Если ты услышишь свист

Нельзя спать днем.

Нельзя раздвигать шторы.

Нельзя носить белую одежду.

Иначе придет он.

Небо. Вся моя жизнь – битва с небом. Последние друзья, которые видели мое лицо, шутили, что я превращаюсь в вампира. Это чушь. Вампиры не боятся света. Они живут в нем. Они подкрадываются к тебе в теплых лучах дневной звезды и кусают прямо в сердце.

Как пуля.

Это началось три года назад.

Я живу на окраине Москвы, далеко-далеко за кольцом. Тогда я ходила в литературный кружок. Только не подумайте, что это рассказ – это действительно моя история. Моя мама смотрит телевизор и всего боится. Тогда был первый год, когда я ездила в центр одна. Забытая дорога – ведь я больше не выхожу из дома. Чтобы добраться до метро, нужно сесть на семьсот седьмой автобус и ехать, ехать, ехать. Долгий час, или два, если автобус стоит в пробках.

Мой новый друг научил меня, что цифра 7 означает смерть, а 0 означает вход. Если на номере автобуса написано 707, это значит, что он отлично подходит для того, чтобы перебраться в другой мир посредством смерти. Этот автобус идет через район Солнцево по широкой дороге, мимо озер, за которыми стоят гигантские новостройки.

Была ранняя весна. Озера еще покрыты льдом. Огромные белые зеркала. Их центр очищали, чтобы играть в хоккей, а по краю шла трасса для картинга. Мир, охваченный светом молодого солнца. Искрящийся наст и сверкающие стекла новостроек. Небо – чистый голубой экран. Почки на ивах. Все слилось.

И вдруг в этой белизне прозвучал выстрел. Тихий и далекий, будто голос из-под подушки. Что-то блеснуло на крыше самого дальнего из домов. Маленькая точка, но яркая-яркая, как фары-отражатели на велосипедах. Я прищурилась, чтобы понять, что это такое, и в ту же секунду увидела пулю. Маленький желтый цилиндр. Она летела на меня сквозь вибрирующий воздух. Я пригнулась, и она, разбрасывая осколки оконного стекла, ударила в лоб какому-то парню – бедняга стоял у меня за спиной. Упав на сверкающие осколки, я обернулась, чтобы увидеть, как убитый медленно падает. Пульсирующий черный поток стекал у него по лбу, а губы неслышно шептали последние слова. Я заплакала и закричала, а когда пришла в себя, ничего не было: ни крови, ни стекла, – но весь автобус, даже водитель, смотрел на меня. Мне стало ужасно стыдно, и я выскочила на следующей остановке.

Через неделю я поехала снова. И снова в меня стреляли. Потом поехала снова. И снова увидела блеск. Не дожидаясь пули, я рухнула в проход между сидениями.

Охотник менял крыши. Охотник промахивался, но не отступал. Теперь при моем появлении в семьсот седьмом на меня показывали пальцем, и я перестала ездить в литературный кружок.

Мне всего шестнадцать, но я успела потерять почти все, что бывает у людей. Я потеряла время – время нормальной жизни, время дня. Белый свет. Солнце. Друзей. Мое отчуждение и одиночество приходили постепенно – так же, как сам Охотник. Он шел ко мне из Солнцево – наверное, это место со светлым именем было ему ближе, чем крыши Ново-Переделкино, но он пришел и сюда. Я могла сказать: это лишь видения, его нет. Я могла сдаться и просто посмотреть, что будет, когда пуля пройдет сквозь мое тело. Но я хотела жить.

Я перестала гулять, потом перестала выходить из дома по делу. Бросила школу. Мама ругалась, потом уговаривала, потом плакала. Теперь она пытается оформить меня на заочное обучение. Пока не получилось, ведь я должна сдавать все экзамены дома, а я не дочь миллионера и не инвалид.

Я живу на третьем этаже. Напротив дома – поле. Это поле – уже не Москва. За ним стоит поселок Григорьевка, за поселком – лес, за лесом – пансион для престарелых, а у пансиона есть своя ТЭЦ, а у ТЭЦ пансиона есть труба. Большая красная труба, сложенная из бетонных колец. Ночью на ее макушке, как жуткие глаза монстра, горят два красных огня. До трубы Охотник добирался долго, почти полгода. Когда я увидела, как на ее вершине вспыхивает блестящий глаз его прицела, я задвинула шторы.

Навсегда.

Мне всего шестнадцать, но у меня уже есть то, чего нет у большинства людей. Моя кожа побледнела. Я стала много читать. Мои бывшие одноклассники два месяца назад закончили девятый класс. Они больше не ходят ко мне в гости. Не знаю, почему. Наверное, я стала слишком странной.

Я бросила школу, чтобы начать учиться. Я знаю все, что знает школьник. Я знаю больше, чем знает школьник. Я знаю, как боролись с демонами во всех частях света на протяжении последних трех тысячелетий. Я знаю, как диагностировать и лечить шизофрению. Я знаю, как проводить баллистическую экспертизу. Я знаю, как отлить серебряную пулю для снайперской винтовки Драгунова и как ее обточить, чтобы она пролетела четыре километра. Но мама не разрешит.

Два года назад мне казалось, что моя жизнь кончилась, но я нашла в себе силы начать ее сначала. Я переселилась в интернет. Новое имя пришло само собой, будто я знала его всегда. Теперь меня зовут Анкан, и я – узник ночи, который умеет уворачиваться от пуль.

Поначалу я не знала, что делать в сети. Множество людей приходят в интернет только для того, чтобы брать. У них есть солнце, но нет ничего, чтобы дать другим. Я нарисовала на стене своей комнаты солнце, потом второе, потом просто начала рисовать и выкладывать рисунки в интернет.

Скоро меня нашли. Я потеряла друзей, чтобы найти Друга.

Однажды я выложила в сеть серый небоскреб, на крыше которого белым бликом сиял кружок. Этот рисунок, не слишком хороший, почти никому не понятный, вдруг изменил мою жизнь. На следующее утро под картинкой появился комментарий:

«Mech-Man

Если ты услышишь свист, значит, пуля пролетела мимо»

Мы подружились. Наши разговоры были безумны; все, кроме них, в моей жизни повторялось. Инспекция щелей между шторами, плачущая мама, которая приносит в мою комнату одинокий обед. Она такая хорошая. Если бы не она, я бы уже была мертва. Но она не понимает. Она думает, что я сошла с ума.

– Мама, можно ко мне в гости придет друг?

– Паша?

Мама обрадовалась. Паша приходил год назад, и нам не о чем было говорить.

– Нет. Я познакомилась с ним в сети.

– И кто он?

– Не знаю. Хороший человек.

Испуганное лицо.

– А как его зовут?

– Не знаю. Это важно?

Мне не разрешили. Хорошо хоть не выключили интернет.

Я почти перестала выходить на улицу. Когда? Сейчас лето, и я могу поспать всего несколько часов. Скоро расскажу, почему так. Господи, если ты есть, спасибо тебе, что я родилась не в Питере. Белые ночи убили бы меня. В общем, никаким нормальным способом мы встретиться не могли, но Mech-Man все-таки пришел. Он вышел в поле перед домом в условленный час, и я с биноклем подкралась к окну.

Под зеленым капюшоном блестят огромные темные очки. Он улыбается, угловато вскидывает руку в странном приветствии и быстро уходит прочь. Неужели он видит меня сквозь маленькую дырочку в шторе? Неужели он видит то, что пропустил Охотник? Сколько ему лет? Я не знаю. Он мало говорит о себе, а я не спрашиваю. Я не знаю, что спросить. Он не боится дня, не боится Охотника, но знает про него все. Иногда мне кажется, что раньше он сам был Охотником. Я с нетерпением жду новой зимы, когда тьма будет накрывать мир в шесть вечера. Тогда я смогу не просто его увидеть.

Дотронуться?

Каждый день мы с Mech-Man’ом говорим много часов. Без него я была бы просто маленькой сумасшедшей девочкой. С ним я – Анкан. Он учит меня, а я все сильнее и сильнее влюбляюсь в его голос. Тяжелый голос, механический и шероховатый. Ну да, он же Mech-Man. Он называет Охотника Стрелком. Каждый день я засыпаю его кучей вопросов о самой себе, и он отвечает на них, но главный вопрос – один:

– Зачем он гоняется за мной?

– Он не отсюда. Ты лучшая душа. Ему нужен остаток твой жизни, чтобы прорастить ее в мире, где больше нет рождения.

– Значит, это не конец?

– Не конец.

– Я так устала бегать. Может, дать ему себя убить?

– Нет.

Он покачал головой. Я знаю, что он покачал головой, когда говорил это «нет». Я знаю, как он кивает, как улыбается, как двигает руками. Я видела его лишь раз, но знаю все это. Я должна это знать, иначе сойду с ума. Когда полтора года общаешься с человеком только через сеть, тебе придется представлять все это.

– Нет. Есть куда более правильные способы попасть в другой мир. Если он убьет тебя, останется что-то. Что-то маленькое. Такое маленькое, что ты даже не можешь вообразить. Не делай так.

Но все же моя жизнь – кошмар. Несколько раз в день я осторожно пробираюсь в туалет. С кухни широким белым полотном раскатывается полоса света. Я крадусь по линии тени, лежащей вдоль стены. Быстро открываю дверь, проскальзываю в щель. Здесь хорошо. Старая желтая лампочка безопасна, как канцелярский ластик. Здесь почти так же хорошо, как в моей комнате; жаль только, что путь такой трудный.

Mech-Man сказал, что Охотник – ангел. Mech-Man сказал, что давным-давно жили древние, которые возвели небесные чертоги. Это сеть коридоров, идущих в небе между мирами. Охотник проходит через них, бессильный ступить на землю, но жуткий и опасный всюду, куда падает свет. Он стреляет из окон небесных коридоров. Я всегда думала, что у него винтовка, но Mech-Man говорит, что это пистолет. Что ж, может быть, поэтому пуля летела так медленно, что я успела увернуться?

Когда я закрыла шторы, Охотник не сдался. Помню то страшное утро. Всю ночь мне снилось, что его больше нет. Я победила его! Это были самые чудесные сны в моей жизни. Я нарисовала его, одноногого стрелка в алом плаще, а потом стерла, и он исчез. Я застрелила его из винтовки, и он погиб. Я заманила его в ночь, и он растаял. В конце каждого сна я радостно раздвигала шторы, и солнце, как много лет назад, вновь било мне в глаза. А потом мне приснился четвертый сон; в нем я распахнула шторы, и передо мной, прямо за окном, стоял он. Целый и невредимый.

Смуглое лицо над воротом. Странное тело – он почти кузнечик. В каждой руке у него огромный черный «глок», как у героев боевиков, а на лице – темные очки, совсем как у Mech-Man’а.

Тогда я не могла увернуться – у меня просто не было на это времени – и я сделала единственное, что успевала: проснулась. Проснулась и услышала свист. Передо мной была задвинутая штора. А сквозь нее, через маленькую рваную дырочку, бил свет.

С тех пор я не дожидаюсь восхода солнца. Мой будильник звонит с первым промельком зари.

Нельзя спать днем.

Нельзя раздвигать шторы.

Нельзя носить белую одежду.

Иначе придет он.

Он настоящий вампир. И он не боится света – он идет в нем, чтобы взять кусочек меня. А может, вампир не он, а мир, в котором он живет?

Я так давно не видела солнце. Я опасливо выглядываю сквозь щели между шторами, но вместо светила вновь и вновь вижу лишь сверкающий блик его прицела. Вижу пулю и уворачиваюсь, уворачиваюсь, уворачиваюсь.

Mech-Man сказал, что придет время, когда Охотник оставит меня. Я верю. Я жду. Mech-Man сказал, что научит меня, как увернуться навсегда, сказал, что мое время учиться только начинается.