виднелся коридор в ошметках рулона.

– Просто, – примирительно объяснил Шмель.

– Нормально все, – скорее для себя декларировал Толян. – Вот будут деньги, куплю еще несколько рулонов обоев.

– Ты же брал штук десять, – заметил Дима.

– Они бракованные, – ответил Вархапук. – Пузырями идут от клея. Только несколько полос получились.

– А-а, – осознал Дима. – Ну ладно.

Он решил промолчать про отвалившийся угол.

– Может, тебе взять кредит, – предположил он. – Нанять рабочих. Они за месяц все сделают. Ты продашь квартиру, вернешь кредит и купишь две квартиры поменьше.

– Сам справлюсь, – буркнул Вархапук.

Он угрюмо посмотрел на кореша.

– Просто хотел помочь дружеским советом, – пожал плечами Шмель.

– Всегда спасибо, – поблагодарил Толян.

– Всегда пожалуйста, – отозвался Дима.

Помолчали. Шмель наблюдал за идиотом.

– Ты помнишь, сколько он так ходит? – наконец спросил он.

– Кто? – уточнил Вархапук. – Идиот?

– Да, – подтвердил Дима.

– Десять лет, – сообщил Толян.

– Ты каждый день видишь его из окна? – спросил Дима.

Кореш кивнул.

– И ничего не меняется? – поинтересовался Дима.

– Ходит и ходит, – сказал Вархапук. – На него с ментами даже пытались наехать. Он каждый день будит сигнализацию на машинах. Но он все равно ходит.

– Ты чувствуешь, что тоже сходишь с ума, когда смотришь на него? – спросил Шмель.

– Нет, – удивился Толян, – а ты?

– Я думаю про медленный ритм жизни, – уклончиво ответил Дима.

– Все ты о своем ритме, – отмахнулся Толян.

Он наконец выловил последние червячки Ша-Дурака, встал и бросил пустую мисочку в мусорное ведро.

– Надо бы чего-то поделать, – вслух подумал Шмель. – Может, сходим в «У дома»?

– Можно, потом, – согласился Толян, – а сейчас мне надо погулять с Полькой.

– Давай, – одобрил Дима.

Асфальт плавился под солнцем. Полька бежала впереди и заливисто лаяла. Шмель снова увидел идиота. Тот закончил всматриваться в окна очередной машины и неожиданно повернул в их сторону.

– Эбята, ы нвидли тгокто пъехал? – обратился он к двум корешам.

– Мы тебе не ребята, – мрачно сказал ему Толян.

– Адди? – утончил идиот.

– И не дяди, – разозлился Толян.

– Отвали, идиот, – приказал Дима.

Идиот постоял, молча всматриваясь в его лицо. Он не щурился, но его веки были расслаблены и глаза почти не видны за ресницами.

– Дгая шинка, – наконец решил он и пошел к следующей машине. Наклонился к боковому окну легковушки, сложил ладони над глазами, чтобы солнце не мешало смотреть, и долго вглядывался в полутьму салона. В машине, разумеется, было пусто. Идиот что-то пробурчал и пошел дальше.

– Кого он ищет? – спросил Вархапук.

– Того, кто приехал, – ответил Дима.

Они дошли до детской площадки и сели на лавочку. Обеденное время и жара разогнали всех детей.

– А кто приехал? – поинтересовался Толян.

– Он сам и «приехал», – ухмыльнулся Шмель.

Прошло пять минут. Полька помочилась на угол песочницы и на скат горки.

– Там же играют дети, – зачем-то сказал Дима.

– Плевать, – ответил Вархапук.

Дима смотрел, как желтые капли собачьей мочи скатываются по отполированному детскими попками металлу. Он облизнул зубы и перевел взгляд на идиота, потом на Толяна. Тот как будто дремал, придерживая конец поводка.

– Как насчет бизнес-идей? – разбудил его Шмель.

– Не знаю, – признался Вархапук.

– Нужно что-то простое, – сказал Дима. – Простой план, простая схема, быстрые деньги и чистая прибыль.

– Да, – согласился Толян.

– Тогда мы снова сможем приподняться, – закончил Шмель.

– Это позиция, – подтвердил Вархапук.

– Надо подумать, – решил Дима.

– Надо, – безропотно поддержал его Толян.

– У кого еще на районе нет крыши? – спросил Дима.

Вархапук долго молчал.

– А вот у этого, – наконец ответил он. – У идиота. У него ее точно нет.

– Я не в смысле психов, – сказал Шмель, – я в смысле бизнеса.

– И я в смысле бизнеса, – загорелся Вархапук. – Давай с него бабки отожмем.

Дима пожал плечами. Кореш почему-то воспринял его жест как согласие.

– Поводок подержи, – попросил он.

Шмель принял поводок Польки у него из рук. Вархапук встал, подтянул «адидасы» и пошел за идиотом.

– Слышь, ты, эй, слышь, идиот, – позвал он, – иди сюда.

Тихий сумасшедший, сложив ладони козырьком, вглядывался в глубину салона очередной машины.

– Я с тобой говорю, – грозно заметил Толян.

Идиот повернулся к нему.

– Сколько тебе платят за то, что ты идиот? – спросил Вархапук.

– Нсию? – уточнил идиот.

– Пенсию, – подтвердил Толян.

– Омь тсяч, – наивно ответил идиот.

– Отстой, – сказал Вархапук. – Но все равно половину теперь нам будешь отдавать.

Юродивый долго смотрел на него сквозь щелочки между ресницами, потом доброжелательно улыбнулся.

– Бдные эбята, – посочувствовал он, – сем неденьг.

– Ты кого бедным назвал? – Вархапук толкнул его в грудь. – Есть у меня деньги, просто ты мне будешь свои отдавать, понял?

– Ньмгу, – сказал идиот, – да дгая.

Толян снова толкнул его в грудь. Идиот покачнулся, врезался спиной в машину. У той сработала сигнализация. На детской площадке визгливо залаяла Полька.

– Ньмгу, – повторил идиот.

– Эй! – заорал с балкона какой-то мужик. – Отойдите от моей тачки!

– Иди к черту! – гаркнул в ответ Вархапук.

Он повернулся и вразвалку пошел обратно.

– Сам иди к черту, – донеслось ему в спину.

Дима сидел на лавочке, держал поводок пуделя и кисло наблюдал за поражением кореша.

– Ну что, – спросил он у Толяна, – узнал?

– Восемь тысяч он получает, – ответил Вархапук, забирая поводок Польки.

– Отстой, – сказал Шмель.

– Ага, – согласился Вархапук.

Дима смотрел, как юродивый снова бредет от машины к машине, наклоняется, заглядывает внутрь, бормоча странные заклинания, понятные только ему одному.

– Такой он бесполезный, – вслух подумал Дима.

– Да вообще, – поддержал Толян. – Даже бабло с него не отожмешь.

– Но можно что-нибудь придумать, – медленно возразил Шмель.

– Отжимать понемногу со всех инвалидов? – спросил Вархапук.

– Нет, – отмахнулся Дима, – конкретно насчет него.

– Да ну? – не поверил Толян.

– Он же в машины заглядывает, – сказал Дима Шмель. – Что, не сечешь? Ни одной не пропускает.

– Хочешь его приспособить, – догадался Вархапук.

Дима одобрительно кивнул.

– Сечешь? – снова спросил он.

– Магнитолы, что ли, вытаскивать? – разочаровал его Толян.

– Да ты че? – огорченно сказал Шмель. – Его загребут через полчаса.

– Тогда что? – тупо поинтересовался Вархапук.

– Помнишь на днях бабку в чебуречной? – ответил Дима.

– У них крыша, – возразил Толян.

– Поэтому я и не предлагаю наезжать на них, – доходчиво объяснил Шмель. – Я предлагаю сварганить нашего нищего. Сечешь?

– Ты гений, – восхитился Вархапук. – Вот это позиция.

– Простой план, – сказал Шмель.

– А не попрут из перехода? – усомнился Толян.

– Дурак, – ласково обозвал его Дима, – кто говорит про переход?

Вархапук не обиделся, только зачарованно смотрел на него.

– Машины, – напомнил Дима. – Он заглядывает в машины. Видел когда-нибудь побирушек в пробках? Идут от автомобиля к автомобилю.

– Ты вообще гений! – воскликнул кореш. – Он же не устает за целый гребаный день. Он как автомат.

Дима победоносно оскалился.

– И смотри, какие плюсы, – сказал он. – У него свой интерес, поэтому все бабки он отдает нам. Не нужно ему платить за работу.

– Точно, – выдохнул Толян.

– Во-вторых, – продолжал Шмель, – народ в машинах все-таки побогаче, чем в переходе. Сечешь?

– Ты просто мозг, – продолжал поражаться Вархапук.

– И, в-третьих, – закончил Дима, – никаких конфликтов. Неосвоенная сфера рынка.

– Офигеть, – согласился Толян.

– Мы еще приподнимемся, – обещал Дима Шмель.

– Это позиция, – сказал Вархапук.

Дима рассмеялся и дружелюбно стукнул его в плечо.

– А теперь пошли с ним поговорим, – предложил он.

– И че мы ему скажем? – спросил Толян.

– Сейчас увидишь, – обещал Шмель.

Они уже шли в сторону идиота по мощеной садовой плиткой дорожке.

– А потом, – конфиденциально наклоняясь к корешу, продолжал Шмель, – мы просто вешаем ему на шею пакетик. Он ходит и заглядывает в тачки, а ему туда бросают монетки.

– Ты мастермайнд, – сказал Толян.

Дима довольно осклабился.

– Только без бычки, – предупредил он. – Деловые переговоры.

– Окей, – согласился Вархапук.

– Идио-о-от, – позвал Шмель, – подойди сюда, не обидим больше. Про машины поговорим.

– Шинки, – тут же отозвался идиот.

Он послушно заспешил к корешам.

– Ты заглядываешь в машины, – утвердительно сказал ему Дима.

– Гльдую шинки, – согласился идиот.

– И ничего не можешь найти, – сказал Шмель.

Юродивый молчал. Его лицо вытянулось, губы задрожали, и вдруг он заплакал. Он плакал молча, только иногда подтягивал сопли носом. Его реакция оказалась такой внезапной, что кореша опешили.

– Тото пьехал, – сквозь слезы пробормотал идиот, – аяньмгу, ньмгу айти го.

Шмель и Вархапук переглянулись.

– Совсем каша во рту, – констатировал Толян.

Но у Димы был простой план.

– Ты ищешь неправильно, – сообщил он.

– А? – удивился идиот.

– Здесь всего двести машин, и они одни и те же, а там, на улицах, – Дима сделал характерный жест, – вот как много.

– Гениально, – прошептал Вархапук.

– Нальцах, – повторил идиот.

Он перестал плакать. Мокрые дорожки блестели на шелушащейся коже его щек.

– Нальцах, нальцах, пду нальцы, – он повернулся и сделал несколько шагов в направлении подворотни ведущей со двора.

Дима чертыхнулся.

– Да стой ты, идиот! – закричал он. – Ты не дослушал.

Юродивый обернулся.

– Мы тебе помочь хотим, – сказал Дима.

– А, – ответил идиот.

Шмель нагнал его.

– Речь не про эти улицы, – объяснил он. – Я про большие улицы говорю. Большие, очень большие, огромные. Там тысячи машин.

Он развел руками, чтобы объяснить недоумку, как много всего на больших улицах. Идиот смотрел на него, и казалось, что щелочки между его расслабленными веками стали немного шире, чем раньше.

– Мы тебя утром будем отвозить на перекресток, – продолжал Дима. – Там машины останавливаются на красный свет. Ты будешь ходить и заглядывать в них.

Идиот молчал.

– Много-много машин, ты таких еще не видел, – добавил Шмель, всматриваясь в глаза-щелочки юродивого.

– Сибо, бята, – вдруг заулыбался идиот, – сибо бята, ткирошие, рошие.

Он шагнул к Диме и обнял его. От идиота пахло луком. Шмель отстранился. Толян за спиной идиота скорчил гримасу омерзения. Дима на нее не ответил.

– Значит, по рукам, – почти на ухо идиоту сказал он.

– Сибо, – продолжал благодарить юродивый.

– Девять утра, – сказал Дима. – Знаешь, что такое девять утра? Часами пользоваться умеешь?

– Наю, – ответил идиот.

– Завтра, – обещал Дима, – в девять утра выходи на детскую площадку. Мы тебя отвезем на большой-большой перекресток, где много-много твоих шинок. А вечером мы тебя заберем оттуда.

– Сибо, бята, – закивал идиот, – пду, пду.

– Придет, – невольно перевел Толян.

– Ну и славно, – сказал Шмель.

Ему наконец удалось освободиться от объятий недоумка.

– Пока, идиот, – скорчил он улыбочку, – до завтра.

– Дза, – ответил идиот, – пду, деять. Деять пду. Шинки ого.

Полька визгливо залаяла.

– Пока-пока, – повторил Дима Шмель.

Они с Толяном оставили идиота во дворе и через подворотню пошли к подъезду Вархапука. Белый пудель бежал впереди.

– Ну ты просто... ты просто... – захлебывался Толян.

– Простой план, – отмахнулся Дима, – простая схема.

Толян замахал руками, показывая свое восхищение.

– Ну что? – спросил Дима. – Теперь в чебуречную?

– Ага, – согласился Вархапук.

Лыба вдруг сползла с его лица.

– А Валечке скажем? – поинтересовался он.

– Не, она не одобрит, – ответил Дима.

– Это позиция, – подтвердил Толян.

На том и порешили.

Когда без трех минут девять Дима Шмель вышел во двор, идиот уже был там. Он стоял на краю детской площадки и держал в руках большой зеленый пластиковый будильник из тех, что по сто рублей продают на рынке. Дешевые часы смиренно тикали.

– Деять, деять, – повторял юродивый.

Потом он увидел Диму и заулыбался.

– Я бьялся ты пштил, – благодарно начал он, – ад ной се пштят.

– Я не все, – ответил Дима, – и я не шутил.

– Сибо, – улыбнулся идиот, – роший рень, сный рень.

– Да, я хороший, честный парень, с детства в Сашу Белого пошел, – подтвердил Дима. – Двигаем.

Через подворотню они прошли на другую сторону дома. Там Толян заводил свою видавшую виды «девятку». Заднее сидение этой машины все еще пахло пивом, хотя киосковый бизнес корешей давным-давно накрылся.

– Садись, – приказал идиоту Дима.

– В шинку, – чего-то вдруг испугался идиот.

Дима сморщился. Он не подумал, что у юродивого могут быть проблемы с ездой на автомобиле. Но все обошлось.

– Это не та шинка, – сказал Дима, – не та, которую ты ищешь.

– На ней мы ездим! – крикнул из окна Толян.

И идиот успокоился. Он забрался на заднее сидение, неловко сложил руки на коленях и всю дорогу сидел, почти не шевелясь, с зажмуренными глазами.

В качестве места для пробы Дима и Толян выбрали лишенное развязки пересечение Разимировского проспекта и Южной улицы. В половине десятого утра здесь уже была огромная пробка. Толян въехал двумя колесами на тротуар и остановил машину.

– Приехали, – Дима обернулся к идиоту.

Тот зашевелился и приоткрыл глаза.

– Пьехали? – переспросил он.

– Да, – подтвердил Шмель, – вылезай.

Они выбрались из машины. Улица шла под горку. С того места, где они остановились, было хорошо видно уходящую вдаль пробку и кипящий автомобилями перекресток. Было еще рано, но солнце уже припекало. Над дорогой, в плавящемся мареве горячего воздуха, стелился черный туман угарного газа.

– Шинки, – пробормотал идиот.

Он пошел вперед, как обезьянка, загипнотизированная взглядом удава. Шмель поймал его за плечо.

– Не так быстро, – сказал он.

– Шинки, – повторил идиот.

Толян достал целлофановый пакет

– Тебе кое-что нужно, – терпеливо объяснил юродивому Дима, – это вроде как волшебные вещи, как в сказке.

Идиот чуть шире приоткрыл глаза.

– Саске? – увлеченно повторил он.

– Да, как в сказке, – согласился Дима. – Чтобы ты нашел свою шинку, будешь носить это.

Он достал из пакета табличку на веревочке: «Бедный сумасшедший. Инвалид. Подайте». Прямо к табличке была винтом прикручена консервная банка. Дима повесил конструкцию идиоту на шею. Тот удивленно пощупал картонку, но сопротивляться не стал.

– Тебе туда люди из машин будут монетки кидать, – предупредил Дима. – Это они на удачу.

– Ачу, – улыбнулся идиот, – сибо.

– Ты эти монетки потом нам отдашь, – добавил Толян.

– А, – согласился юродивый.

Дима Шмель снял со своей головы белую кепку и нахлобучил ее идиоту на голову.

– Теперь иди, – позволил он.

Идиот пошел в пробку.

– А кепка зачем? – удивился Толян.

– Если он получит солнечный удар, мы не получим денег, – объяснил Шмель.

– Предусмотрительно, – одобрил Вархапук.

Они смотрели, как идиот идет сквозь пробку. Он останавливался у каждой машины, нагибался и заглядывал внутрь. При этом консервная банка негромко звякала о борт автомобиля.

– Ему подают? – спросил Толян.

– Не видно за машинами, – сказал Дима.

От некоторых автомобилей идиот почти шарахался, на другие досадливо махал руками. Табличка немного съехала на бок, но он не обращал на это внимания.

– Слышь, – вдруг спросил Вархапук, – а че будет, когда машины поедут?

– Он отойдет, – безо всякой уверенности ответил Шмель.

– Ну да, – безо всякой уверенности согласился Толян.

Идиот не отошел, когда машины тронулись. Он остался стоять посреди дороги.

– Шинки, шинки, шинки жают, шинки жают! – вопил он, размахивая руками.

– О черт, – сказал Дима.

Машины притормаживали и гудели, объезжая слабоумного. В несколько из них ему удалось заглянуть.

Дима побежал вдоль дороги.

– Идиот! – кричал он. – Идиот, иди сюда!

– И жают, – громко пожаловался юродивый, – ньжайте шинки, ойте, янь омотрел!

Одна из легковушек подрезала идиота, и тот повалился на ее капот. Водитель высунулся из окна автомобиля.

– Уйди с дороги! – закричал он. – Ты чего творишь!

– Идиот, ко мне! – продолжал надрываться Дима.

Юродивый, наконец, его послушался. Остановив еще две машины, он вышел с шоссе на тротуар. Шмель схватил его за плечо и оттащил от края.

– То? – спросил идиот. – Му шинки жают?

– Давай так, – задыхаясь после бега, ответил Дима, – все машины, которые едут, это не та машина, которую ты ищешь.

– Ак? – не понял слабоумный.

– Как только ты видишь, что машины поехали, – сказал Дима, – ты уходишь с дороги.

– Му? – спросил идиот.

– Потому что иначе одна из них тебя раздавит, и ты никогда не найдешь то, что ищешь, – зло объяснил Дима.

К ним подошел запыхавшийся Толян.

– Авит, – испугался идиот.

– Да, раздавит, – подтвердил Шмель. – Будешь красной лепешкой, куском мяса, понял?

– Ама ак же рила, – заплакал юродивый, – ни ди а рогу.

– Чего? – не понял Толян.

– Мама говорила ему не ходить на дорогу, – перевел для кореша Шмель.

– Я ду а рогу, – продолжал плакать умалишенный, – ам шинки, а шинки дут, и я епешка.

– Твоя мама не совсем права, – набираясь терпения, сказал Дима.

– А? – обрадовался идиот.

– Когда шинки стоят, – объяснил Дима, – на дорогу идти можно.

– Ожно, – понял идиот.

– А когда шинки едут, – продолжал Дима, – с дороги нужно уйти.

– Ти, – повторил юродивый.

– Все понял? – спросил Дима.

– Онял, – подтвердил идиот, – шинки дут, я ти.

– Молодец, – одобрил Шмель.

Его вдруг осенило.

– И еще, – сказал он, – бывают злые машинки.

– Лые? – переспросил идиот.

– Белые с синей полосой, – объяснил Дима. – Увидишь такую – тут же уходи с дороги.

– Аче епешка? – уточнил идиот.

– Да, – сказал Дима.

Поток машин снова остановился, и Дима подтолкнул слабоумного обратно к дороге.

– Погоди, – остановил его Толян.

Он запустил руку в консервную банку. На дне ее что-то звякнуло. Вархапук довольно осклабился, потом его лыба завяла. Он вытащил две монеты: рубль и копейку.

– Нетки а-ачу, – обрадовался идиот, – е али нетки а-ачу.

– Как-то мало, – пробормотал Толян.

– Это же только начало, – возразил Дима. – Сколько он машин обошел?

– Тридцать-сорок, – предположил Толян.

– За день будет в сто раз больше, – сказал Дима.

– То есть сто рублей? – уточнил Вархапук.

– Что ты знаешь о теории вероятности? – отмахнулся Шмель. – Сто машин ничего не дадут, а из сто первой кто-нибудь кинет пятидесятку. Бывает же такое.

– Ну, положим, – с надеждой согласился Толян.

– В любом случае мы ничего не теряем, – обнадежил его Дима.

– Это позиция, – подтвердил Вархапук.

На том и порешили.

Вечером, в сумерках, Дима, Толян и идиот сидели в девятке. Все трое одурели от жары, угарного газа и уличного шума. Тем не менее, казалось, что день прошел не так уж плохо. Идиот научился вовремя уходить с дороги. От «злых» бело-синих полицейских автомобилей он бежал как от чумы.

Вархапук включил освещение салона и погремел деньгами в банке.

– Куча не такая большая, как у бабки, – вздохнул он.

– Давай посчитаем, – предложил Дима, – узнаем.

– Окей, – согласился Толян.

Он перевернул конструкцию, и монеты из банки валом высыпались на картонку.

– Чо ы лате? – спросил идиот. – Муньедем?

– Твою удачу считаем, – ответил Шмель.

– Ачу, – улыбнулся идиот, – ача нетки.

– Не отвлекай, – попросил его Толян.

Замолчали. Кореши считали деньги намного медленнее, чем Моргалкина с побирушкой.

– Женское это дело, – то и дело сопел Вархапук.

– Складывай простые числа, – советовал в ответ Дима.

Прошло пять минут.

– Семьдесят с копейками, – наконец закончил Шмель. – А у тебя?

– Сейчас, – отозвался Толян.

Он пожевал губами, складывая в стопку последние двушки.

– Пятьдесят, – наконец осилил он.

– Сто двадцать рублей, – подытожил Дима.

Вархапук тяжело вздохнул.

– Че-то не то, – сказал он.

Дима обернулся к идиоту.

– Эй, – сказал он, – слышь, ты. Ты монетки не прятал?

– Еа, – ответил идиот.

– Если ты хоть одну спрятал, – предупредил Дима, – я тебя просканирую волшебным глазом, найду ее и испепелю тебя другим волшебным глазом.

– Еада нироать! – вскрикнул идиот. – Ерятал.

– Врет он, – строго сказал Толян.

– Во-первых, противно обыскивать, – возразил Дима, – а во-вторых, он же идиот. Ничего он не прятал.

– Ерятал, – ревел идиот.

– Заткнись, – зло сказал ему Толян.

Юродивый замолчал.

– Ну ничего, – оптимистично решил Дима, – первый блин комом. Завтра приедем чуть пораньше, уедем чуть попозже. Наберем больше.

– Это позиция, – неуверенно согласился Вархапук.

– Простой план, – подтвердил Дима.

Двадцать минут спустя, высадив успокоившегося идиота, они повернули на свою улицу. Здесь почти не было машин. Вслед за их «девяткой» с проспекта свернул только один джип. Уличные фонари еще не зажглись, и в сгущающемся сумраке большая машина казалась серебристым зверем с горящими глазами-фарами.

– Может, по чайку? – спросил Толян.

Они проезжали мимо чебуречной. Помещение за грязными окнами заведения было залито тусклым светом. Было видно, как Моргалкина протирает тряпкой противни.

– Поздновато, – возразил Дима. – И не надо ей знать, что мы весь день были заняты.

– Окей, – согласился Вархапук.

Он повернул к своему дому. Зажглись и спросонок заморгали уличные фонари. Джип снова свернул вслед за «девяткой» Толяна. Дима вдруг почувствовал, как у него что-то тянет и сосет внутри. Это было похоже на гастрит, но Шмель прекрасно знал, что ощущение связано не с желудком, а с большим джипом.

– Слышь, Толян, – сказал Дима, – езжай-ка ты дальше.

– Чего? – притормаживая, не понял Вархапук.

– Дальше, – тихо и настойчиво потребовал Дима. – Чего этот джип за нами едет?

– Да ладно тебе, – удивился Толян. – Мало ли машин вокруг?

– Езжай, – повторил Шмель.

Толян продолжал притормаживать, и джип посигналил им, чтобы они уступили дорогу.

– Вот видишь, – сказал Вархапук, – он просто едет.

Он свернул на обочину и запарковался. До его подъезда оставалось десять метров. Джип медленно пополз мимо.

– Зайти хочешь? – спросил Толян. – Я тоже чай сделаю, уж получше, чем у Моргалкиной.

Дима не ответил. Джип объезжал их слева. Его окна были открыты. Рядом с водителей сидел парень в красной бандане.

– Эй, пацаны, – обратился он.

Джип остановился. Толян обернулся.

– Чего? – спросил он.

– Рви! – рявкнул Шмель.

Но было поздно. Машины стояли бок о бок. Парень высунулся из окна своей тачки, жилистой рукой схватил Вархапука за ворот майки и дернул на себя. Ткань затрещала. Толян взвизгнул и, цепляясь за руль «девятки», попытался отстраниться, потом обмяк.

– Гляделки выколю, – предупредил парень. В его второй руке как по волшебству появился нож-бабочка. Лезвие смотрело Толяну прямо в зрачок левого глаза.

– Это позиция, – прохрипел Вархапук.

– Спокойно, – покровительственно выдохнул Дима. – Все можно уладить и обо всем можно договориться.

– Чудненько, – отпуская Толяна, сказал парень. Ловким движением пальцев он сложил нож.

– Так в чем проблема? – спросил Дима.

– Ваш нищий на нашем перекрестке, – ответил парень.

– Да ладно, – еле слышно возмутился Вархапук, – перекресток-то не подписан.

– А район подписан, – ответил парень. – Слышь, ты, жирный, еще пара таких фраз, и я просто гранату вам в машину брошу.

– А может, это, – предложил Дима, – произведем слияние.

– Чего? – не понял парень.

– Может, примете нас в банду? – объяснил Шмель. – Мы крутые, под Гаврилой Махачем стояли.

Парень загоготал.

– Ты слышал? – обратился он к своему водителю. – Это муйло под Махачем стояло и гордится.

Дима скис. На Толяна и вовсе было жалко смотреть.

– Во-первых, – сказал парень, – Махача с говном съели семь лет назад, и все из его банды, кто хоть чего-то стоил, легли на стрелке вместе с ним. Втыкаешь?

– Втыкаю, – бледно подтвердил Дима.

– А во-вторых, – продолжал парень, – я вообще не верю, что такой отстой, как ты, под кем-нибудь когда-нибудь стоял.

Дима угрюмо молчал.

– За базар... – дрожащим от страха голосом начал Толян.

Дима закатил ему оплеуху. Толстые щеки кореша громко булькнули.

– Вот-вот, – согласился парень, – думай, с кем про базары говоришь.

Он немного более уважительно взглянул на Диму.

– Вижу, ты чуток соображаешь, престарелый фраер, – сказал он.

Шмель рассматривал руль девятки и ждал.

– Так вот, – продолжал парень, – условие простое. С точки, то есть с перекрестка, нам штука в день.

Дима облизнул зубы.

– Но... – попробовал возразить он.

– Я не договорил, – холодно заметил парень.

Повисла пауза.

– Так вот, – снова начал парень, – все, что сверху – вам на прокорм. А если не набрали, то платите, как хотите, хоть жопой своей старой. А не заплатите, ноги вам отрежем.

– Ага, – слабо согласился Дима.

– Чудненько, – сказал парень. – На том и порешили.

Он протянул руку. Вархапук шарахнулся от нее, как будто она была самой ядовитой змеей на планете. Прошло несколько секунд. Парень пошевелил пальцами.

– Косарик забыли, – напомнил он.

– Да мы не набрали, – простонал Шмель.

– По карманам пошарь, – предложил парень.

В ход пошло все, даже три мятые десятки из бардачка.

– На первый раз сойдет, – наконец, смягчился парень. – Пока, фраерочки.

Его водитель тронул машину. Кореша тоскливо смотрели им вслед.

– У них простой план, – промямлил Дима Шмель, – и чистая прибыль.

– Это позиция, – вынужденно согласился Вархапук.

Пять дней спустя идиот снова ходил по двору, заглядывая в хорошо ему знакомые пустые машины. А Шмель и Вархапук сидели в чебуречной «У дома». Дима рассматривал лицо кореша сквозь стекло граненого стакана. В стакане был хлорированный чай.

– Ну вот, – как бы подытоживая, вздохнул Толян.

– Да, – сказал Дима.

Помолчали.

– Как наши финансы? – спросил Дима.

– С нас отжали уже четыре косаря, – страдальческим голосом доложил Вархапук.

– А заработали мы? – поинтересовался Шмель.

– Пятьсот? Шестьсот? – неопределенно взмахнул рукой Толян.

– Расходы не покрывают убытки, – сказал Дима.

– Очевидно, – отважился на иронию Толян.

Дима опустил стакан на поверхность стола. Тот тихо звякнул.

– А идея казалась... – вслух подумал он.

– Гениальной, – закончил за кореша Вархапук.

– Да, – подтвердил Шмель, – простой был план.

Помолчали.

– Ну... – вздохнул Толян.

Дима отпил немного чая. Тот был уже стылым и горчил.

– На каждый простой план находится другой простой план, – вслух подумал Шмель.

– Ты про то, как с нас отжали бабло? – уточнил Вархапук.

– В общем, да, – подтвердил Дима.

– Да хрен с ним, – неожиданно решил Толян, – хрен с ним, с этим перекрестком и с этим идиотом. Найдем что-нибудь еще.

– Они знают, где мы живем, – бесцветным голосом сказал Шмель.

– Ну, – замялся Вархапук, – мы просто не будем больше ставить идиота на перекресток. И они не будут больше нас отжимать.

– Наивный ты, – жалостливо покачал головой Дима. – Выход из бизнеса всегда предполагает выплату неустойки.

– Это позиция, – согласился Толян.

Он с надеждой посмотрел на кореша.

– Ну ничего, – сказал он. – У Моргалкиной есть накопления.

– Наивный ты, – повторил Дима.

– Да одолжит она нам, – засопротивлялся Толян.

– Не в Моргалкиной дело, – усмехнулся Шмель, – а в том, что тот парень все четко сказал. Что да как.

– Ничего он не сказал, – занервничал Вархапук.

– Он сказал, ноги, – спокойно напомнил Дима.

Толян пожевал губами.

– Ты мрачно смотришь на мир, – обвиняющим голосом заявил он, – ты пессимист.

– Я реалист, – ответил Шмель.

Толян засопел и тоже стал смотреть на стакан с хлорированным чаем.

– На каждый простой план находится свой простой план, – задумчиво повторил Дима.

– И на наш, – безрадостно подтвердил Толян.

– А я уже не о том, – отмахнулся Шмель. – На наш план был их план, значит, на их план должен быть новый наш план.

– И после этого с нас будут отжимать уже по два косаря в день? – зло спросил Вархапук. – И вообще, идея твоя. Твои и проблемы.

Дима медленно поднял голову и остановил свой отяжелевший взгляд ровно на переносице кореша.

– А кто мне осанну пел? – тихо спросил он.

Толян съежился. К тому же он не знал, что такое осанна.

– Ты меня быковать будешь? – пытаясь перейти в нападение, испуганно поинтересовался он.

– Друган, – сказал Шмель, – за базар ответить готов?

Толян сглотнул и ничего не ответил.

– Вместе, – сказал Дима. Казалось, он вынимает слова из своего горла и кладет их на стол рядом с граненым стаканом, как тяжелые длинноствольные пистолеты. Они гулко стукались о доски столешницы, и та начала медленно прогибаться под их тяжестью. – Вместе мы с тобой влезли в это дело, друган, вместе и вылезать будем.

– Да я... – ответил Толян. – У меня разве позиция?..

– Вот-вот, – согласился Дима Шмель.

Помолчали.

– Я говорил, – напомнил Дима, – что на их план должен быть наш новый план.

– Говорил, – бледным голосом подтвердил Толян.

– Вот и подумай, – предложил ему Дима, – как усовершенствовать наш бизнес, не выходя за рамки договора с крышей.

Вархапук долго и честно думал.

– Найти еще одного идиота, – наконец, предложил он, – и поставить его на другой перекресток.

– Тебя, что ли? – спросил Шмель.

Толян насупился.

– Тогда с нас будут брать уже два косаря, – терпеливо объяснил Дима, – и ситуация станет только хуже. Он же сказал: косарь за точку, то есть за перекресток.

– Точно, – сообразил Толян.

Помолчали.

– Почему старушки в переходе зарабатывают, а наш идиот не зарабатывает, вот в чем вопрос, – сказал Дима.

– А если поменять табличку? – слегка оживился Толян.

– На какую? – спросил Дима.

– Что-нибудь со словом «жертва», – предложил Вархапук.

– Типа? – уточнил Шмель.

– Жертва операции на мозге, – выдал Толян. – Жертва черепной травмы. Ну, там, как жертва ЧП на Чернобыльской АЭС.

– Жертва кирпича, упавшего на голову, – передразнил Дима.

Толян совсем скис и замолчал.

– На самом деле, – признал Дима, – идея с табличкой не так плоха. Только надо нормально подумать, что там написать.

Он сделал еще глоток чая. Тот окончательно остыл и был таким хлористо-горьким, что прочищал мозги.

– С табличкой, – сказал Дима, – ты мыслил в верном направлении. А с ее содержанием – в неверном направлении.

Толян молчал и куксился. Шмель проигнорировал выражение лица кореша и продолжал.

– А знаешь, почему ты мыслил в неверном направлении? – поинтересовался он.

Толян пожал плечами.

– Я что, сам с собой говорю? – вдруг разозлился Дима.

– Да нет, как бы со мной, – промямлил Толян.

– Тогда соберись, – приказал Шмель корешу. – Я, между прочим, придумываю сейчас, как тебе сохранить твои ноги.

Вархапук страдальчески вздохнул.

– Так вот, – сердито продолжал Дима, – травма черепа и все остальное. Ты это говоришь потому, что знаешь, что он идиот.

– Ну да, – вяло согласился Толян.

Дима молча смотрел на него. Толян поднял глаза, и в его лице что-то переменилось.

– Они думают, что он притворяется, – сообразил он.

– Бинго, – сказал Дима. – От твоих мозгов еще кое-что осталось.

Толян снова насупился, но больше не кис.

– Божий человек. Подайте ради Христа, – изрек он.

– Чего? – опешил Дима.

– Это я табличку предлагаю, – объяснил Толян. – Если не верят, что он идиот, то и бессмысленно писать о мозге, так?

– Да, – согласился Шмель, – бессмысленно писать там все, что угодно. Знаешь, почему?

– Потому что они видят просто здорового, очень тупого парня, который ходит, мычит и размахивает руками, – догадался Толян.

Дима мрачно кивнул.

– Старушка в переходе вызывает намного больше жалости, – сказал он, – потому что она старушка.

– И что же нам делать? – плаксиво спросил Вархапук.

– Давай отрежем ему ноги, – вдруг предложил Дима Шмель.

Толян безрадостно ухмыльнулся.

– А что, – сказал он, – это бы сработало.

– Я не шучу, – пояснил Дима.

Лыба медленно сползла с лица кореша.

– Отрезать ему ноги? – переспросил он.

– Да, – отрывисто подтвердил Дима. – Тогда они поверят.

– Это позиция, – пробормотал Вархапук.

– Или ноги отрежут нам, – напомнил Шмель. – Зато зарабатывать станем как люди.

Толян слегка побледнел.

– Не, – воспротивился он, – плохой вариант. Я на них хожу.

– Да и зачем ему ноги? – продолжал Дима.

– Чтобы по двору круги наматывать? – угрюмо ответил Толян.

– Перестанет шляться где попало, – добавил Дима. – Ему же будет лучше. Перестанет будить сигнализацию на чужих тачках. Он уже весь двор достал.

– Надо обдумать все плюсы и минусы, – медленно сказал Вархапук, – все за и против.

– Это простой план, – сказал Дима.

– А как он будет двигаться в пробке? – спросил Толян. – Без ног-то?

– Будем катать его в коляске, – предложил Шмель. – Или сам будет кататься. Инвалиды же это могут.

– Ну да, – одобрительно согласился Вархапук.

Дима облизнул зубы.

– И слово «жертва», – сказал он, – теперь подойдет.

– Жертва чеченской войны, – со смаком выдал Толян.

– Бинго, кореш, – похвалил Дима. – Вот это настоящая бизнес-идея.

– Это позиция, – согласился Толян.

Они снова помолчали – но на этот раз в воздухе царила атмосфера великих свершений.

– Слышь, Шмель, – нарушил тишину Вархапук, – а как мы это сделаем? Бензопилой там, или топором?

– А он не сдохнет? – спросил Дима.

– Не знаю, – ответил Толян.

Они не на шутку задумались. Дима почему-то представил, что все произойдет у Вархапука в ванной. Рев бензопилы, плач и вопли юродивого, брызги крови, летящие до потолка. Крик Толяна: «Быстрее, Шмель, быстрее! Он вырывается!» И наконец, во внезапно наступившей тишине, глухой влажный звук, с которым отпиленная нога падает на дно ванны.

Диму слегка затошнило. В три глотка он допил остатки своего чая и невольно скривился от горечи.

– Да, хреново как-то, – отвечая на мысли другана, пробормотал Толян. – Не умеем мы такие вещи делать.

Дима молчал. Ему вдруг нестерпимо захотелось, чтобы в стакане был не чай, а что-то крепкое и обжигающее.

– Слушай, – снова оживился Толян, – а может, попросим тех крутых? Ну, которые ноги отпиливают. Они же наверняка умеют.

Шмель посмотрел на него, как на слабоумного.

– Всем троим и отпилят, – сказал он. – Услуга оптом.

Вархапук сморщился. Помолчали.

– Вывод, – сказал Дима, – это должен делать профессионал. Но он должен работать на нас, а не на тех, кто и нам хочет отчекрыжить ноги.

– Это позиция, – тут же согласился Толян.

Дима покопался в глубинах памяти.

– Старичок, – вспомнил он, – старичок-алкаш.

– Какой старичок? – не понял Вархапук.

– Который тебя ничтожным назвал, – освежил его воспоминания Шмель. – Ты его еще быковать пытался, а Моргалкина не дала.

– А! – сообразил Толян. – И что?

– Он же сказал, что он хирург, – напомнил Дима.

– Точно, – восхитился Толян. – Ну ты и мозг. Вот это позиция.

– Простая схема, – ответил Дима Шмель.

На том и порешили.

Найти старичка-алкоголика оказалось нетрудно. Моргалкина удивилась интересу Димы, но вспомнила, что старичок заходит уже не в первый раз. Шмель сделал выводы и пошел по соседним кабакам.

Он нашел пьянчужку час спустя. Тот выпивал в маленьком хачовском магазине, состоящем по большей части из спиртного отдела. У окна стояли высокие грязные столики, которые никто не убирал. Громоздились пустые бутылки и мятые салфетки.

Дима остановился напротив старичка, положил на столешницу пятьдесят рублей, медленно подвинул их вперед и придавил полупустой чекушкой. Старичок поднял на него глаза и удивленно встопорщил белые усы. Он уже был изрядно пьяненький.

– Что это Вы, молодой человек? – удивился он. – Никак взятку мне даете? Или черное дело предлагаете?

– Черное дело, – матеро ответил Дима Шмель.

Старичок поджал губы.

– Простите, а мы что, знакомы? – наконец, поинтересовался он.

– Виделись, – сказал Дима. – Когда Вы в чебуречной «У дома» выпрашивали два рубля.

– А, ну могло такое быть, – смущенно признал старичок, потом сморщился. – Это ваш друг – грубиян? – уточнил он.

– Частный предприниматель, – поправил Дима. – Но пусть этот маленький аванс загладит неприятные моменты первого знакомства.

Старичок посмотрел на мятую пятидесятирублевую купюру.

– Аванс, – повторил он. – Пока не понимаю.

– Мы еще не представлены, – Дима протянул руку. – Дима, кликуха Шмель.

Старичок хмыкнул и руку пожал.

– Федор Владимирович, – представился он. – Значит, пятьдесят рублей – это мне? Могу взять?

– Конечно, – подтвердил вполне довольный Дима.

– И никаких обязательств? – остерегся Федор Владимирович.

– Только поговорить, – сказал Шмель. – И у Вас будет полная свобода отказаться от моего предложения.

– Идет, – согласился старичок. Он вытащил купюру из-под бутылки и спрятал за пазухой, потом культурно перелил остатки чекушки в стакан.

– Я бы предложил... – начал он.

– Больной желудок, – отказался Дима.

– Так о чем... – вспомнил Федор Владимирович.

– Вы ведь доктор, – сказал Шмель.

– Был, – удивился старичок. – А Вам откуда знать?

– Сами сказали в нашу прошлую встречу, – объяснил Дима.

Доктор Федор подумал.

– Могло такое быть, – признал он.

– Хирург, – уточнил Дима.

– Был, – снова согласился Федор Владимирович.

Дима постучал по стеклу. Он предвидел, что старичок не обрадуется встрече с Толяном, и приказал тому оставаться на улице. Теперь Вархапук дернулся, обернулся и быстро зашел в магазинчик. Доктор Федор настороженно посмотрел на него.

– Толян, – представил Дима. – Приносит свои извинения.

– Приношу извинения, – рефреном откликнулся Толян.

– Ничего, – сказал старичок, но встопорщил усы.

– Толян, это Федор Владимирович, – представил Шмель.

– Очень приятно, – сказал Толян.

– И нам, – ответил старичок, поглаживая пальцами стаканчик с водкой. – Итак?

– Черное дело, как Вы выразились, – уклончиво ответил Дима, – черное дело, в котором нужны навыки врача.

Спившийся хирург слегка отстранился от него.

– Я не по мокрой части, ребятки, – сказал он, – и с наркотиками тоже не помогу.

– Это не по мокрой части и не по наркоте, – возразил Дима.

– Операция, – встрял Вархапук.

– Не так быстро, – оборвал его Дима. – Дай человеку подумать.

– И органами не торгую, – старичок залпом выпил водку.

– Толян, еще чекушечку купи, – попросил Шмель.

– Да стоит ли, – попробовал отказаться Федор Владимирович.

Дима ткнул кореша в бок, чтобы тот шел быстрее. Толян встал в очередь в спиртной отдел.

– И к торговле органами не имеет никакого отношения, – с поддельной мягкостью сказал Дима.

Старичок пожевал губами.

– Пулю, что ли, кому вытащить? – слегка осипшим голосом спросил он. – Или рану зашить? Это можно. Только вы мне, ребята, деньгами помогите и не убивайте потом как свидетеля.

Дима облизнул зубы.

– Почти угадали, – одобрил он. – Не думайте о нас слишком плохо, Федор Владимирович. Мы людей не убиваем.

Старичок оживился.

– Ну, тогда... – сказал он.

– Если бы, скажем, у человека были сильно повреждены ноги, – гипотетически закинул Дима, – сколько бы Вы хотели за такую операцию?

– Хотел... – задумчиво повторил старичок.

Дима видел, что тот не знает.

– Двадцать пять тысяч и ящик водки в подарок, – предложил он.

– О, – только и сказал Федор Владимирович.

– Ну, я вижу, мы почти договорились, – добродушно заметил Дима.

– Сильно повреждены ноги, – опомнился отставной хирург. – Такому человеку надо в больницу. Как бы он не умер, пока мы тут, и вообще.

– Не умрет, – обнадежил Дима.

Толян вернулся с новой чекушкой.

– Это Вам, – сказал он и поставил ее перед доктором Федором.

Тот открыл, налил. Выпил, выдохнул.

– А желудок Ваш, – вдруг спросил он, – с ним-то что?

– Язва, – ответил Дима, – от нервов. Давно уже.

– Соболезную, – сказал старичок. – А ноги? Что там? Раздробленная кость?

Дима Шмель почувствовал, что они подходят к самому опасному моменту.

– Ну, если я скажу, – предупредил он, – то значит, Вы уже в деле, Федор Владимирович.

Спившийся хирург молчал. Он явно занервничал, несмотря на то, что был пьян. Водка мокро блестела на его опухших губах, и ему пришлось вытереть их тыльной стороной ладони.

– Вот только одно, – вздохнул он, – а если я не смогу?

Тусклым жалобным взглядом он посмотрел на Диму.

– Руки у меня уже не те, – объяснил он, – трясутся. Делать мы это будем не в больнице. Гигиена опять же. И инструментов нет.

Дима прикусил губу и задумался.

– Там такая травма, – наконец, решился он, – что придется отрезать, совсем отрезать бедолаге ноги. Не вправлять, не сшивать, ничего там такого, чего обычно хирурги делают.

– И вы уверены, что он не умрет, пока мы...? – снова испугался старичок.

– Не умрет, – отрезал Шмель.

Доктор Федор снова подлил себе водки в стакан. Руки у него дрожали чуточку сильнее, чем раньше.

– Ампутация, – сказал он. – В медицине это называется «ампутация».

Дима и Толян молча ждали.

– Что там с ним случилось? – спросил Федор Владимирович. – Машиной наехали?

– Нет, – ответил Дима, – и это не Ваше дело. Вы соглашайтесь, подробности будут потом.

– Ящик водки и двадцать пять тысяч, – странным, как будто плачущим голосом повторил Федор. – Двадцать пять тысяч и ящик водки.

– Двадцать, – начал Толян.

Дима цикнул на него. На лице Вархапука красным загорелось предупреждение: «у нас нет этих денег». Но старичок этого не видел.

– А этот человек, – поинтересовался он, – он ваш друг, или вам надо, чтобы я его в чувство привел для новых пыток?

Дима Шмель тяжело вздохнул и огляделся по сторонам. Из-за соседней стойки на них косился какой-то хач, одиноко распивавший банку «девятки».

– Этот человек будет с нами работать, если поправится, – устало сказал Дима. – Считайте, что он коллега.

– Двадцать пять тысяч, – снова сказал Федор Владимирович, – и ящик водки.

– Сами выбираете марку, – вдруг предложил Толян. – Купим вашу любимую.

Дима взглянул на него одобрительно. Иногда, хотя и редко, Вархапук бывал неглуп.

– Сам выбираю марку, – почти с ужасом повторил доктор Федор. – Согласен.

Его лицо просветлело, он растопорщил от решимости свои белые усы и торжественно поднял стаканчик с прозрачной. Шмель не стал тянуть кота за хвост.

– У Вашего клиента ноги совершенно здоровы, – объявил он. – Речь о том, чтобы просто их отрезать.

Федор Владимирович поперхнулся водкой и, сипло выдыхая, уставился на Диму.

– Спокойно, – сказал ему Шмель. – Зачем так нервничать? Ваш клиент работает нищим. Без ног сможет больше зарабатывать.

– Он не против, – вмешался Толян. – Он бы и сам этого хотел.

– А... – только и сказал доктор Федор, потом икнул.

Неверной рукой он налил себе еще.

– Это ведь ничего, – поспешно согласился он, – ничего, раз так. Раз сам не против. Ведь может такое быть, что ничего.

– Только не вздумайте теперь отказаться от сделки, – решил надавить Дима.

– Да я разве что, – промямлил Федор Владимирович, икнул и залпом выпил водку.

– Вот и славненько, – подытожил Толян.

– Ящик – это там сколько бутылок? – слабым голосом поинтересовался спившийся хирург.

– Разные бывают, – профессионально ответил Толян. – От шестнадцати до двадцати пяти.

– Двадцать пять, – икая, вздохнул доктор Федор. – Ох, напала нелегкая. Это оттого, что поперхнулся. Все вы виноваты.

– Уж простите, – сказал Дима.

Федор Владимирович начал дышать и делать пассы руками, но все равно снова икнул.

– Ох, нелегкая, – повторил он, – от меня к Федоту, от Федота к Якову, от Якова ко всякому.

– Любимого вашего сорта, – напомнил Дима Шмель.

Спившийся хирург долгим взглядом посмотрел на него.

– Ничего, если я попрошу «Зеленую марку», кедровую? – спросил он. – Обожаю ее очень.

– Их продают по двадцать четыре в ящике, – сообщил Вархапук. – Это если поллитровые. А если по ноль семь, то двадцать.

– Да, ведь бывают же по ноль семь, – тоном человека, видящего сон наяву, согласился Федор Владимирович.

– И литр, – подсказал Шмель.

– И литр, – эхом повторил доктор.

– И литр тоже по двадцать в ящике, – сказал Вархапук.

Доктор Федор шевельнул усами, улыбнулся. В его лице появилось какое-то хитрое безумие.

– Раз уж мы работаем вместе, то позволю себе вопрос, – с неожиданной деловой сметкой начал он. – Ниже колен или выше колен?

– Мне нравится ваш подход, – одобрил Дима.

– А может, по-разному? – оживился Вархапук. – Одну покороче, а другую подлиннее.

– Зачем? – удивился Шмель.

– Так будет естественнее, – убежденно ответил Толян, – как будто их случайно чем-то отсекло.

– Интересно, – задумался Дима. – А как ему будет удобнее?

Федор Владимирович снова икнул.

– Если обе ноги ниже колен отрезать, – наставительно сказал он, – то еще сможет на протезах научиться ходить. А ежели выше, то остается только каталка.

– Ну, если он на протезах ходить станет, ему никто денег не даст, – возразил Толян.

– Он может снимать их, когда работает, – предположил Дима.

Толян Вархапук почесал пальцем щетинистый подбородок.

– Есть такие, – начал он, – дощечки на колесиках.

Ему пришлось сделать неопределенное движение руками, чтобы помочь образу превратиться в слова.

– На них совсем безногие катаются, у которых даже бедер не осталось.

– Ты же хотел по-разному их резать, – напомнил Шмель.

– Это дискуссионный вопрос, – сказал доктор Федор. – Ваш товарищ правильно предлагает и рассматривает разные варианты.

Вархапук приосанился.

– Но я скажу, – продолжал отставной хирург, – что сильно выше колена резать опасно.

– Почему? – спросил Дима.

– Может совсем умереть, – охотно объяснил Федор Владимирович, – от чрезмерной потери крови.

Он снова налил и выпил. От чекушки Вархапука не осталось уже почти ничего. В пьяных глазенках доктора горела лихорадочная храбрость. Диме казалось, что он видит, как в его зрачках вращаются маленькие проекции двадцати водочных бутылок.

– Значит, совсем по задницу ноги резать нельзя, – огорченно резюмировал Толян.

– Стало быть, так, – подтвердил хирург.

– Возвращаясь к теме дощечки на колесиках, – представительно заметил Дима, – есть и еще один аргумент против нее.

– Какой же? – спросил доктор Федор.

– Наш нищий работает в пробке, – объяснил Дима. – Подают ему из автомобилей. На дощечке он будет слишком низко.

– Это так, – вынужден был согласится Толян. – В окошко ему тянуться будет неудобно.

– И водители его могут просто не увидеть и сбить, – добавил Дима.

– Стало быть, надо ампутировать одну ногу чуть повыше колена, – предложил Федор Владимирович, – а другую ногу чуть пониже колена. И такой вариант устроит всех.

– Это позиция, – сказал Вархапук.

– Простой план, – одобрил Шмель. – Я чувствую, мы сработаемся.

Помолчали. Федор икнул, прикрыл рот рукой и перелил остатки водки в стаканчик.

– Давайте поговорим о некоторых требованиях, – пьяненько предложил он, – которые современная… ик …медицина предъявляет к операциям подобного рода.

На слове «требования» Дима напрягся, но потом тут же расслабился. Он боялся, что врач попросит увеличить оплату.

– Давайте, – согласился за кореша Толян.

– Во-первых, это гигиена, – объявил доктор. – Гигиена включает… ик … в себя чистое помещение, чистые инструменты, личную гигиену сотрудников, присутствующих при операции, и… ик …послеоперационную обработку раны. Да что же это… ик …такое.

Спившийся хирург похлопал себя по груди и икнул еще раз. Он говорил легко, но слегка покачивался и закатывал глаза. Водка, выпитая за время разговора, давала о себе знать.

– Можете ли вы, господа… ик …обеспечить гигиену? – спросил Федор Владимирович.

Кореша переглянулись.

– Помыть комнату? – спросил Толян.

– Давайте составим список инструментов, – вмешался Дима, – и препаратов, который нужно купить.

– Вы уж не обижайтесь, господа, – сказал доктор Федор, – но… ик …вижу, вы ничего не понимаете.

Он сделал многозначительную паузу, потом усмехнулся.

– Помыть комнату, – повторил он. – Комнату надо… ик …не просто помыть. Она должна стать стери… ик …ильной. Она должна стать операционной.

Дима вспомнил вкус чая из чебуречной.

– А если хлоркой? – спросил он.

– Да, – согласился доктор, – хлорка это уже… ик …не плохо. Но знаете ли вы, сколько у вас уйдет хлорки на целую… ик …комнату.

Дима и Толян переглянулись.

– У нас есть канал, – сказал Вархапук. – Достанем, сколько нужно.

– Ладно, – сказал Федор Владимирович. – Если есть – хорошо. Теперь. Спирта, как минимум… ик …литр – для обработки инструментов. Йода, как минимум, двести грамм – для пост-операционной обработки… ик …раны.

– Купим, – обещал Дима Шмель. Он достал из кармана брюк свою маленькую записную книжку и начал делать в ней пометки. Доктор Федор заправил в себя остатки водки и деловито икнул.

– Во-вторых, – продолжал он, – нам понадобится анестезия. Знаете ли вы, молодые люди, что средства для… ик …анестезии, как правило, находятся в закрытом… ик …доступе. Да что же это такое. Ик. Ик. От Федота к Якову, от Якова ко всякому.

Старичок снова начал делать пассы руками и сбил уже пустую чекушку. Дима поймал бутылочку, когда та катилась по столу.

– А что именно нужно? – спросил Толян. – Конкретизируйте, пожалуйста.

– Два вещества, – охотно ответил доктор, – снотворное и обезболивающее. Первое, ну… ик …например, пропофол, можно просто купить в аптеке. Ик.

– А второе? – поторопил Дима.

– Нельзя, ик, – ответил Федор Владимирович.

– Анальгин? – спросил Толян.

Старичок хихикнул и растопорщил усы.

– Анальгин не снимет боль от распиливаемой кости, – ответил он. – Фентанил снимет, или морфий.

– А, – понял Дима, – ширка.

– Саша Трубецкая, – констатировал Толян.

– Если она еще не отбросила копыта, – вслух подумал Шмель.

– Не… ик …понимаю, – возмутился доктор Федор.

– Героин подойдет? – поинтересовался у него Дима.

– Диаморфин, молодой… ик …человек, – поправил его Федор Владимирович, – в медицине это называется диа… ик… морфин.

– Значит, подойдет, – обрадовался Шмель.

– Да, – подтвердил хирург, – диа… ик …морфин нам подойдет. Ну и в-третьих, – подводя к финалу, добавил он, – мне понадобятся инструменты.

– Какие? – спросил Дима.

– Ампутационные… ик …ножи, – сказал доктор Федор, – средний обычный и средний обоюдоострый. Распатор, листовая пила, рашпиль и… ик …костодержатель.

Шмель все записал. Ему стало как-то не по себе. Ножи и пила – это было неприятно, но все-таки представимо. Настоящий ужас скрывался за словом «костодержатель». Оно холодными мурашками прилипло к Диминой спине.

– А еще зажимы… ик …Кохерера, – добавил Федор Владимирович, – и лезвия для безопасной бритвы. Тампоны. Вата.

Старичок разгладил мелко трясущимися пальцами свои большие белые усы.

– Медицинский жгут, – в завершение припомнил он, – шприцы на 10 миллилитров, бинты, растворимая хирургическая нить и… ик …кривая игла. Вот, пожалуй, и все. Ик.

Толян ошеломленно молчал. Дима записал последние пункты.

– И еще мне будет… ик …нужен ассистент, – сказал Федор Владимирович.

– Аси-кто? – переспросил Толян.

– Тот, кто подает главному хирургу… ик …инструменты, – объяснил медик, – собирает с поверхности раны лишнюю кровь, помогает переворачивать больного и… ик …делает другие вспомогательные действия.

Дима посмотрел на Толяна.

– Не каждый, – сказал доктор Федор, – на это… ик …способен.

Толян поймал на себе взгляд кореша, и кровь отлила от его лица.

– Ладно, – решился Дима, – я буду.

Вархапук тяжело перевел дух.

– Не забудьте, пожалуйста, про ящик прозрачной… ик … «зеленой марочки», кедровенькой, литровой, – напомнил доктор Федор.

Дима строго посмотрел на него.

– Условия сделки больше не обсуждаются, – сказал он. – Все будет, как договорились, только вот водку Вы до операции не получите.

Престарелый хирург потупился.

– Очень… ик …понимаю ваше рассуждение, – признал он. – Ну что ж, раз мы все… ик …обсудили, то когда?

Он неплохо держался на запале первой решимости, но Шмель видел, что руки спившегося врача трясутся все сильнее. «Еще денька через два старик, пожалуй, передумает и начнет упираться», – предположил Дима.

– Завтра, – сказал он.

Федор Владимирович вдруг перестал икать. Его качнуло, и он вцепился обеими руками в край стола.

– А мы... – начал было Толян.

Дима сунул ему локтем под ребра.

– Это позиция, – только и сказал Вархапук.

– Идите домой и проспитесь, – сурово приказал Шмель Федору Владимировичу. – Завтра в восемь утра кто-то из нас будет ждать вас у чебуречной. И не вздумайте улизнуть. Найдем.

– Так и быть, приду, – согласился медик. Голос его стал надломленным. – Так и быть, – повторил он.

На том и порешили.

Вечер того дня Дима и Толян провели в трудах. Толян отправился по аптекам и в специализированный магазин медицинских инструментов, а Дима пошел к Саше Трубецкой.

Саша жила недалеко от их школы, на верхнем этаже старой пятиэтажки. Дом уже пережил два капремонта. Теперь его расселяли. Шмель толкнул расшатанную зеленую дверь подъезда и свободно вошел внутрь.

Лифт не работал, и ему пришлось подниматься наверх по сумрачной бетонной лестнице. На каждой второй площадке темнела стальными губами зловонная глотка мусоропровода. Каждая следующая площадка была превращена в курилку. Там стояли увечные стулья, а в консервных банках из-под сардин, как в братских могилах, лежали окурки. На третьем этаже муха жужжала и билась о грязное стекло маленького оконца. На четвертом этаже зев мусоропровода был заклеен объявлением: «20-ая квартира, суки! Не бросайте туда большие пластиковые бутылки!»

– Возраст берет свое, – вслух подумал Шмель. Когда он поднялся на пятый этаж, его ноги гудели, а лицо было покрыто липким потом. Дима оглянулся на лестницу чердака. Он помнил, как еще совсем детьми они выкурили там свою первую сигарету, одну на четверых. Славик украл ее у своего отца. Теперь лестница на чердак была перекрашена и заварена огромной стальной решеткой. Здесь не было медленного ритма жизни. Это место стремительно разрушалось. «Жива ли еще Трубецкая?» – усомнился Дима.

Он позвонил. Дверь квартиры была дешевой, но новой. «Точно умерла, – решил Шмель, – ничего не осталось от тех времен». За дверью царила ватная тишина. Звонка не было слышно. Дима нажал кнопку еще раз, потом постучал кулаком.

– Только не надо вот этого! – закричал из квартиры женский голос. – Не надо топором, как в прошлый раз! Я просто медленно хожу!

Голос показался слишком резким, но при этом знакомым. «Топором, – подумал Дима, – это объясняет новую дверь». У него появилась надежда.

Саша Трубецкая открыла дверь с закрытыми глазами. Шмель разглядел в полутьме прихожей ее бледное лицо и пережил несколько неприятных моментов. Ему показалось, что он увидел смерть. Он помнил Сашу розовощекой девушкой. Сейчас перед ним стояла женщина с головой, похожей на обтянутый кожей череп с жидкими белесыми волосами. Она была в тонком ситцевом платье, одетом на иссохшее голое тело. Легкая ткань трепетала на сквозняке. Сквозь нее можно было различить очертания сморщенных грудей.

– Кто? – грубым хриплым голосом спросила Трубецкая. Глаз она не открывала. Так и стояла в проходе приоткрытой двери, прислушиваясь и принюхиваясь.

– Дима, – представился Дима.

– Денег нет, – сказала Саша. – Если хочешь – трахни, если не хочешь – убей.

Дима облизнул зубы. Ах, если бы она предложила эту сделку двадцать лет назад…

– Это я, Дима Шимель, – пояснил он, – одноклассник. Давно не виделись.

– Да ты что? – прокаркала Трубецкая и открыла глаза. Они блеснули в полутьме – большие, почти бесцветные.

– Ха, постарел, – весело отрубила Саша. – Заходи.

Она снова закрыла глаза, повернулась и вслепую побрела вглубь квартиры. Шла она действительно очень медленно – переставляла ноги, почти не отрывая их от пола. Ее босые стопы с легким сухим звуком скользили по линолеуму. Дима прикрыл дверь и медленно последовал за хозяйкой.

– Как сам? – не оборачиваясь, спросила Трубецкая.

– Рулил кое-каким бизнесом, – ответил Шмель. – Потом все развалилось. Ну, знаешь, глобализация рынков. Сейчас я, можно сказать, не у дел.

– Эвона как? – удивилась Саша. – Большим человеком был?

– А как ты? – поинтересовался Дима.

В квартире царил полумрак. Было жарко, пахло масляной краской и пылью. Дима вглядывался в темноту, но не мог в ней ничего различить.

– Пустовато у тебя, – добавил он. – Ремонт делаешь?

– Вещи – ничто, – прокаркала Трубецкая. – Я все продала.

Шимеля пробила легкая дрожь.

– А чем занимаешься? – спросил он.

– Ищу силу рода, – ответила Саша. Она, наконец, дошаркала до комнаты, нашарила рукой дверной косяк и двинулась дальше. Дима увидел, что окна закрашены черной краской. Свет проникал в помещение через незначительные прорехи между мазками.

– Сила рода? – переспросил Дима.

– Духи великих предков, – пояснила Саша. Касаясь рукой стены, она прошла метра полтора в сторону от двери, остановилась и встала на колени. Дима услышал, как чиркнула зажигалка. Под руками Трубецкой заплясал маленький кружок света. В нем стал виден красный детский стульчик. Шмель понял, что этот стульчик – единственный предмет мебели в комнате. На стульчике лежали два шприца, два маленьких целлофановых пакетика с белесым содержимым, чайная ложка и какие-то коробочки аптечного вида.

На полу рядом со стульчиком стояла свеча в консервной банке. Саша зажгла свечу и на вытянутых руках подняла ее у себя над головой. Света стало больше. В пляшущих отсветах пламени Дима увидел, что на стене над стульчиком висит большая картина в раме цвета сусального золота. На картине был изображен пухлый человек в синем мундире, перепоясанном красной лентой. На нем был парик. Искусственные волосы пепельного цвета скатывались вниз с его макушки на плечи.

– Вот мой бог, – прокаркала Саша. – Юрий Юрьевич Трубецкой. Сподвижник Петра Первого, великий человек, от которого происходят все современные представители рода.

«Она приехала, – понял Дима, – приехала круче, чем наш идиот». Свет свечи выхватывал из темноты экстатическое лицо и тонкие руки Саши. На ее белой ссохшейся коже краснели и синели следы от многочисленных уколов.

– По-прежнему на героине? – стараясь сменить тему, спросил Дима.

– Я героиня на героине, – вдруг рассмеялась Трубецкая.

Она медленно опустила свечу и поставила ее на стульчик.

– Не слезала с него все эти годы? – поинтересовался Шмель.

– Разное было, – ответила бывшая одноклассница. – Иногда приходилось слезать. Сидела за употребление. Сидела за распространение. Лечилась, пока родители были живы.

Она раскачивалась из стороны в сторону.

– Знаешь, что самое худшее было в жизни? – спросила Саша. – Самое-самое худшее?

Дима покачал головой.

– Ломка в тюрьме, – сказала Трубецкая. – Это когда слезаешь с геры без всякого облегчения, лежишь в своем дерьме, сокамерницы орут, что ты воняешь, а ты не можешь из-за боли в суставах дойти до параши. Они начинают тебя бить, и тебе становится легче. Боль против боли.

Шмель молчал.

– Был муж, умер, – заламывая руки над пламенем свечи, продолжала женщина. – Теперь вот ставлюсь с нафтиком, просто героин уже не тянет.

– С чем? – переспросил Дима.

– С нафтизином. – Саша подняла со стульчика одну из медицинских коробочек. – Средство от насморка.

– Колешь средство от насморка в вену? – уточнил Дима.

– Не делай брезгливое лицо, еврейская ты морда, Шимель! – вдруг закричала Трубецкая. – Тебе дерьмом плыть и плыть, а не доплыть до моих предков. Я потомственная княгиня, а ты сын торгашей, ворюг и уличных музыкантов. Понял?

Женщина съежилась и захихикала, показывая сухую улыбку-оскал. Дима отступил от нее на шаг и молчал.

– Вся в дырках, – сказала Саша. – Ты ведь это про меня думаешь?

– Как скажете, ваше княжеское величество, – хитро и зло оскалился Шмель в ответ.

– Ставлюсь четыре раза в день, герой с нафтиком, – будничным тоном сообщила Трубецкая, – и ничего, жива. Ты удивлен, что я жива, да, Шимель?

– Да, – подтвердил Дима.

В комнате повисла тишина. Трепетало пламя свечи. Юрий Юрьевич Трубецкой сверху-вниз смотрел на свою пра-пра-пра-пра-правнучку тусклым, вечным и немного сальным взглядом.

– Собственно, – сказал Дима, – я по делу зашел.

– Какое у тебя ко мне может быть дело, Шимель? – спросила Саша.

– Мне нужна разовая доза для новичка, – ответил Шмель.

Женщина разразилась сумасшедшим каркающим смехом.

– Вот и встреча однокласников, – подвела она, – вторая, мать вашу, книга. Они прожили двадцать лет, и вот что с ними стало.

Дима молчал. Он мог просто забрать эти белые пакетики, пузырьки и шприцы. Но он не знал, что с ними делать. Он решил произвести честную сделку.

– Хочешь поставиться? – спросила наркоманка. – Что у тебя, горе? Решил убить себя и сгнить с такими отбросами, как Сашка Трубецкая?

– Я не для себя, – ответил Дима.

– Врешь, – сказала Саша.

– В любом случае не твое дело, – возразил Дима. – Говори, сколько стоит доза.

Трубецкая некоторое время присматривалась к нему.

– Косарь, если в розницу, – сообщила она.

Дима достал кошелек и отсчитал тысячу и сто рублей. Это были практически последние его деньги, но он знал, что не бывает прибыли без изначальных капиталовложений. Чтобы идиот начал приносить прибыль, нужно было купить героин.

– Косарь за дозу, – сказал он, – а стольник за рассказ о том, как ее правильно готовить и колоть.

Пламя свечи отразилось в глазах Трубецкой алчным блеском.

– За ваши деньги – все, что угодно, – обещала она.

– Все мне не нужно, – отрезал Дима.

На следующий день в девять часов утра идиот, как обычно, стоял на детской площадке, сжимая в руке свой зеленый будильник. Дима подошел к нему.

– Вет, – сказал идиот, – дем?

Шмель молчал и рассматривал лицо умалишенного, пока тот не заговорил снова.

– Дем? – слегка удивленно повторил идиот.

– Нет, – решительно возразил Дима, – никуда мы с тобой больше не пойдем.

– Ак? – опешил юродивый. – Акеш шинки?

– Ты себя в зеркало видел? – спросил Дима.

– Ет, – ответил идиот, – ате?

– Ты же заболел, – сказал Дима. – Тебе нельзя больше заглядывать в машинки.

– Лел? – испуганно повторил дурачок.

– Очень-очень заболел, – подтвердил Дима, – умереть даже можешь. Смотрю на тебя, и мне тебя жалко.

Лицо идиота сморщилось от страха.

– Лел реть, – повторил он, – се нчится, е шинки.

– Ну, это ничего, – вдруг хлопнул его по плечу Дима. – Я кое-что придумал.

– А? – воскликнул идиот.

– Если удалить тебе ноги, – сказал Дима, – то ты снова будешь здоров.

– Оги? – переспросил идиот.

– Болезнь в ногах, – объяснил Шмель. – Если их тебе отрезать, то ты снова будешь здоров.

Идиот наклонился и долго смотрел на свои ноги. Он ходил в затасканных вельветовых брюках и в старых кроссовках без шнурков. Их вывернутые языки торчали вперед.

– Видишь, какие больные, – продолжал свою игру Дима. – Надо отрезать, срочно. А то ты умрешь.

Идиот заплакал.

– Ньада рать, – захныкал он, – и езать ньада.

Дима сжал левую руку в кулак, так что ногти впились в ладонь.

– Бедный, бедный идиот, – продолжал он, – придется выбирать. Либо жизнь и новые машинки, либо помирать.

– Хие оги, – сказал сумасшедший.

Вдруг он начал топать.

– Хие оги, хие, – повторял он, – рать. Хие оги.

– Надо отрезать плохие ноги, – подтвердил Дима.

Идиот принялся мотать головой. Он топал и топал. От гравия детской площадки под его кроссовками поднимались небольшие облачка пыли.

– Езать ас, хие ноги, езать, хие ноги, хие…

Его монотонная речь слилась в один поток причитаний. Он поворачивался, топал, мотал головой. Казалось, он танцует и поет. Дима почувствовал, что сходит с ума. Ему было дурно, во рту появился солоноватый вкус, в ушах шумело.

– Я могу тебе помочь, – пересиливая себя, сказал он. Еще сильнее сжал кулак, чтобы не упасть в обморок или не начать блевать. Ему показалось, что ногти прокололи ладонь и под ними выступают капельки крови, а потом он перестал чувствовать руку. На идиота он смотреть не мог и перевел взгляд на подворотню.

– Помочь могу, – повторил он.

Танец, наконец, прекратился.

– Очь? – спросил идиот.

– Да, – подтвердил Дима. – Отведу тебя к доктору.

– Октор, – обрадовался идиот. Он еще не перестал плакать, но уже улыбался.

– Да, – еще раз подтвердил Дима. – Ты ему скажешь, что хочешь, чтобы тебе отрезали ноги. Он поможет.

– Ольно? – спросил идиот.

– Нет, – сказал Шмель. – Совсем не больно.

– Очно? – недоверчиво переспросил идиот.

– Точно, – не глядя на него, подтвердил Дима. – Ты уснешь, а проснешься уже без ног.

– Адно, – согласился юродивый, – дем.

Не оборачиваясь на него, Дима пошел к подворотне.

– Потом, – по пути добавил он, – когда ты поправишься, снова будем ездить на перекресток к машинкам.

– Сибо, – от всего сердца поблагодарил дурачок, – роший рень. Има роший рень. Амый роший рень. Сибо.

Они прошли через подворотню. Дима повернул к подъезду Толяна, набрал знакомый код и провел идиота внутрь.

– Есь октор? – спросил идиот.

– Да, здесь доктор, – подтвердил Дима.

Он позвонил в дверь. Замок щелкнул почти сразу. Открыл Толян.

– Привел, – нервно сказал он. – Как прошло?

– Идеально, – мучаясь угрызениями совести, ответил Шмель.

В глубине квартиры раздался визгливый лай Польки. Что-то загремело.

– Я же говорил тебе убрать собаку, – напомнил Дима.

– Я запер ее в ванной, – ответил Толян.

– Е октор, – запротестовал идиот.

– Нет, он не доктор, – согласился Дима, – он Вархапук, а доктор будет дальше.

– Альче дем, – кивнул идиот.

– На кухню, – подсказал Толян. – Решили там, на большом столе.

Дима развернул идиота за плечо и направил в нужную сторону.

На кухне стоял такой запах хлорки, что можно было вешать топор. Дима почти в испуге оглядел помещение. Впервые за много лет оно казалось чистым. В раковине не было грязных тарелок, а большой обеденной стол был застелен блестящей пластиковой клеенкой.

Федор Владимирович сидел за столом, распаковывал какие-то коробочки с лейблом ООО «МИЗ-Ворсма» и топорщил седые усы. При виде пациента он так побледнел, что перестал быть краснолицым.

– Октор, – обрадовался идиот.

– Да, я, – согласился Федор, – я был.

Идиот не обратил внимания на прошедшее время.

– Октор у еня хие оги, – сказал он, – их адо езать.

– Что? – не понял Федор Владимирович.

– Он хочет, чтобы вы отрезали ему ноги, – слишком поспешно перевел Дима Шмель.

– Не могли бы вы угомонить собаку? – попросил медик. – Я не слышу даже собственные мысли.

– Полечка, не надо шуметь, – ласково заворковал Вархапук, – еще часик-другой, и я тебя выпущу.

В ответ на его увещевания раздался новый взрыв визгливого лая.

– Хие оги, – повторил идиот, – езать.

Он неожиданно ловко изогнулся и стянул сначала один кроссовок, потом другой. Носков у него не было. Запах немытых ступней смешался с хлористой вонью. Дима Шмель почувствовал, что у него начинают слезиться глаза.

– Постойте, – продолжая бледнеть, пробормотал Федор Владимирович, – может ли этот человек отвечать за свои поступки?

Идиот уставился на него, не понимая о чем речь.

– Федор Владимирович, – моргая и задыхаясь, сказал Дима, – а Вы? Можете ли Вы отвечать за свои поступки? – Он сделал паузу. – Особенно теперь, когда уже пришли к нам?

Дрожащей рукой старичок вытер со лба холодный пот.

– Не надо меня запугивать, – пролепетал он.

– Разве речь о запугивании? – делано удивился Шмель. – Мне казалось, что все наши отношения строятся на предельно понятных договорных условиях.

– Бизнес, как говорится, есть бизнес, – вставил Толян у Димы из-за плеча. На маленькой кухне становилось тесно.

– Хие оги, – повторил идиот. Он перестал следить за непонятным разговором и расстегнул брючный ремень. Штаны упали на пол.

– От ои оги, – представил дурачок, – оте езать.

Доктор Федор застонал. Полька продолжала надрываться.

– Заткнись, глупая тварь! – уже совсем неласково крикнул на нее Вархапук. – Заткнись, или не получишь свои трюфеля!

Дима вспомнил, что Полька ест только трюфеля и только с дивана. Он чувствовал, что эта атмосфера начинает сводить его с ума.

– У вас все есть, – сказал он. – Сделайте ему укол, и пусть уснет.

– Пать, пать, – согласился идиот, – аю, аю.

– Да, баю, баю, – подтвердил Дима.

– У меня же нет его медицинской карты, – запротестовал врач, – я не знаю даже массу его тела.

Дурачок поставил свой зеленый будильник на край стола. Тот продолжал тикать.

– Федор Владимирович, – мрачно заметил Шмель, – не слишком ли поздно для танцев?

Он сделал шаг в сторону доктора, и из-за тесноты тот был вынужден плюхнуться на табуретку.

– Вы купили? Все купили? – еле слышно пролепетал Федор.

Толян обошел идиота и распахнул холодильник. Пахнуло слабым холодом, гнилым сыром и несвежими овощами. Этот букет ароматов перекрыл даже вонь хлорки и немытых ног. Доктор Федор сморщился. Дима подумал, что холодильник его кореша похож на нору крокодила. Много лет назад в какой-то детской книжке он читал, что хищные рептилии не могут сожрать свою жертву свежей, и поэтому утаскивают ее на дно реки и прячут под корягами.

Вархапук вытащил из холодильника-норы два целлофановых пакета. Один был маленький и легкий, в другом, большом, позвякивали склянки с йодом и спиртом.

– Все по списку, – доложил Толян, – и спиртик охлажденный.

Доктор Федор сглотнул, будто уже не собирался использовать заказанный литр спирта в медицинских целях.

– И пропофол купили? – спросил он.

– Диприван, – несколько смущенно сказал Толян. – Мне обещали, что это то же самое.

– Это то же самое, – бледным голосом подтвердил Федор Владимирович. – И героин?

– И героин, – подтвердил Дима.

– Аочка е удет шать не пать? – поинтересовался идиот.

– Тебе ничего не будет мешать спать, – сказал Дима.

– Что-нибудь еще будет нужно? – спросил Вархапук.

– Нет, – ответил доктор.

– Чтобы Полька, наконец, заткнулась, – сказал Дима.

– Я могу запереть ее в машине, – догадался Толян, – но она же нассыт на сиденья.

– Так и сделай, – приказал Шмель.

Хриплый лай перешел в рычание. Кажется, Полька что-то грызла.

– Но как же... – начал Вархапук.

– Я накладу тебе на сиденье, – рявкнул Дима, – если ты ее не уберешь отсюда или не заткнешь навсегда!

Толян слегка побледнел.

– Ну, тогда я поехал за водкой, – бодро подвел он, – и Польку возьму с собой. А вы справляйтесь.

– Давай, – одобрил Дима.

Еще вчера вечером они договорились о том, что водка должна прибыть примерно в середине операции, чтобы Федор, в состоянии стресса, принялся за нее прежде, чем вспомнит про двадцать пять тысяч. Хитрая идея, разумеется, принадлежала Диме.

– Не перепутайте, – неверным голосом напомнил доктор Федор. – «Зеленая марка». Кедровая. Литровая.

– Да, да, – добродушно отмахнулся Толян, – все как договорились.

Он вышел в коридор. Было слышно, как он открыл дверь ванной. Взрывной лай пуделя тут же стал еще громче. Раздались звуки борьбы. Вархапук засопел, потом взвизгнул.

– Ай! – пожаловался он. – Сучка, укусила за палец!

Дима тягостно вздохнул.

– Я тебе покажу месть, – обещал Толян, – я тебе покажу месть, я тебе покажу месть. Покажу.

Собачонка ответила ему новыми эскападами лая. Потом хлопнула входная дверь, и сразу стало тише.

– Аю, аю? – вопросительно обратился к доктору идиот.

– Ложитесь на стол, – предложил Федор Владимирович.

Дурачок неуклюже забрался на поверхность стола, затянутую серебристой клеенкой. Он растянулся во весь рост, головой к окну, ногами к дверям. Его макушка и стопы выступали за пределы стола.

– Ольно удет? – лежа, поинтересовался юродивый.

– Кольнет чуть-чуть, – ответил доктор Федор.

Он посмотрел на Диму слезливым, измученным взглядом, потом распотрошил один из медицинских пакетиков, нашел в нем шприцы и бело-зеленую коробку со снотворным: «Диприван 1% Пропофол 10 мг/мл 200 мг пропофола в 20 мл».

– Как вас зовут? – спросил Федор Владимирович.

– Еня? – удивился идиот.

– Да, вас, – подтвердил медик. Неверными руками он открыл коробку дипривана. В ней оказалось пять ампул с молочно-белой жидкостью.

– Еня овут диот, – охотно ответил идиот.

– Как? – опешил доктор Федор.

– Диот, – повторил дурачок, – упой диот, емщный диот, ще урак овут, ли абоуный.

Федор вытащил капсулу из пластиковой подкладки и поставил ее на стол. Она блестела в свете начинающегося дня, как стеклянная пуля для оружия химической войны.

– Не могут человека звать «идиот», – пробормотал Федор Владимирович.

– Еня овут диот, – упрямо повторил идиот, – се еня ак овут, ли урак, ли абоумный.

– Понятно, – сказал доктор. – А родные у вас есть?

– Ет, – ответил юродивый.

Доктор Федор снова посмотрел на Диму, и тому показалось, что в глазах врача мелькнула почти что ненависть.

– А когда были, как они вас называли? – спросил хирург.

– Диот, – ответил идиот.

– Ясно, – кивнул Федор Владимирович. Больше он вопросов не задавал. Достал шприц, отломил головку у капсулы дипривана и вобрал ее содержимое в шприц. Перевернул шприц, выдавил пузырьки воздуха.

– Руку разверните, пожалуйста, – попросил он идиота.

Идиот повернул к нему свою руку. Доктор Федор открыл первую склянку со спиртом и замер, принюхиваясь к его запаху. Чтобы продолжать, ему пришлось сделать над собой волевое усилие. Он наклонил склянку, промочил в спирту вату и протер ей руку идиота в области локтевого сгиба.

– Олодно, – пробормотал юродивый.

– Что вы говорите? – не понял доктор.

– Холодно, – перевел Дима.

– А, да, холодно, – согласился Федор Владимирович. – Это потому что эфир. Он испаряется.

– Фир? – переспросил идиот.

– Эфир, – сказал хирург, – летучая жидкость. Кулак сожмите.

Идиот сжал кулак. Медик чуть ниже плеча перетянул его руку жгутом, помассировал пальцами вену.

– Сейчас будет немного больно, – предупредил он, – как укус комара.

– То е ольно, – ответил идиот.

Федор Владимирович поднес кончик иглы к его руке и долго не мог ее вколоть. Острие шпряца плясало. Дима вдруг осознал, что по-настоящему нервничает. Все это могло плохо закончиться. Федор трясся и топорщил усы, потом, наконец, поймал момент и всадил иглу. Идиот дернулся. Белесое содержимое шприца стало розовым от крови.

– Ну, с Богом, – вздохнул доктор Федор и опустошил шприц.

– Се? – спросил слабоумный.

Хирург выдернул иглу.

– Все, – подтвердил он.

– Аю, аю? – поинтересовался идиот.

– Баю, баю, – еле слышно ответил ему хирург. Он тяжело опустился на стул и посмотрел на Диму.

– Теперь диаморфин, – сказал он.

– Чего? – не понял Шмель.

– Героин ваш, – ответил доктор Федор.

– А, ширка, – понял Дима.

Доза до сих пор лежала у него в кармане. Он вытащил ее и пузырек нафтизина, который ему приказала купить Саша. Доктор Федор уставился на него.

– Она сказала порошок растворить в нафтизине, – объяснил Дима, – погреть над огнем и втянуть в шприц.

– Это какой-то бред, – слабым голосом пролепетал Федор Владимирович. – Как я здесь оказался, что я делаю?

Дима облизнул зубы.

– Федор Владимирович, – строго сказал он, – договор.

– Да знаю я, – замахал на него руками врач. – А если он умрет?

– Люди себе это колют, – с сомнением ответил Дима, – и ничего.

Он вспомнил про парня в красной бандане и про то, что если они не отрежут ноги идиоту, то ноги отрежут им.

– У нас нет выбора, – сказал он.

– Разрешите Вас попросить, – пробормотал доктор.

– Да? – спросил Дима.

– Сделайте дозу сами, как сейчас объясняли, – ответил Федор Владимирович, – а я подготовлю все остальное.

– Я же Ваш ассистент, – безропотно согласился Дима.

Федор только кивнул.

– Прежде чем начнете готовить героин, – добавил он, – не могли бы Вы найти мне стеклянный стакан? Или хотя бы чашку с высокими стенками?

Дима начал обыск в кухонных шкафчиках Вархапука. Он обнаружил, что в первом из них лежат грязные носки, старая зубная щетка и пустая коробка из-под «Роллтона». В другом была стопка чистых, но бесполезных пластиковых тарелочек. В третьем стояла фотография отца и сыновей Вархапуков, на которой батяня обнимал за плечи Толю и Славика. За фотографией Дима нашел стеклянную банку вроде тех, в которых маринуют огурцы.

– Подойдет? – спросил он.

– Да, вполне, – согласился Федор Владимирович.

Дима поставил банку на стол перед доктором, а сам снова взял в руки пакетик героина и пузырек с нафтизином. До него вдруг дошло, что у него нет зажигалки. Он одновременно бросил курить и пить – это случилось в двухтысячном году, после того, как его начали будить по ночам невыносимые ноющие боли в желудке.

Шмель включил газ на плите Толяна и поджег его спичкой из засаленного кухонного коробка. Пока он все это делал, доктор начал раскрывать коробки «МИЗ-Ворсма» и бросать инструменты в банку. Зажимы с длинными ручками и крючковатыми носами, два плоских стальных скальпеля с огромными лезвиями, щипцы с круглыми зазубренными губами и еще две какие-то штуки, похожие на долото и напильник, все из сверкающего белого металла.

Дима нервно облизнул зубы, нашел в хозяйстве Толяна более-менее чистую чайную ложку, высыпал в нее героин и старательно залил его нафтизином. Получилось что-то серо-коричневое. Когда Шмель поднес ложечку к огню, вещество пошло пузырями. Дима грел ложечку, пока вся смесь не превратилась в дрожащую каплю прозрачной жидкости. Тогда он убрал ложечку от огня и подул на нее. В конце концов, жидкость походила на чай. Диме почему-то пришло в голову, что сейчас они вколют идиоту чай Моргалкиной, эту хлорированную горькую жидкость, этот атрибут медленного ритма жизни.

Дима медленно вернулся к столу. Он нес ложечку осторожно.

– Не могли бы Вы втянуть ее шприцом, – попросил он Федора Владимировича, – а то я уроню.

Медик недоверчиво посмотрел на коричневую каплю, но сделал так, как говорил ему Шмель. Внутри шприца жидкость выглядела не такой живой и не такой страшной.

– Если его это убьет, – сказал доктор, – то вина на Вас.

У Димы было неспокойно на душе, но он с деланным равнодушием пожал плечами.

– Люди себе это колют, – повторил он.

Федор Владимирович повернул к себе руку спящего идиота и вколол тому в вену вторую иглу. Слабоумный что-то забормотал во сне.

– Он еще не под наркозом? – спросил Дима.

– Он в состоянии преднаркоза, – ответил медик. – Настоящий наркоз наступит, когда диаморфин смешается с диприваном. Потом будем докалывать диприван в процессе операции. С расчетом на будущие уколы у нас есть два часа.

Доктор извлек героиновую иглу. Идиот казался безмятежно спящим. Он медленно и беззвучно дышал. Дима посмотрел на его ноги. Они были немного кривыми, в почти бесцветных волосках.

Банка с инструментами стояла у изголовья идиота. Рядом с ней Федор Владимирович положил самый большой из своих инструментов – огромную пилу в виде рамы с натянутым между зажимами длинным лезвием. Пила уверенно блестела матовым блеском. За пилой стояли коробочки с тампонами, еще полные банки с йодом и спиртом, лежали бинты. Дима заметил, что на дне Толяновой банки с инструментами теперь плавают бритвенные лезвия и изогнутая хирургическая игла.

– Что теперь? – с легким содроганием спросил Шмель.

– Ручка у вас найдется? – спросил Федор.

– Ручка? – тупо переспросил Дима.

– Шариковая ручка, – подтвердил Федор Владимирович, – которыми пишут. Вы вчера в своем блокноте такой писали.

– А-а, – понял Дима. Он достал из кармана блокнот, из блокнота вытащил ручку. Доктор Федор повертел ручку в пальцах, потом зачем-то намочил в спирте тампон и тщательно продезинфицировал ручку. Дима молча наблюдал за его загадочными манипуляциями.

Федор положил ручку рядом с пилой, тяжело вздохнул, подошел к раковине и долго мыл руки под краном. Он вытер их обрывком бинта и тоже натер спиртом, потом натер спиртом ноги идиота: одну повыше, а другую пониже колена.

Диме казалось, что все происходит очень долго. Тикал дурацкий зеленый будильник идиота. Шмель посмотрел на него и увидел, что сейчас девять тридцать. Они с идиотом встретились во дворе всего полчаса назад.

– Я готов ассистировать, – сказал Дима.

– Не готовы, – возразил Федор Владимирович. – Идите помойте руки.

Шмель натирал руки мылом, как никогда в жизни. Ему вдруг вспомнились давние времена. Обед в семействе Шимелей, тетя Саля, которая всегда кричала перед едой: «Дети, идите мыть руки». Диму передернуло.

Когда Шмель вернулся за стол, Федор Владимирович уже что-то делал с ногами идиота. В первое мгновение Дима подумал, что доктор начал их резать, но потом он понял, что в руках хирурга не скальпель, а шариковая ручка. Доктор рисовал по коже идиота синие линии. Они показались Диме очень странными. Он думал, что ноги будут отрезаны ровно, но медик вычертил на коже какие-то фигуры.

– Почему так криво? – нервно спросил Шмель.

– Потому что пласт ткани должен закрыть кость, – ответил Федор Владимирович. Он закончил рисовать, отложил ручку и долго рассматривал свое творение, потом тяжело опустился на табурет и замер.

– Ну вот, все готово, – каким-то ватным голосом произнес он.

Дима сглотнул.

– Я тоже готов, – повторил он.

– Ага, – согласился Федор Владимирович. Он поболтал скальпели и зажимы в банке со спиртом и уставился в окно. Было заметно, что он отводит взгляд от идиота, особенно от его ног. Прошла минута, две. Тикали зеленые часы.

– Чего же мы ждем? – поинтересовался Дима.

– Сейчас, молодой человек, – вздохнул доктор Федор, – не гоните коней.

Его лицо стало очень печальным, даже каким-то утонченным. Он положил свою белую продезинфицированную руку на край стола и замер. Прошло несколько минут. Дима ерзал.

– Надо начинать, – вслух подумал Федор Владимирович, – а то закончится действие наркоза, придется докалывать.

– Так давайте, – нервно одобрил Дима. Он чувствовал, как теряет уверенность. Промедление. Медицинский запах. Серая кожа идиота, пальцы на его ногах, кривые, с желтыми ногтями. Неяркая синяя линия от шариковой ручки.

– Да, надо начинать, – снова сказал доктор. Он встал, зачем-то потрогал пилу для костей, потом перетянул ногу юродивого медицинским жгутом, взял скальпель, стряхнул с него капли спирта, прикоснулся лезвием к полосе выбритой кожи и снова замер.

– Я готов ассистировать, – срывающимся голосом заявил Дима. Он смотрел на скальпель и чувствовал, что блеванет при виде первых же капель крови.

– Не могу, – вдруг простонал Федор, – не могу, не могу!

Дима уставился на него. Лицо старика исказилось в истерике, задрожали его распухшие и растрескавшиеся от пьянства губы.

– Клятва Гиппократа, – произнес он, – не могу ее нарушить.

– Какая еще клятва? – спросил Дима. Он испытывал огромное облегчение оттого, что все срывается, что ничего не будет. И одновременно чувствовал раздражение и злость. Ему хотелось убедиться, что это не он отступил и струсил.

– Какая еще клятва?! – закричал он на старика.

Федор Владимирович весь затрясся.

– Клятва Гиппократа гласит, – визгливо сообщил он, – «не навреди». Я не могу отрезать ему ноги.

Старый хирург бросил скальпель обратно в банку со спиртом и обессилено упал на табурет. Дима тоже сел.

– О каком вреде идет речь? – спросил он. – Вы принесете ему пользу. Он деньги зарабатывать сможет. Впервые в жизни. Это как лечение.

– Смеетесь, – простонал доктор, – какая польза? Человеческое тело – это совершенный механизм. В нем нет ничего лишнего. Ну, почти ничего. Нельзя просто так отрезать ноги. Никому от этого не станет лучше.

– Это позиция, – с облегчением сказал Дима. Секунду спустя он понял, что только что озвучил вечную глупую присказку Толяна. Ему стало противно за себя, но ничего поделать он не мог.

Внезапно из прихожей донеслись шум и сопение. Что-то звякнуло. Шмель и Федор Владимирович испуганно посмотрели на дверь кухни.

– Вы совсем, что ли? – окликнул их из прихожей Толян. – Даже дверь не закрыли. Или вы еще не начали?

Вархапук ввалился на кухню. Он тащил ящик водки.

– Это ты уходил, – сказал Дима, – значит, ты и не закрыл дверь.

– А, – удивился Толян. – Ну, может.

Однако реплика Димы его не сбила.

– Это вам презент, – довольно отдуваясь, сказал он и грохнул ящик на край стола. – Слетал до магаза всего за десять минут.

– Ты поспешил, – заметил Дима. – Федор отказывается резать.

Федор Владимирович смотрел на двадцать бутылок из прозрачного стекла – на их нетронутые коричнево-золотые крышечки, на зеленые этикетки, на бумажные медальки, висящие на горлышках. По его щеке покатилась слеза.

– Это как же? – спросил Вархапук.

– Ему мешает клятва, – объяснил Шмель, – он не может.

– Значит, ноги отрежут нам? – упавшим голосом спросил Толян.

Дима угрюмо молчал. Ему так не хотелось отрезать ноги идиоту, что в последний момент он даже забыл об их беде. И вот Вархапук напомнил ему. Дима Шмель посмотрел на Федора Владимировича.

– Я говорю ему, что никакого вреда, – сказал он, – а он говорит, что человеческое тело это сложный механизм.

– Может, это, – спросил Толян, – может, ему просто надо перед операцией?

Он взялся за горлышко одной из бутылок и наполовину вытащил ее из ящика.

– Нет, – странным голосом произнес доктор Федор, – не эту. Она целая, чистая, нетронутая.

Дима посмотрел на его лицо и внезапно почувствовал страх. Федор Владимирович плакал и улыбался.

– Я отрежу ему ноги, – сказал он. – Я должен. Иначе никак.

Старик взял банку со спиртом, вытащил из нее часть инструментов и небрежно бросил их на клеенку, а потом приложился к банке сам. В тишине был явственно различим звук, с которым его зубы ударились о стекло. Забулькало. На дне банки плавали лезвия и игла. Диме пришло в голову что-то насчет шампанского, туфельки и монетки. «Выпьет до дна, – с ужасом подумал он, – выпьет и достанет сухие лезвия». Но этого не произошло. Доктор Федор сделал лишь несколько глотков. Потом отстранился, выдохнул.

– Резать так резать, – прохрипел он.

– Это позиция, – согласился Толян Вархапук.

– Простой план, – бледно произнес Дима Шмель.

– Водку уберите со стола, – тихо и зловеще попросил доктор Федор.

Толян взял ящик и переставил его на холодильник. Федор Владимирович тыльной стороной ладони вытер губы от обжигающих капель спирта, взял ампутационный нож и начал выписывать им дуги по ноге идиота. Лезвие повторяло сделанный синей ручкой рисунок.

Дима почувствовал рвотный спазм и закрыл рот рукой. Несколько мгновений он был уверен, что сейчас из разреза ударит поток крови, что идиот сядет и безумно завопит, что Толян уронит водку и бросится бежать, а доктор Федор будет наносить новые и новые удары ножом.

Ничего из этого не произошло. Глубокий разрез был очень тонким, на нем еле выступили капельки крови.

– Марлю в спирт, – хрипло приказал доктор Федор, – и промокайте кровь, когда она выступает.

Дима заметил, что послушно выполняет веление врача. Он отмотал несколько витков бинта, намочил их в огненной воде и стер капельки крови, выступившие по краям разреза. Казалось, что ничего и не произошло. Просто линия ручки из синей стала черно-коричневой.

– Поднимите его ногу вверх, – сказал Федор Владимирович.

Дима поднял ногу идиота. Пятка была жесткой и мозолистой, заросшей давними коростами. Под ногтями собралась черная грязь. Нога воняла, и Шмель, жмурясь, старался отвернуться. Хирург обвел скальпелем нижнюю часть своего рисунка.

– Теперь тяните, – хрипло попросил он.

– Как? – не понял Дима.

– Как будто пытаетесь снять с него сапог с высокой голенью, ответил доктор.

Шмель потянул и увидел, как края раны начинают расходиться. Мясо снималось с кости, слезало вниз. Это произошло неожиданно легко и вот уже между краями раны разрыв в три сантиметра. Там показалось что-то белое, а потом оно начало наполняться кровью.

У Димы за спиной раздался мягкий глухой удар. Он оглянулся и увидел, что Толян растянулся на полу в глубоком обмороке. Его рот был приоткрыт, глаза закатились. «Везучий ублюдок, – подумал Дима, – легко ему теперь».

Федор Владимирович зажимом Кохерера подцепил со дна банки одно из бритвенных лезвий и сделал несколько сечений в глубине раны. Вторым зажимом он что-то распотрошил и пережал. Дима не понимал, что доктор находит в этом куске сочащегося кровью мяса, но он заметил, что руки хирурга перестали дрожать. Федор работал в каком-то сосредоточенном исступлении.

– Сильнее тяните, и старайтесь вытирать кровь! – окрик врача привел Шмеля в чувства. Дима снова начал выполнять свои обязанности.

Доктор Федор взял второй, обоюдоострый, скальпель и провел им сечения в глубине разреза, потом снова использовал первый скальпель и стал счищать им мясо с кости, как бы разделяя ногу ниже пореза на три отдельных пласта. Снятые ломти мышц свисали с ноги, как темно-красное желе.

Дима видел, что рана становится все шире. Теперь его не на шутку затошнило. Он разглядел, что эта масса неоднородна. Там были какие-то темные и светлые прожилки, а вдоль кости – прочная белесая пленка.

– Положите ногу обратно на стол, – скомандовал доктор Федор. Его руки и рубашка были в крови. По клеенке ползли полупрозрачные потеки крови, сукровицы и спирта. Шмель положил ногу идиота обратно на стол. Он чувствовал, как его желудок судорожно сжимается в комок. Его охватила надежда, что сейчас можно будет отпустить эту несчастную, изрезанную ногу, дойти до ванной и проблеваться, но Федор Владимирович не дал ему такого шанса.

– Держите ногу, – приказал он, – прижимайте ее к столу.

Хирург взялся за пилу. Прежде чем пустить ее в ход, он протер длинное плоское лезвие спиртом, и оно жутковато заблестело.

– Может, не надо? – услышал Дима свой голос.

Доктор Федор хищно растопорщил усы.

– Сдали, молодой человек, – усмехнулся он. – Теперь поздно. Мы это уже не восстановим. Если не закончить операцию, ваш идиот просто умрет в страшных мучениях.

Дима почувствовал, что вспотел. Пот стекал по его лицу, попадал в глаза. Их начало щипать.

– Крепко держите, – напутствовал Федор Владимирович, – и с Богом.

Он положил лезвие пилы на кость и двинул его в одну сторону, потом в другую. «Вжих-тах», – запела пила. Дима увидел, как из-под зазубренного полотна выходит розовая стружка. Блевотина рванулась из его глотки в рот, но он каким-то невероятным усилием сумел поймать ее и проглотить обратно.

Федор Владимирович пилил все быстрее. Он сопел и топорщил усы, раскачиваясь всем телом. «Жих-тах-жих-тах», – пела пила. Дима давил на ногу идиота, всеми силами прижимал ее к столу, но все равно чувствовал, что под лезвием она ходит ходуном.

«Жих-тах-стак», – в ноге юродивого что-то хрустнуло, и пила остановилась.

– Это была большая косточка, – задыхающимся, но довольным голосом объяснил доктор Федор. – Еще есть маленькая.

Он снова начал пилить – еще быстрее, с еще большим остервенением. Теперь пила задевала ломти наполовину отрезанных мышц. На серебристом лезвии повисли сгустки красного. Капли, брызги, стружки усеяли клеенку.

Федор Владимирович начал пилить медленнее, а потом перестал совсем. Он тоже взмок. Его лицо теперь было совершенно багровым, глаза покраснели и налились кровью, на белых усах и на лбу блестели капли чужой крови.

– Ломайте, – сказал врач.

– Что? – не понял Дима.

– Я отпилил достаточно, – объяснил доктор. – Ломайте. Перегните его ногу.

Непослушными руками Дима Шмель приподнял ногу идиота и рванул стопу в сторону. Раздался хруст. Стопа с кривыми желтыми ногтями окончательно отделилась от своего хозяина и глухо упала на целлофан. Так получилась, что она встала вертикально. Место, по которому она была отрезана, походило теперь на безумный цветок – спиленная кость торчала вверх, у нее была круглая темно-красная сердцевина, а вокруг этой страшной тычинки, будто лепестки, опали мертвые языки наполовину отрезанного мяса.

Дима зажал рот рукой, но рвотные массы все равно вырвались у него изо рта и потекли по подбородку. Он сделал несколько неверных шагов в направлении раковины, но не дошел и опорожнил содержимое своего желудка на лежащего в обмороке Вархапука.

– Быстрее там, – равнодушно поторопил доктор Федор. – Скоро Вы будете снова мне нужны.

Он бросил пилу и готовил новую дозу дипривана для поддержания наркоза. Дима не смотрел на врача. Он стоял в характерной позе всех блюющих людей – упирался руками в колени и пытался отдышаться.

Пахучий душ разбудил его кореша. Толян открыл глаза и брезгливо сморщился. Он сунул руку в теплое липкое на своей груди, потом осмотрел ее, понял, что это рвота, и вскрикнул от отвращения.

– Извини, – прохрипел Дима, – ты мешал мне дойти до раковины.

Толян сел.

– Фу, – тонким голосом сказал он, – да что с тобой?

– Это от... – пробормотал Шмель.

Он, наконец, добрался до раковины, включил ледяную воду и сунул в нее руки. Ему стало капельку легче.

– Что это? – спросил Вархапук у него за спиной.

– Нога, – ответил доктор Федор.

Глухой удар. Дима оглянулся и увидел, что Толян снова лежит в обмороке. Кореш даже не слишком изменил позу.

Дима коротко сполоснул лицо и вернулся к столу. Он чувствовал себя расслабленным и отчужденным, будто это ему только что отрезали ногу, будто это он отходит от первого в жизни героинового укола.

– Продолжаем, – сказал Федор Владимирович. Он передал Диме большие щипцы с закругленными зубчатыми губами.

– И что с этим делать? – бледным голосом спросил Дима.

– Это костодержатель, – объяснил доктор Федор. – Вы захватываете им кость и держите ее, пока я опиливаю и закругляю ее конец.

Шмель сглотнул. Костодержатель. Это было то самое слово, которое напугало его еще вчера. И вот теперь эта штука у него в руках. Холодный металл. Федор Владимирович пальцами оттянул пласты мышц с кости, и Дима захватил ее в жуткие щипцы.

Хирург снова взялся за пилу. Он срезал кость под углом. Каждое движение пилы отдавалась в щипцах вибрацией. При каждом движении пилы Дима вздрагивал.

– Все? – спросил Дима, когда маленький кусочек розовой кости с хрустом отделился от ноги и упал на клеенку.

– Еще долго, – обнадежил его доктор Федор. Он отложил пилу и вооружился штукой, похожей на напильник. Теперь он обтачивал все огрехи и неровности спила. «Взык-взык», – шло полотно инструмента по кости. Дима проспиртованной марлей собирал стружку. Под ногой юродивого собралась лужа крови.

– Готово, – наконец, решил Федор Владимирович. Он бросил окровавленный инструмент к другим, уже побывавшим в деле, и взял последний чистый зажим. Хирург выловил им из ноги какие-то белесые тяжи. Дима должен был держать зажим, пока врач обматывает тяжи кольцами хирургической нити и перетягивает их.

Эта часть работы происходила почти в полной тишине. Один за другим доктор Федор перекрыл крупные сосуды, потом нашел и удалил нервы. Наконец, эта часть работы была завершена, и врач еще раз обработал скальпелем края раны.

Когда он закончил, Дима увидел, что кость осталась глубоко в ноге идиота, а над ней сверху и снизу сходятся две мясистые губы. Федор Владимирович выловил со дна банки кривую хирургическую иглу и начал зашивать рану. Он сшивал ее изнутри, приметывая мышцы друг к другу, пока кожа по бокам раны не начала сходиться. Тогда врач наложил последний, уже внешний, шов. Пухлые «губы» сошлись вместе, и Дима увидел, что получилась культя. Казалось, что нога идиота улыбается зубами-нитками.

Доктор Федор затянул последний стежок и обессилено опустился на табуретку.

– Ну вот, – одышливо сказал он, – можно резать вторую.

– Нет, – твердо возразил Дима.

Федор Владимирович осторожно оглянулся на холодильник, на ящик с водкой.

– А как же?.. – спросил он.

– Вы получите все, о чем мы договаривались, за одну эту ногу, – изможденным голосом ответил Дима. Он знал, что не вынесет второй раз вида пилы, входящей в кость.

– По рукам, – с каким-то вампирическим удовольствием сказал Федор Владимирович. Он растопорщил окровавленные усы, подошел к холодильнику и остановился, снизу вверх глядя на бутылки «Зеленой Марки».

– Мои, – прошептал доктор.

– Все? – спросил с пола облеванный Толян. – Вы закончили?

Шмель не знал, давно ли кореш очнулся, и ему было все равно.

– Да, – ответил он, – закончили.

Дима почувствовал, что надо сделать последнюю вещь, финальный жест. Грязной от крови рукой он поднял отрезанную стопу идиота и, неся ее перед собой, пошел к мусорному ведру. Толян сел и наблюдал за корешем мутным взглядом.

– А где вторая? – спросил он.

– Мы отрезали только одну, – сказал Дима. – Этого будет достаточно.

– Это позиция, – согласился Вархапук.

– Упрощенный план, – признал Шмель. В наступившей тишине он открыл дверцу шкафчика под раковиной и бросил ногу в мусорное ведро. Доктор Федор приподнялся на цыпочках и осторожно вытянул из ящика одну из бутылок с водкой. Его руки все еще были в крови, и по чистому стеклу побежали красные капли.

– Моя, – повторил Федор Владимирович, – моя.

Вдруг в кухне Вархапука раздался еще чей-то голос.

– Я вспомнил, – произнес он. – Мне было пять лет. Это случилось ночью. Я проснулся, подошел к окну и увидел, как он приехал.

Доктор Федор, Дима и Толян сначала дружно посмотрели в сторону двери, потом друг на друга. В комнате не было никого, кроме них и идиота, лежащего под наркозом.

– Кто это сказал? – спросил Вархапук.

– Он, – испуганно ответил доктор Федор.

Дима, наконец, взглянул на идиота – и увидел, что тот широко открытыми глазами смотрит в потолок комнаты. Его лицо казалось ясным и задумчивым. Он слегка улыбался.

– Идиот, – пролепетал Толян.

– Так долго я искал это воспоминание, – продолжал идиот. – Невыносимый, как сияние солнца, он приехал на белой машине. У него были глаза цвета неба.

– Что с ним? – шепотом спросил Дима Шмель.

Федор Владимирович сорвал с бутылки крышечку и начал пить прямо из горла. Было слышно, как водка часто булькает в его глотке.

– Он превратил ночь в день, – сказал идиот. – Он изменил все, и изменил меня. Так трудно было найти это воспоминание, так трудно постичь новую правду.

Широко раскрытые глаза идиота стали странно яркими. Он медленно сел и оглядел присутствующих.

– Этого не может быть, – испуганно проблеял Толян.

Доктор Федор, наконец, оторвался от водочной бутылки, пошатнулся и уперся спиной в дверцу холодильника.

– Может, – сказал он. – В медицине это называется «парадоксальная реакция».

– Какая реакция? – не понял Вархапук.

– Парадоксальная, – шепотом повторил доктор. – Это когда, например, человек принимает снотворное, но, наоборот, впадает в возбуждение.

– Ага, – так же шепотом ответил Толян.

– А здесь, я думаю, имело место что-то, связанное с нервами. Я же говорил вам, – тихо обратился Федор к Диме, – что организм человека – сложный механизм. Удаление ноги – огромный шок для нервной системы, и этот шок может вызвать разные последствия.

– Ясно, – также шепотом сказал Дима Шмель.

Идиот спокойно их разглядывал.

– Как часто я это наблюдал, – вслух подумал он. – Люди говорили в моем присутствии и обо мне, но так, будто я их не слышу. Будто я предмет.

Какой-то блик прошел через его глаза. Диме даже показалось, что они светятся.

– Он это про нас? – наивно спросил Толян.

Дима нашелся первым.

– Ну вот, – обратился он к калеке, – видишь, как мы тебе помогли.

Глаза одноногого вдруг стали еще ярче. Сомнений больше не было – они светились.

– Вижу.

Диме стало не по себе.

– Теперь можно снова к твоим машинкам.

– Зачем? Ведь я нашел то, что искал. Оно было не вне меня, а во мне.

Что-то звякнуло. Шмель перевел взгляд с идиота на кучу сваленных рядом с ним хирургических инструментов. Диме показалось, что инструменты медленно движутся к калеке, как будто внутри у того большой-большой магнит.

Внезапно инструменты взлетели вверх и повисли в воздухе. С обоюдоострого скальпеля на целлофан сорвалось несколько капель крови. Доктор Федор, который до этого с приоткрытым ртом наблюдал за сценой, вдруг совершенно успокоился.

– А водочка-то хороша, – со смаком заметил он.

– Идиот, – еле слыша собственный голос, спросил Дима, – это ты делаешь?

– Я, – подтвердил идиот, – кто же еще? Только я больше не идиот.

Инструменты начали очень медленно дрейфовать по воздуху в направлении Федора, Димы и Толяна. Бывший идиот слегка улыбался. Шмель вдруг остро ощутил угрозу.

– Тогда, может, ты опустишь все эти штуки, – предложил он, – а я больше не буду тебя так называть.

– Конечно, не будешь, – легко согласился новый.

Вархапук медленно, но уверенно пополз на четвереньках к выходу с кухни. Один из зажимов метнулся в воздухе и повис низко над полом, перекрывая дверной проем. Толян замер.

– Мы ведь все друзья, – скалясь, продолжал Дима Шимель, – мы помогали тебе искать машинки, да?

Медленно, как в дурном сне, ампутационные ножи двинулись к Диме. Они плыли по воздуху. Казалось, что сияние, льющееся из глаз обновленного, охватило и подожгло их. Металл скальпелей радиоактивно лучился изнутри.

– Ты ведь называл меня хорошим парнем, – пролепетал Дима, – а хорошие парни не тыкают такими штуками в других хороших парней.

– Именно, – сказал идиот. Он перевел взгляд на свою культю.

– Э-э, – выдохнул Дима, – не пойми неправильно, это же только потому, что ты согласился сам. Мы ведь договорились, мы хотели тебе помочь. Мы…

Один из скальпелей сделал скачок вперед и вниз. Дима почувствовал холодный металл в своей ноге. Потом пришла острая боль. Еще прежде, чем Дима закричал, доктор Федор уронил бутылку с водкой, и та разбилась об пол, заполнив комнату новой волной спиртового запаха.

– А-а-а! – протяжно вскрикнул Дима. – Идиот, послушай, идиот, мы можем такую банду сколотить, все же просто обосрутся, когда увидят, какие штуки ты делаешь с ножами! Под нами будет район стоять, нет, два района, нет, нет, идиот, три…

Он видел, что, двигаясь влево-вправо, влево-вправо, к нему летит по воздуху хирургическая пила.

– А-а-а! – снова завопил он.

И наступила темнота.

«Мальчики, пора мыть руки», – позвала тетя Саля. Дима Шимель стоял перед раковиной. Лилась вода. Его руки в крови. «Вжих-тах-стак». Что-то переломилось. На руках было много швов. Каждый палец казался отрезанным и пришитым заново.

– А-а-а! – последний раз в жизни крикнул Дима.

«Мальчики, пора мыть руки!» – громче и настойчивее закричала тетя Саля. Дима наклонился к раковине, но сунуть руки в воду не мог. Их не было. Остались только неровно зашитые культи. Одна заканчивалась чуть выше локтя, другая – чуть ниже.

Из крана полилась коричневая жидкость, похожая и на готовый плохой героин, и на чай в исполнении Валечки Моргалкиной. «Мальчики, пора мыть руки, – продолжала звать тетя Саля. – Где же вы, мальчики?»

Но ответить было уже некому.