Часть первая

ДЕТИ ГОРОДА

Глава 1

СЕТАШ

По краям уступа рос мох – красно-зеленый, удивительный: тысячи микроскопических побегов, каждый из которых увенчивался маленьким темным бутончиком. Сеташ любил рассматривать мох вблизи. Это была самая приятная форма жизни, которую он когда-либо видел. Во всяком случае, лучше белесой травы дна плинты, озлобленных собак и отупевших людей.

Взобравшись на уступ, Сеташ, как обычно, лег на живот и подполз к самому краю – он всегда слегка вспотевал во время долгого подъема, и ему было приятно ощутить сквозь рубашку успокаивающую прохладу камня. За краем уступа открывалось сердце Калинмина – огромная система провалов, каверн и брешей, которые здесь, вблизи Дебрима, срастались в единое ущелье, короткое, но широкое. Внизу оно снова распадалось на отдельные зоны, разработки, уходящие под землю или выходящие из-под нее. Стены ущелья бугрились огромными вертикальными ребрами, будто неведомые исполины однажды встали, держась за руки, уперлись другу в плечи и спинами раздвинули грунт. Камень, вода и мох – такова была здешняя природа, а еще то, что достроили люди: бесконечные ленты стальных опор (новые сверкали, старые, коричневые от ржавчины, сливались со скальной породой), мосты и целые улицы, что раскинулись в глубине, соединяя между собой выходы горизонтальных шахт. Лифты скользили по Дебрима в разных направлениях, не всегда вертикально, их стены и потолок образовывали полупрозрачные силовые поля, отчего казалось, что люди, а иногда и целые толпы, плывут внутри таинственных слюдяных коробов.

Теплый воздух, поднимаясь вверх, трепал светлые волосы Сеташа, словно само дыхание плинты, пыльное и паркое. Когда начинало щипать глаза, он отворачивался и ложился на спину. Уступ был самой верхней точкой, куда вообще можно было подняться без специальных пропусков. Над ним был неровный ромб неба, из синей дали которого звала какая-то другая жизнь. Устремляя к ней свой взгляд, Сеташ расслаблялся, и ему казалось, что он взлетает, вечно несется туда, где простор, где белой лентой тянется монорельс Зарна, в запредельную высь, куда уходят некоторые из лифтов. Там была станция. Она терялась за краем Дебрима, но он видел, как некоторые лифты уплывают в ее направлении. И еще он видел свет – режущий солнечный свет, падающий на стену шахты далеко вверху. Темно-коричневые камни в нем казались белыми, а лифты вспыхивали и искрились всеми цветами радуги, постепенно тая в голубом сиянии.

Над городом тоже было небо – но оно тянулось от стены до стены, от одного моста до другого. Разве это много? Разве неба может быть много? А вот небо, являвшееся ему во снах, было безграничным, висело над всем миром широким голубым покровом, сходясь с водой или землей где-то далеко-далеко.

– Как называется линия, где небо сходится с землей? – спросил Сеташ, когда еще был совсем маленький и они жили над рекой, отца.

– Горизонт, – тихо ответил Саан. – А почему ты спросил?

– Я видел его во сне. Над рекой неба мало, а внутри хайва неба нет.

После того разговора отец впервые сильно напился. Через несколько месяцев они переехали.

Сеташ видел сны часто, хоть и не каждую ночь. Сны были разными, но неизменно яркими и очень отчетливыми. Почти от каждого он испытывал счастье. Были сны как путешествие, как непонятный рассказ, как волнующийся океан, сны, в которых он падал и в которых взлетал. В некоторых снах с лицами знакомых ему людей начинало происходить что-то забавное, начинало и не могло закончиться. А еще были сны, в которых Сеташ ничего не видел сам, но чувствовал, что смотрят на него, сны, на дальней границе которых вставало что-то непомерное. Его всегда было три или девять, и в таких снах Сеташ отворачивался, зная, что время еще не пришло.

Еще были особенные сны. Они появлялись раз в три года, может быть, реже, и повторялись множество раз. Каждый из них был бесценным подарком.

В череде особенных снов первым был сон про огонь. Там не было хайва, дома стояли под небом, прямо на земле. Люди убегали из них, потому что их охватил огонь и они рушились. Кричала женщина, которую Сеташ никогда не видел, только слышал долгий иступленный вопль. Сон повторялся много ночей, и сначала Сеташ любил его, но когда появились другие особенные сны, он понял, что этот – страшный и плохой. Тогда они в очередной раз переехали, и сон перестал сниться. Он был этому рад.

Потом был сон про зверей. Звери были коричневые, четвероногие, хвостатые, но не собаки. Каждый зверь был ростом с человека, и множество их бежало по траве. На нескольких ехали смешливые люди.

Из этого второго особенного сна Сеташ вынес фляжку с горлышком, перевязанным красной лентой. Они жили тогда на верхнем хайве, и Ати приглядывала за соседскими детьми: соседка, много работавшая, приводила своих малышей с самого утра, даже раньше, чем Саан уходил на работу. Сеташ проснулся как раз от того, что дети пришли. Они были младше его: мальчику было пять, девочке – четыре.

Он сел в своей кроватке и услышал всплеск. К руке его красной лентой была привязана фляжка. Пока Саан собирался на работу, а Ати говорила с соседкой, он успел отвязать предмет. Он то и дело проваливался в сон, пока распутывал красный шнурок. Наконец, он открыл фляжку и заглянул внутрь. На него пахнуло свежестью. Не раздумывая, он приложился и выпил все до дна. Фляжка была небольшая, а вода удивительно вкусная, и, дойдя до половины, он уже не мог остановиться.

– Тетя Ати, он светится! – закричала девочка, показывая на Сеташа пальцем. Сеташ оторвался от фляжки и увидел, что соседский мальчик тоже на него смотрит. Любопытство на их лицах смешалось со страхом.

Ати обернулась и стала мертвенно бледной.

– Саан, – негромко позвала она. У них тогда было целых две комнаты. Саан переодевался в дальней. Он вышел, увидел флягу и шагнул к Сеташу.

– Отдай мне это, – приказал он.

Сеташ испугался. Он не понимал, что с ним не так, но верил настороженности окружающих, и протянул флягу отцу. Саан взял предмет и на несколько мгновений остекленел. Он стоял над сыном, вцепившись во фляжку побелевшей рукой, не моргая. Казалось, он смотрит куда-то вдаль.

– Ати, – сказал он изменившимся голосом, – возьми это.

Ати осторожно приняла фляжку, но не удержала и уронила.

– Я видела агмаков, – сказала она.

– Агмаки это четвероногие существа из сна? – спросил Сеташ.

– Да, – ответил Саан, но вдруг зажал рот и отвернулся.

– Они правда существуют?

– Нет! – отрезала Ати.

Соседский мальчик поднял фляжку, вскрикнул и передал ее девочке. Малышка взяла вещицу, посмотрела на Саана и заревела во все горло.

– Мы должны ее уничтожить, – потребовала Ати.

– Нет! – крикнул Сеташ.

– Ладно, – сказал Саан, и выхватил флягу у девочки.

– Папа! – запротестовал Сеташ.

– Я ничего с ней не сделаю, – соврал Саан, – просто покажу ее одному другу. Просто покажу…

Он спешно вышел. Вернувшись вечером, он утверждал, что фляга потерялась. Соседские дети стали обзывать Сеташа эл-ша. Он спрашивал у родителей, что это такое, но они сказали, что ни разу не слышали этого слова. Скоро соседские дети перестали у них бывать. Потом Саан вернулся домой с разбитым виском, и они переехали в средний хайв.

А последним был сон про пустыню. Он увидел его совсем недавно и до сих пор им жил.

Выжженный белый тракт тянется на сотни километров. Начало его теряется в песках, но чем дальше, тем четче колеи, тем шире обочина, и вот он уже истоптан тысячью ног, сообщил тысячи троп, тысячи усталых, петляющих, одиноких следов, проложенных неведомо кем через пески. Он как река, по руслу которой текут люди и, как река по капле собирает дождевую воду, по одному собрал своих путников. Он шрам на теле земли, память, оставленная множеством отчаявшихся душ, путь жизни и смерти, ведущий…

Сеташ проснулся в тусклой полутьме. Прохлада, рассеянный полупрозрачный смог, заволокший пустоты хайва, роса, выпавшая на металлической раме окна – все это означало, что кончается ночь и наступает утро. Под хайвом не бывало дневного света, о времени суток можно было судить лишь по переменам температуры и влажности, чередованию шума и тишины, активности и ожидания. Ход жизни имел свой ритм, свою скорость, всякий раз отличную, и все вместе они и составляли пульс города под городом.

Сеташ оторвал руку от стены и неуклюже потер глаза, зная, что родители сейчас наблюдают, как шевелится его плечо, а локоть скользит под одеялом. Он ужасно хотел, чтобы они спали, как нормальные люди, чтобы их взгляд не упирался ему в лопатки сковывая его опасением хоть немного шевельнуться. Он и не шевельнулся бы, но слишком уж устал оттого, что много часов подряд не менял позы. Сквозь туман прошел дозор Гира, крича, что пошел шестой час. Через два часа Саан поднимется, чтобы пойти на работу, и начнется день.

В мелких каплях росы нечетко отражались сотни огней Калинмина. Каждый означал чью-то жизнь, был отметкой занятого места. Им еще предстояло повесить свой огонек – отметку их места, знак их семьи, дыхания и жизни. Они получили фонарь давно, когда он был совсем маленький, переносили при каждом переезде и ставили на крышу, как только дом был достроен. Вот достроен их последний дом, и завтра…

Сеташ окончательно проснулся.

Сначала, пока то и дело, как по волшебству, появлялись деньги, у них было престижное, светлое место над рекой. Потом они переехали в верхний хайв, потом – в средний. Каждый раз все менялось к худшему. Две недели назад им пришлось продать место на среднем хайве и спуститься на нижние уровни. Ати тогда сказала, что падать дальше некуда, и фраза вышла с двойным смыслом, ведь ниже нижнего только дно. Найдя свободное место, они начали строить новый дом из обрывков эластика, сплавлявшихся по протоке Лаис. Конструкция вышла легкая, упругая и прочная, и когда Сеташ смотрел на гнездышко со стороны, ему казалось, что это огромный белый мяч с окном и дверью.

Хотя внутри и было тесно, Сеташ полюбил их новый дом. Только вот нижний хайв ему не нравился – воздух густой и влажный, полнящийся запахом дна (мокрых камней, застоявшейся воды), на опорах растут бесформенные коросты ржавчины. Налогов здесь не платили, улиц не убирали и всегда можно было получить чем-то брошенным сверху по голове, поэтому над людными местами вешали сетки и защитные карнизы, а крыши домов делали крепкими, круглыми или двускатными. Лица жителей нижних уровней были бледными, взгляды – белесо-рассеянными, голоса – хриплыми. Они мало смеялись, много пили, и когда пели, пели громко и протяжно.

Постепенно жизнь делалась хуже. День шел за днем, пустой и тоскливый, а ночи изнуряли напряженной тишиной, которую Сеташ променял бы и на самый отвратительный храп. Саан и Ати мало спали. Они просто лежали и смотрели, неподвижные и острые, как умирающий коралл. У них было две позы – либо лицом друг к другу, впившись глазами в глаза, либо Ати ложилась к мужу спиной, и тогда они смотрели на него. Таких ночей было все больше. Эта тоже была такой.

Стена, собранная из плотных вязанок трубчатого материала, вспухла округлыми ребрами. Сеташ вцепился в одно из них и лежал так с болью в пальцах, исключенное, отброшенное звено, поднятое на острие их взгляда. До слуха доносилось сопливое дыхание Ро-Ро, который медленно слеп весь последний год. Саан сказал, что Ро-Ро, наверное, придется сбросить на дно плинты: глаза пса стали белыми и страшными. Мягкая плоть эластика съеживалась под пальцами. Наутро там останутся вмятины. Они предавали этот дом – все трое, или даже четверо; они свили это уютное гнездышко, но жили в нем так, словно легли посреди пустыни. Той самой, которую он увидел в своем последнем сне.

Глава 2

КАМЕНЬ

Вечером следующего дня Сеташ сидел, скрестив ноги, на полу и смотрел на руки матери. Она готовила рыбу. Белые всполохи от световой печки разбегались по стенам.

Саан работал на садках. Он бродил по дну плинты, собирая переростков кишащего золта с питательных сеток и выдавливая из их тщедушных тел кристаллические фракции. Таких, как он, называли «рыбаками». Быть рыбаком было лучше и выгоднее, чем чистильщиком ктала, но ненамного. Саан зарабатывал чуть больше, чем они съедали. Каждые десять дней Саан откладывал одно ре. Ати говорила, что если бы он никогда не трогал заначенные деньги, они бы снова жили над рекой.

Домой Саан вернулся немного позже, чем обычно.

– Пси-и-ина, – пропел он с порога. Ро-Ро пошел к хозяину, но на полпути слепо ткнулся в плечо мальчика. Сеташ отстранился. Пес пускал слюни, стекавшие по его отороченной желтой шерстью морде и склеивавшиеся на груди в длинные склизкие нити. Теперь он всегда был голодный и мог укусить.

Саан повалился на колени. Отяжелевшая пола агвака гулко булькнула при столкновении с полом. Ати обернулась.

– Ужин готов, – сказала она, и Сеташ понял: что-то изменилось. Каждый раз, когда отец напивался, мать его бранила. Сейчас этого не произошло.

– Мам, он же ножом в тарелку не попадет, – испуганно сказал он. – Он на ногах еле держится.

– Ийа-а-а попаду-у-у в десятку-у-у-у. – Саан захихикал. Сеташ встретил взгляд отца и понял, что зрачки у того начинают белеть, как у пса. Саан был хлипкого телосложения, с редкими волосами.

Ати разобрала печь, поставила сковороду в центр комнаты и начала доставать посуду из сумок-пейшатов, развешанных вдоль стен.

– Мама, все в порядке? – Сеташ смотрел на нее с усиливающейся нервозностью. Каждый раз, когда Саан напивался, Ати открывала заначку и смотрела, сколько убавилось денег. Сейчас она этого не сделала.

– Конечно, – ответила она через плечо. – Все как всегда.

– Искри-и-истый зё-о-о-о наше-е-е все-о-о-о! – провозгласил Саан, вытащил из-под полы огромную бутыль и, опираясь на нее, как на посох, на коленях пополз навстречу псу.

Ложась спать, Сеташ как обычно протянул руку и вцепился в стену так же, как держал ее предыдущие ночи. От возвращения позы ныло все тело, но уснул он быстро, почти мгновенно.

Во сне он снова увидел пустыню, и пыльный тракт, режущий белую гладь песков под палящим солнцем. Только на этот раз сон был безмерно подробнее. Словно на крыльях, он нес его вперед, к высоченной стене из металла, в которой отражалось солнце, к ущелью, в которое уходил тракт, к круглым башенкам бастионов, крохотным в сравнении со стеной, но угрожающим для человека, идущего по дороге к протянувшейся между ними цепочке белых ежей.

– Гады! – кричал кто-то. – Вам можно, а другим нельзя!

Посреди дороги, прямо перед ущельем, буксовала огромная машина. По ее бокам стучал град камней. Страшные лица людей.

– Пустите нас в броневик! – скандировали в толпе. – Пустите нас на хайв!

На крыше машины стоял солдат и размеренно стрелял в толпу. Он не промахивался, и люди один за другим падали с одинаковыми дырками во лбах. Но их все равно было слишком много, и кто еще стоял, ничего не боялись. Из винтовки, крутясь в воздухе, вылетали маленькие желтые гильзы. Сеташ увидел плотно сжатый рот под солнцезащитным забралом. Потом острый камень ударил солдату в плечо, задел шею. Кровь и что-то похожее на серебристый металл разлетелись широким веером брызг. Солдат выстрелил еще три раза, поскользнулся и упал с машины.

Сеташ чувствовал странное одиночество. У него не было тела в этом сне, но он тоже будто стоял на крыше машины. Камни продолжали лететь. Многие из них унеслись в стороны, но один камень летел прямо в него. Он вырос, заполнил собой все. В последний момент Сеташ увидел среди толпы человека в белом плаще. Он подумал, что камень его, и открыл глаза.

Ничего особенного. Все та же привычная, тусклая полутьма. Он уже собрался закрыть глаза и попытаться снова уснуть, однако прежде его взгляд упал на углубления, которые его пальцы продавили в эластике. Там что-то блестело в темноте.

Его сердце замерло, будто зная уже, чем именно станет для него этот тусклый блик в глубине стены. На мгновение все вокруг потеряло значение. Там было что-то, что-то кроме гибких волокон эластика!

Кончиками пальцев он нащупал твердое тело. Ему показалось, что он чувствует тепло. Боль в руке прошла, теперь она слабо светилась. А пальцы держали что-то внутри мякоти эластика, сжимали подушечками пальцев.

Сеташ улыбнулся. Уже много дней он ждал и надеялся, что случится нечто в этом роде, и вот оно произошло. Он понял, что немного боится. Осторожно он начал выталкивать вещицу из стены. Наконец, его усилия увенчались успехом, и оттуда выпал маленький светящийся камень. Сеташ сжал его в кулаке. Камень был удивительно теплым и приятно ложился в ладонь.

Сеташ подумал, что здесь должна быть закономерность: один особенный сон – одна особенная вещь. Вещь из стены была точь-в-точь как та фляжка, только содержала в себе сон про пустыню. Куда делась вещь из первого особенного сна, и какой она была, он не мог вспомнить. Иногда он думал, что родители спрятали ее еще до того, как он сам ее заметил. А иногда он думал, что эта вещь – он сам, вернее, часть его. Он начал думать так, когда придумал Спасительную Линзу.

Зал был холодный, устрашающе чистый, с металлическим полом, расчерченным на строгие квадраты и гулко отзывавшимся на шаги. Он застыл в мертвенном свете бело-голубых ламп, который не оставлял теней и от которого все время хотелось зажмуриться.

Мать держала его за плечо, от ее хватки было больно. Она почти бежала, таща его за собой. Дома она была ужасно злой и кричала на него, что он «делает это специально». Ему было горько и обидно.

Они подошли к одному из турникетов, разветвляющиеся цепи которых делили пространство зала на прозрачные секции. Там Ати приложила к стеклу свою карточку разрешения на ребенка.

– На пластину. – Механический голос из динамика, лишенный всякого выражения, наводил на мысль о звуке, с которым балансиры вагонеток скользят по дополнительным рельсам на крутых поворотах горнодобывающих шахт. Сеташ бывал у отца на работе лишь раз, но навсегда запомнил это леденящее душу «с-с-с» металла, трущегося о металл.

Ати провела карточкой по пластинке у окна.

– Проходите.

Страх родителей перед странностями Сеташа, перед излишним вниманием, нашел выход в ненужном, бессмысленном и притом дорогостоящем лечении. Деньги улетали, да и Саан пил больше и безумнее, чем обычно, но Ати оставалась непреклонной. Сначала Сеташа лечили от снов (врачам, конечно, говорили иначе), потом от последствий лечения, но делалось только хуже. Сны видеть он вроде бы перестал, но вместо этого стал «заклиниваться» – выпадать из реальности, бормотать под нос странные слова, вести себя как лунатик. Его образование, и без того неполное и жалкое, для бедняков, пришлось прекратить, он растерял немногих знакомых. Теперь ему оставалось лишь странное, неприкаянное существование без малейших привязок, похожее на череду провалов и пустот.

А ведь он был способный. Когда ему было четыре, Саан разжился новым агваком (в котором ходил до сих пор). Лычка дубленщика раздражала шею, и Ати срезала ее. Сеташ тут же подобрал обрезок с пола.

– Оставь, это мусор, – сказала Ати.

– Я знаю. – Лучистые глаза Сеташа не отрывались от трофея. – А что здесь нарисовано?

– Глиф.

– Что такое глиф?

– Из них состоят слова. В моем имени два глифа.

– А в моем?

– И в твоем два, и в его. Но это не обязательно. В имени может быть разное количество глифов, и в других словах – тоже.

– А почему тогда у нас разные имена?

– Потому что глифы разные. Я – «А» и «Ти», он «Са» и «Ан», ты «Сет» и «Аш». А живем мы на плинте «Ка», и «Лин», и «Мин». Вот так.

– Глифы соответствуют звукам, которые мы говорим, – добавил Саан. – Когда-нибудь станешь подмастерьем и выучишь все глифы.

Сеташа не заинтересовало «когда-нибудь».

– Как выглядит «Сет»? – спросил он.

Ати улыбнулась – тогда она еще улыбалась – и протянула им упаковку от масла.

– Вот.

– А это?

– Это «Ка», – сказал Саан. Сеташ снова ткнул пальцем, и Саан снова назвал. И снова, и снова, и снова. Это был счастливый вечер – один из немногих, один из последних. Сеташ заснул, обложенный всеми вещами в доме, на которых было хоть что-то написано. Саан был уверен, что он все забудет, однако утром он прочитал голограмму на торговой лавке, а потом – название улицы. Стало ясно, что теперь он умеет читать. Саану с трудом в это верилось: он сам учил грамоту долгие месяцы.

Но лечение все уничтожило. Сеташ сделался как разболтавшаяся марионетка. И он уже почти привык так себя чувствовать.

В их последний визит в медицинский центр он сидел на стульчике и слушал тихие голоса за дверью, где его мать консультировалась с врачом. Он знал, что доктор ему помог, что ему лучше, но радости не было. Его мысли текли последовательно и вяло. Его жизнь, само его существо, были чем-то простым и ограниченным. Он мог бы сидеть здесь вечно. Он не испытывал облегчения, но испытывал покой, покой и стыд. Недавно это случилось с ним снова: болезнь, лишние хлопоты для матери…

И вдруг все отдалилось, окуталось непроницаемой пеленой. Сначала Сеташ испугался – он решил, что это усилили лечение, и он теряет то последнее немногое, что у него еще оставалось. Но потом он понял, что это не напоминает воздействие лечения. Ощущения были другими, и мысли неожиданно прояснились, как будто он нащупал внутри себя какой-то освобождающий переключатель и нажал его. Он почувствовал себя невероятно защищенным, словно ушел куда-то далеко, словно между ним и миром встала стена из толстого стекла.

Он хотел никогда больше не болеть. Этому мешали воспоминания о том, что он уже бывал в этом успокоенном состоянии, но потом заболевал снова. Ему надо было не просто сидеть здесь, ему надо было вылечиться. Раз и навсегда, по-настоящему. Он примерно понимал, как, почему и от чего его лечили врачи. Если он хотел вернуться домой здоровый, с не шевелящимися губами, с послушными руками, с подчиненным телом, он должен был научиться использовать этот загадочный внутренний ресурс на все сто процентов.

Спасительная Линза была лакуной спокойствия и отстраненности. Она позволяла ускользнуть, вырваться из ловушек лечения, сохранить себя, избегая одержимости. Это был момент в памяти, без которого невозможно было думать о собственной болезни, точка опоры. Болезнь делала его частью себя, пожирала начала и концы мыслей, фраз, воспоминаний. А Спасительная Линза была воспоминанием, внутри которого он мог вспоминать о собственной изорванной жизни, но не заклиниваться. Без нее все лечение было бы бесполезно, оно просто уничтожило бы его, и он сам прекрасно это знал. Сеташ ненавидел визиты к врачам, потому что после них всегда приходилось перемещать Спасительную Линзу. А это значило, что еще один кусок прожитой жизни отрывался от сознания и оказывался где-то позади, за громоздким холодным стеклом.

Но все же он победил. Ему удалось спрятать себя глубоко-глубоко, укрыться за щитом Линзы, провести врачей и Ати. Он сам не понимал, как. Он прошел сквозь Линзу и двинулся дальше. Во времени.

И вот теперь он сжимал в руке светящийся камень, которому неоткуда было взяться в построенном ими доме, и думал, что все возвращается. Он спас свои сны, не дал лечению добраться до них, опередив его, и стереть их. Камень был доказательством. Он как будто передал его самому себе, передал с той стороны Линзы, где пребывала теперь какая-то часть его самого – отколовшаяся, но не потерянная.

– Вставай.

Сеташ проснулся, перевернулся на спину. Ати склонялась над ним.

– Завтрак.

– Доброе утро, – сонно ответил он. Ему было удивительно хорошо. Последние полтора часа он спал так, как не спал уже много месяцев.

– Что это? – Ати резко отстранилась. Ее лицо стало напряженным и испуганным, как у человека, увидевшего направленное на него оружие. Сеташ понял, о чем она говорит, еще прежде, чем увидел слабое сияние, льющееся между его пальцев.

– Саан, – позвала Ати. Он узнал в этом возгласе тот крик, которым она подзывала мужа четыре года назад.

– Это хорошая вещь! – крикнул Сеташ ей в лицо. – Мне с ней хорошо!

Он развернул ладонь, и камень остался лежать у него на груди. Только теперь он заметил, что у него есть еще и темная половина. На Ати камень смотрел светлой стороной.

За плечом Ати появился Саан.

– Что? – спросил он.

– Вот! – ответила Ати тоном, каким сообщают, что в стене дома завелись ядовитые муравьи.

– Не бойтесь, – попросил Сеташ.

– Опять, да? – Сеташу показалось, что отец собирается взять камень, и он даже обрадовался, надеясь, что такое прикосновение может все исправить. Однако вместо этого Саан схватил его самого за плечи, и сильно встряхнул. – Откуда ты его взял?

– Из сна.

– Тебе дали это во сне?

– Им в меня бросили.

– О чем вы говорите!? – закричала Ати. Провалы ее глаз полнились недоверием и безумием. – Я не понимаю. Выбрось это. Выбрось это. Выбрось…

Камень свалился у Сеташа с груди и лежал на полу. Он откатился от него, закрывая голову руками. Он не мог больше смотреть на эти лица. Родители еще что-то говорили у него над головой, непонятно, неразборчиво. Он не хотел слушать и не хотел видеть. Потом Саан ушел на работу, забрав камень, и все как бы кончилось.

Зачем, зачем он только показал им его? Но он знал. Он сделал это, потому что хотел, чтобы они снова проговорились, чтобы увидели что-нибудь вроде агмаков, чтобы сказали ему правду.

– Поешь, – предложила Ати его спине.

– Не хочу.

Ати молчала. Она никогда не утешала его. Сеташ потянулся, начал разглаживать пальцами вмятины в стене. Это занятие немного успокоило его. Ати тихо хозяйничала у него за спиной. Он понимал, что она делает то же самое – занимает себя ерундой, приходит в себя.

– Послушай… – сказала она, и замолчала. Ему померещилось, что она говорит: «Я обещала тебя любить», – однако ее рот оставался закрытым. Она просто смотрела на него, потом отвела взгляд.

– Обещала кому? – спросил он.

Ати едва заметно вздрогнула.

– Ты о чем?

– Не знаю, – вздохнул Сеташ. – А что на завтрак?

– Филе ломотки.

На трапе гнездышка затопали, потом похлопали по поверхности полога. Ати что-то уронила. Еще никогда она не была до такой степени нервной, и ему стало немного жаль ее.

– Кто там?

– Дозор, – ответили с улицы.

– Что случилось?

– Мы по вопросу вашего переезда. Вы вселились две недели назад. Дом вроде достроен?

Ати отшнуровала полог.

– Да. Нам сказали, в Нижнем нет налогов.

– Их нет. Но есть обязанности. Первая из них – фонарь. Он у вас имеется?

– Да, конечно! Мы просто не успели его повесить.

– После первого предупреждения, срок – три дня.

– Мы повесим.

– Мило у вас, – сказал второй дозорный. – Только вот пес…

– Да, я знаю. Саан слишком его любит.

Сеташ представил, как Ро-Ро лежит где-то у него за спиной, у стены, смотрит своими пустыми блеклыми глазами на вновь пришедших, и ему стало еще больнее и хуже.

– А с мальчиком что?

– Все в порядке, – немного резко ответила Ати.

– Болеет? Или побили?

– Просто… – замялась Ати, – он гадость какую-то принес домой с улицы, хотел ее оставить себе… ну, вот Саан ее и…

– Выбросили его игрушку? – помог дозорный.

– Да, – с облегчением поддержала его Ати. – Она была совершенно ужасная…

– Парень, ты повернись все-таки, чтобы я видел, что все хорошо, – попросил дозорный.

Сеташ не шелохнулся.

– Мама с папой, небось, хотели как лучше.

– Это была не игрушка, – ответил Сеташ.

– Да ладно тебе. Обижаешься, как девчонка?

Сеташ перевернулся и посмотрел на дозорного дикими солнечно-светлыми глазами. Мужчина вздрогнул, отступил за порог.

– Ребенок, – неловко пожал он плечами.

– Пошли, – сказал другой. Дозорный отпустил полог. Гнездышко чуть качнулось, когда он сходил с трапа.

Сеташ редко общался с людьми кроме Ати и Саана. Он не имел друзей и не стремился их завести, привык к замкнутой жизни. Ему казалось, что без вещей вроде фляги или камня объяснять другим то, чем он живет, просто бессмысленно. До появления фляги он пробовал рассказывать соседским детям о том, что видит в своих снах, но это получалось совершенно бестолково. Они не понимали, ни что такое небо, ни что такое горизонт, ни разу не видели нормальную траву, а всех зверей, кроме собак, считали диковинными. Они думали, что Сеташ шутит или просто врет.

Но был один человек, с которым Сеташ познакомился сразу после их переезда, и который до сих пор оставался единственным, кого он знал в этом районе – веревочник Горв. Много раз Сеташ приходил к нему, чтобы спросить еще немного веревки для отцовской конструкции. Горв вылавливал обрывки, плывущие по реке, сортировал их, связывал, переплетал и продавал. Он был радушен – небольшие куски порой отдавал за так, а если веревку просили на время, то был только рад помочь. Горв делал из веревок все, даже вплетал их в волосы, в результате чего стал ходячей рекламой своего маленького бизнеса, а его дом-лавка, натянутый между опорной балкой и улицей, был похож на гигантский плотный гамак.

Сеташ пошел к Горву ближе к вечеру. Дойдя до конца своей улицы, он свернул направо. Тросы кончились, под ногами загудела твердь из грубо сваренных стальных плит, и он приостановился, чтобы привыкнуть: переходы и стыки между улицами были единственными местами, в которых он вспоминал, что спит и ест на полу, постоянно раскачивающемся в такт ветру. За перилами, в глубине провалов, что-то поблескивало – это могли быть лужи или целые озера на дне хайва, кучи битого стекла, колонии кишащего золта, что угодно еще.

Лавочка Горва была совсем близко, и Сеташ добрался до нее, как только восстановил равновесие.

– Привет! – загодя воскликнул Горв. Его мозолистые руки шустро сновали по растянутым волокнам каких-то рваных шнурков, ловя, перекручивая, сдвигая. Постепенно под его пальцами появлялся канат. – Нравится?

– Очень, – слабо улыбнулся Сеташ.

Горв внимательно на него посмотрел.

– Что брать-то будешь? Я видел, вы почти закончили дом.

– Да, – опомнился Сеташ. – Нужна одна страховка, для меня, и веревка, чтобы фонарь на треноге укрепить над крышей.

– Ох уж эти мне фонари. Ну, выбирай.

– А можно тот, который вы сейчас вяжете?

– Ждать придется, – ответил лавочник, но Сеташ видел, что сделал ему приятно. – А веревку?

– Вот эту.

– Пять ре.

– А если канат верну?

– Три ре. – Горв взглядом показал, куда бросить деньги, и продолжал плести. Наступила долгая пауза. Сеташ чувствовал себя странно, почти хорошо. Пока он смотрел на эти работящие руки, все беды сегодняшнего утра отступали от него.

– Ты чего такой задумчивый? – спросил, наконец, Горв. Сеташ осторожно посмотрел ему в глаза. Тот улыбался, а пальцы вслепую продолжали сновать по шнуркам, безошибочно находя нужные нити. Этот человек никак не мог быть из тех, кто когда-то разбил Саану висок. Неожиданно для самого себя Сеташ осмелился задать вопрос.

– Есть такое место, где песок от горизонта и до горизонта?

– Это пустыня, шкет. Возьми еще тот моток. Даром отдаю.

– Спасибо, – обрадовался Сеташ. – А где она?

Улыбка начала сползать с лица Горва.

– Там. – Он показал рукой. – Почти все, кто здесь живет, когда-то через нее перешли. Даже вспоминать страшно.

– Там плинта Рур, – возразил Сеташ.

– Плинта Рур, потом центр города, потом плинта Мира, а за ней – пустыня до горизонта. – Горв прикрыл глаза. – Хотел бы я о ней забыть.

Сеташ возвращался домой с мотком каната на плече и часто бьющимся сердцем. Место, которое он видел во сне, и правда существовало. Он знал, что бывает так, что люди видят во сне то, что происходило с ними в жизни. Тогда они, конечно, видят реальные места. Но он-то не помнил пустыню, и знал, что никогда в ней не был.

Саан рассказывал ему о сумасшедших, которые едят золт, чтобы видеть то, чего с ними не происходило и вообще не может по-настоящему происходить. Сеташ тогда услышал от кого-то слово «неок» и спросил отца, что оно означает. Его употребляли многие, и всегда по-разному.

– Неоки – жалкое отребье. Они обитают на дне. Даже одежду свою починить не могут. Ходят грязные, оборванные, воняют… Называют себя «свободными». Мол, ничего им в жизни не нужно.

– Так это и есть свобода? – испуганно спросил Сеташ.

– В общем – да, – ухмыльнулся Саан. – Вот что бывает, если путать золт с кталом. Я-то знаю. Всю жизнь свою с этой мерзостью дело имею.

– А что такое ктал?

– Бесполезная часть золта. Жуткая дрянь. Из-за него золт опасный. Это вредные фракции. Чтобы собрать золт, надо очистить его от ктала. Я раньше этим занимался. Самая грязная работа. Мы его потом выбрасываем, а эти идиоты находят и жрут.

– А зачем?

– Ну, говорят, от этого начинаешь видеть всякие там прекрасные оазисы. Якобы в них можно даже отдыхать, есть и пить, а потом действительно чувствовать себя сытым и отдохнувшим. – Саан почесал подбородок. – На самом деле это вранье. Так только кажется. Так-то, малыш. Ктал – просто яд, только медленный. А они думают, что то воображаемое место, где они оказываются, и правда существует… Надо уметь отличать сны от реальности. Иначе не жизнь, что бы там ни говорили.

Долгое время Сеташ верил в то, что сказал Саан. Теперь он думал, что он почти такой же, как свободные, ну или они почти такие же, как он. «Наверное, им снится еда и вода, и они выносят ее из своих снов, как я вынес фляжку и камень». Сеташ представил дом неока, в котором вдоль стен лежат штабеля волшебных фляжек, и рассмеялся.

После разговора с Горвом в его душе нарастало стремление проверить, окончательно убедиться, что его сны реальны. Он знал с раннего детства, что существует Зарн. Когда они жили над рекой, каждые несколько часов он мог в окно видеть серебристую ленту поезда, проносящегося по рурскому мосту и прошивающего таможенную башню Лимгольт. Саан еще тогда объяснил Сеташу, что город состоит из множества плинт, разделенных водой, потому что стоит в дельте реки Цаль. Дельта велика, город огромен, но Зарн связывает вместе все плинты. Мальчик видел, с какой сверхъестественной скоростью поезд проносился по своему монорельсу. Зарн мог бы доставить его на Миру. Но чтобы ехать на Зарне, нужен был билет. Сеташу такой раздобыть было негде, к тому же он боялся, что билет стоит страшных денег – наверное, раз в тридцать дороже веревки Горва.

Тем вечером Сеташ ждал отца со странной смесью печали и нетерпения. Он был абсолютно уверен, что Саан вернется без камня, но при этом воображал, что тот с порога воскликнет: «Вот! Я принес его обратно, и, знаешь, я показал его одному человеку, и он сказал…» Он решил, что ничего не будет спрашивать. Он уже слышал достаточно лжи. Ссориться с матерью он тоже не хотел: боялся, что она снова начнет кричать, и тогда все станет наперекосяк. Денег на врачей уже давно не было (им едва хватало на жизнь), но он не собирался рисковать. Свобода дороже.

Саан пришел домой поздно, совсем никакой. Камня при нем, разумеется, не было.

Проснулся Сеташ от того, что слишком сильно шумели на улице. Он лежал под одеялом, свернувшись калачиком, руки, сложенные вместе, были прижаты к груди. Он не стал открывать глаза. Он понял, что Саан не смог подняться на работу, а Ати не стала его будить.

Он чувствовал тепло, разливавшееся по всему его телу завораживающей волной. Оно было как белая сфера, как ласковый свет, как само счастье. Постепенно пришло удивление. Вчера он знал, что эта ночь будет горькой, что взгляд Ати снова будет сверлить его спину, что он будет думать об утраченном камне. Однако ничего этого не было. Он тонул в незримом сиянии, нежном и мягком, как белая колыбель, как незнакомая ему родительская ласка. Продолжая удивляться, Сеташ понял, что улыбается. Он был готов засмеяться.

Он потянулся, меняя позу. Когда его ноги выскользнули за пределы одеяла, он почувствовал прохладу, однако и она существовала внутри сияния и тепла. Сеташ понял, что все изменилось: теперь даже холод был теплым, даже тени – светлыми.

Он открыл глаза и понял, что снова сжимает камень в руках. Его накрыла волна нового чувства. Он перевернулся и посмотрел на родителей. Ати почти бесшумно готовила завтрак. Саан лежал на полу с прикрытыми глазами.

– Вы вернули мне его! – воскликнул Сеташ. Он перекатился через середину небольшой комнаты и обнял отца, чувствуя запах перегара и жидкую поросль щетины. Саан, удивленно крякнув, неловко ответил одной рукой на объятия сына.

– Спасибо, – прошептал Сеташ ему на ухо, а потом заметил, что отец непонимающе смотрит на Ати, чье лицо было еще бледнее, чем вчера. Она уже заметила камень. Саан не успел его увидеть и не видел сейчас, потому что рука Сеташа была заведена ему за спину.

– Пожалуйста, – неуклюже улыбнулся Саан, – я…

– Ты вернул ему камень.

– Я не… – Саан вывернул голову и увидел то, что видела она. Сеташ понял, что они этого не ждали. Он знал, что отец не умеет врать; Саан никогда бы не смог разыграть удивление, если бы правда вернул камень. Но Ати ему не верила – ее перекошенное лицо говорило само за себя. Она шагнула к мальчику, одним движением выхватила у него камень и швырнула его в окно. На мгновение по ее руке прошла судорога, и Сеташ понял, что она тоже увидела видение. Казалось, она не попадет, однако камень звонко стукнулся о подоконник и улетел дальше, в пустоту хайва. Ати обернулась. Сеташ ждал, что она закричит, но вместо этого она просто смотрела на Саана. Под скулами по-мужски ходили желваки.

– Что происходит? – спросила она.

– Я уже видел этот камень, – выдавил Саан.

– Где? – хором спросили Сеташ и Ати.

Саан молчал. Он переводил взгляд с жены на сына и обратно. Сеташ понял, что он не на шутку напуган. Женщина глубоко вздохнула.

– Ладно. Мы поговорим об этом позже. Без него. – Она отвернулась и грохнула сковородой. Сеташ испуганно отполз в свой конец комнаты под окном. Его вовсе не огорчило то, что она выбросила камень – он верил, что предмет вернется, как он вернулся этой ночью. Много хуже было то, как она говорила про него. Он все отчетливее понимал, что она хочет жить с Сааном без него. Она не считала его частью семьи.

После утреннего происшествия жизнь в гнездышке пришла в странное состояние зыбкого равновесия. Все делали вид, что ничего не случилось. Саана тошнило; он угрюмо сидел в углу, перебирая пальцами шерсть Ро-Ро, и комната медленно пропитывалась его похмельем. Он тщетно пытался доказать Ати, что не возвращал Сеташу камень, но при этом как-то странно смотрел на мальчика, словно не верил до конца в его существование. Ати то и дело судорожно оборачивалась и ловила эти странные взгляды, будто подозревая мужскую часть семьи в заговоре против себя. Несколько часов подряд ее безмолвная истерика нарастала. Наконец, она сказала, что пойдет на рынок, поспешно собрала сумки и ушла. Сеташ остался наедине с отцом. Ему казалось, что похмельный Саан собирается что-то ему сказать. В итоге это стало невыносимо, и он полез на крышу, чтобы повесить их маячок. Ему казалось, что это может что-то исправить.

Фонарик должен был быть установлен на металлической треноге – он нагревался во время долгой работы, и Сеташ боялся, что если его не поднять над крышей, то маячок может поджечь белый эластик. Прутья для треноги он нашел еще несколько дней назад. Он не собирался жестко скреплять их друг с другом – пока достаточно было их просто связать. Он привязал себя к страховке и спустился на торцевую сторону крыши, где проходил световой кабель. Пока к нему была подключена только печка Ати.

Кабель сполз и мог утянуть треногу своей тяжестью. Сеташ повис за домом, подключил к множителю часть кабеля, предназначенную для фонаря, и начал пришнуровывать ее к крыше дома. Через округлый верх гнездышка он увидел, как возвращается с рынка мать. Ее сумки были легкими. «Значит, отец пропил почти все», – подумал он. Ати не заметила Сеташа и прошла в дом. Сеташ приложил ухо к эластику.

– Где он? – спросила Ати.

– Хотел сделать фонарик, – медленно ответил Саан. – Наверно, ушел к Горву за веревкой.

– Он ходил вчера.

– А-а… Тогда не знаю. Мне он ничего не сказал. Может, не хватило ему.

– Когда он ушел?

– Не знаю… Минут, может, пять.

Сеташ понял, что они хотят поговорить без него. Он думал отстраниться от крыши и предоставить их самим себе, но что-то в словах матери заставило его испугаться.

– Прогони пса.

– Нет, – отказался Саан.

– Прогони этого отвратительного, сопливого, поганого, сумасшедшего пса!

Сеташ резко отстранился от крыши, чувствуя, как его руки покрываются мурашками. Ро-Ро вытрусил на трап перед домом. Там он тявкнул и неловко попытался повернуть назад, но Ати опустила перед его носом полог и в несколько движений прошнуровала края.

– А теперь мы поговорим, – глухо сказала она.

– Да, – выдохнул Саан.

– Уже два года прошло сверх срока.

– Да.

– Он не пришел.

– Он может прийти когда угодно.

– Каждую ночь этот птенец кукушки пьет нас! Посмотри на себя! У тебя глаза побелели. А твоего пса он угробил первым. – Ати заговорила немного тише, но в ее голосе по-прежнему слышалась истерика: – Он не пришел, но появился камень. Я боюсь, Саан, я боюсь, что этот камень и есть изменение сделки. Я боюсь, что он будет возвращаться каждую ночь. Посмотри на мальчика. Камень – это все, что ему нужно, и он хочет, чтобы мы его трогали, хочет, чтобы все его трогали! Разве ты не видишь? Он хочет залезать к нам в голову, показывать разные вещи. Я не хочу этого.

– Мы не можем…

– Что не можем? Давай просто уйдем. Оставим все и уйдем. Спрячемся на другом конце хайва. Да хоть в Странном Городе!

Сеташ скорчился на краю пропасти. «Зачем я чиню этот фонарь? Ведь он больше не нужен».

– Это наш ребенок, Ати, – сказал Саан. – Он стал нашим. Мы заключили сделку. Поэтому мы не можем.

Сеташ понял, что не понимает. Он чего-то не знал о них и о себе. Но от каждого следующего их слова ему становилось все хуже.

– Я купила билеты на Зарн, – взмолилась Ати. – Давай уедем, убежим. Я еще люблю тебя, Саан, у нас будут свои дети!

– Я не могу. Я верю в проклятие. Мне все еще снится Лимб. Думаешь, у него одного есть сны? Лучше я буду пить. Но мы не нарушим сделку.

Ати ответила что-то нечленораздельное, может, даже выругалась. Раздались звуки короткой борьбы, и Саан выскочил наружу. Пошатываясь, он зашагал в сторону реки. На его лице застыло исступление, а в руке он сжимал два зеленых прямоугольника. Если бы он обернулся, то увидел бы, как Сеташ смотрит ему вслед.

Долгие минуты ушли, чтобы побороть панику, освободиться от страховки и слезть с крыши. Сначала Сеташ бросился бегом, потому что боялся, что уже не найдет отца, потом перешел на быстрый шаг, боясь, что Саан его увидит. Его спина то исчезала, то снова появлялась далеко впереди. Сеташ сообразил, что Саан идет уничтожать те самые билеты на Зарн, которые ему нужны, чтобы добраться до пустыни из сна.

«Добраться до пустыни и вернуться назад», – напомнил себе Сеташ. Что бы ни происходило в их гнездышке, он все еще чувствовал, что не имеет права его покинуть. Раз отец идет уничтожать билеты, значит, он не согласен с матерью. Еще не все потеряно.

Саан вышел на балкончик над рекой и, размахнувшись, швырнул билеты вперед. Сеташ, задыхаясь, остановился. «Вот и все, – подумал он, – ничего не будет. Никакого Зарна». Ветер захлестнул зеленые прямоугольнички, они закружились перед Сааном и ринулись обратно во тьму хайва. Выругавшись, он повернулся и пошел назад. Сеташ прижался к колонне. Саан не увидел его в полутьме. Он вдруг заговорил, с безумным нажимом обращаясь к пустоте:

– Он нас сгноит. Вернет в Лимб. Навсегда. И вечно будет мучить нас там. Она хочет отобрать мою еду. Глупая женщина. Глупая женщина. Глупая женщина…

Мальчик с ужасом посмотрел в спину отца и бросился к билетам. Карточки прилипли к перекидным мосткам и тихо трепетали на ветру, будто ждали, когда Сеташ их подберет.

Он не стал доделывать фонарь, и объяснять родителям тоже ничего не стал. Он чувствовал себя обессиленным. Спрятав билеты в карман, он просто вернулся домой. Вечер того дня был похож на утро: Саан и Ати делали вид, что не разговаривали, Сеташ делал вид, что не слышал разговор.

Последняя ночь была самой ужасной. Саан храпел в обнимку с вернувшимся псом. А Ати лежала и смотрела на Сеташа. Всю ночь мальчик ждал, что она встанет и попытается его убить. Тогда он прикасался к билетам, как к талисманам, которые должны были его спасти. От чего именно? Он не знал.

Под утро Сеташ перевернулся на правый бок, на котором никогда не спал, и встретил ее остывший взгляд.

– Я ни в чем не виноват, – тихо сказал он.

Ати молча перевернулась на спину и сложила руки на груди. Теперь она была похожа на мертвеца. Она знала это. Она думала о том, что она и Саан, и все их будущие дети, и дети их детей умерли тем утром в Лимбе. Их прах все еще укрыт дырявым одеялом, а над ними все еще возвышается неприступная стена хайва.

Так они лежали до самого утра. Время растянулось в вязкий, бессонный, нескончаемый кошмар. Под утро Сеташ ненадолго уснул. Когда он очнулся, камень снова был с ним. От этого ему стало легче.

Глава 3

БЕГСТВО НА ЗАРНЕ

Ранним утром Сеташ ушел из гнездышка. У него был шанс ускользнуть до того, как Саан соберется на работу и они смогут где-нибудь столкнуться. Чтобы не попасться патрулям, предстояло срезать дорогу через не самые приятные места, но он был к этому готов. Ужас ночи на удивление быстро забылся – его захватила необычайность происходящего. В одном кармане лежал камень, в другом билеты. Путешествие, еще вчера недостижимая мечта, сейчас стало реальностью. Он уходил все дальше от дома. Калинмин спал, хотя до его пробуждения уже оставалось недолго. Его огни весело подмигивали Сеташу, когда он пробегал ненадежные пролеты.

Наконец, он добрался до стены хайва. Воздух здесь был свежее, пахло водой и рыбой. Неестественно длинные тени дозорных скользнули по дальним нагромождениям арматуры, послышался одиночный оклик, и снова над тысячами гнездышек повисла шелестящая тишина, нарушаемая лишь дыханием, храпом и скрипом. Сеташ ускорил шаги, миновал несколько гамаков и хибарку с балконом, на котором, приоткрыв один глаз, дремала собака. Дорожка на мгновение вывернула за стену, блеклый свет раннего утра ударил в глаза, и Сеташ, отмаргиваясь, снова повернул в полутьму хайва. Отсюда шел вниз крутой спуск.

Конструкции городских опор уходили в мокрый песок. У основания хайва отвратительно пахло: хоть Гир и запретил превращать дно плинты в отхожее место, все равно сюда падало все, что роняли сверху. Белые нити отвыкших от солнечного света растений оплетали бетонные сваи, в темноте блестели слепые глаза одичавших псов-падальщиков. Твари чуяли человека. Сеташ вспомнил наставления отца и шагнул им навстречу.

– Электрошокер, – негромко, но уверенно сказал он в темноту. Блеклые бельма отступили. Оружия у него не было, но собаки были слепы и привыкли бояться людей.

Нижняя часть стены хайва была сделана из навесных металлических плит. Ржавчина источила жесть, здесь и там зияли осыпавшие пробоины. Становилось светлее, и Сеташ легко нашел пролаз. Сняв одну из панелей стены, он втащил ее внутрь хайва и замер на границе. На узкой полоске песка пировал маленький наглый осьминог. Протока Лаис была широкой. С другой ее стороны горела красными огнями стена, над которой возвышались зубчатые башенные краны. Мальчик залюбовался на огромный сверкающий мост, светлые окна ресторана Ила, пустые изгибы монорельсов и таможенную башню Лимгольт. Потом он опомнился. Надо было подождать еще немного, а потом влиться в первые потоки людей, плетущихся поутру на работу.

Меньше чем через час он вышел к Дебрима, куда лучистыми пучками сходились десятки улиц со всех уровней, образуя висячие кольца, сквозь полые сердцевины которых вверх и вниз сновали платформы лифтов. Раньше он видел все это издалека, из своего укромного места, наблюдая и мечтая, а теперь оказался в бурлящем средоточии жизни транспортного стержня. Дорога, по которой он шел, была частью ежедневного пути отца: отсюда Саан вместе с другими «рыбаками» спускался на дно хайва.

Огромная толпа волнами накатывала на лифтовые площадки. То и дело вспыхивала алая надпись «Переполнено», и тогда кого-то с ругательствами выталкивали обратно на площади-кольца. Сеташ зачарованно замер, тут же получил тяжелый толчок в плечо и начал падать. Кто-то молча поставил его на ноги. Еще секундой позже он оказался один, а потом увидел, как на него движется новая волна толпы. Он вжался в ребристое тело опоры и, шевеля губами, начал читать таблицы на скользящих лифтах. «Слишком много лифтов», подумал он, «слишком много людей. Я никогда не попаду куда нужно». Он заставил себя успокоиться, перестал смотреть на лифты и заметил, что в нескольких десятках метров от него, между основаниями трех колонн, ютится продавец пирожков. К лоточнику подошла женщина. Она начала доставать деньги, и тут у нее в руках мелькнула зеленый клочок.

«Билет», – подумал Сеташ, – «билет, как у меня».

Женщина купила еду и двинулась к лифтам. Сеташ пошел за ней. Неприметная спина чуть не затерялась в толпе, но он ускорил шаг и снова ее нашел. Над ее головой он увидел номер лифта с маленькой искомой пометкой: «До вершины Дебрима». Это значило, что платформа поднимется так высоко, как только может – на самый верх, за пределы хайва, туда, где ходят поезда.

Платформа выплыла на вокзальный этаж и плавно остановилась. Здесь не было окон – порывы ветра сдерживали огромные силовые поля. Они заполняли пространство арок, мягко пульсируя. А за ними открывался город: тысячи зданий над хайвом, пространство между ними, исчерченное линиями коммуникаций. Трубы, монорельсовые дороги, трассы для частного транспорта – все свивалось, переплеталось в блеске металла и стекла.

Ослепленный вспышками десятков солнечных отражений, Сеташ испуганно зажмурился, и толпа людей, выходящих из лифта, подхватила его, толкая вперед. Он с разбегу врезался в защитное поле и беспомощно повис в нем. Он попытался двинуться назад или вперед, но не мог: поле обволакивало его, держало. Перед глазами вспыхивали оранжевые искры. Воздух внутри энергетического щита имел особенный запах. Сеташ подумал, что это запах света. Он скосил глаза и увидел, что таких полей, как то, в котором застрял он, здесь десятки. Они висели между турникетами, протянувшимися угловатой цепью от одного до другого края широкой площадки. С одной стороны от заградительной цепи сверкали белые тела поездов, с другой – поднимались из глубин хайва лифты.

Сеташ чувствовал себя песчинкой в эпицентре бури. Всюду вокруг, вперед и назад проходили люди. Они прикладывали билеты к турникетам, и поле пропускало их. Внутри поля их волосы на мгновение теряли вес и взлетали, а потом начинали, струясь, повторять форму кристаллов поля. Когда человек выходил с другой стороны заграждения, все снова становилось как обычно. Народ здесь был другой – выше, светлее, с яркими глазами и здоровой кожей. Сеташ увидел несколько мужчин в агваках, которые, как и он, похоже, поднялись снизу плинты. Они стояли особняком, прижавшись к одной из колонн, и толпа брезгливо огибала их. Все остальные мужчины носили сверкающие туриты, строгие дерты или шелестящие салемы. Женщины были в пушистых ваярах и полупрозрачных патах.

Сначала вся эта толпа казалась сияющей и прекрасной, но постепенно Сеташ начал замечать, что и здесь много неспокойных, усталых и озлобленных лиц. Почти никто не праздновал жизнь. Каждый торопился куда-то, бежал, еле успевая переставлять ноги, или тяжело думал о чем-то своем.

Наконец, к нему подошел солдат. Сеташ с замиранием смотрел на лицо, наполовину закрытое зеркальным забралом.

– Без билета решил покататься?

– Нет, – ответил Сеташ. – Билет в кармане. Я просто никогда…

Солдат нажал кнопку на предплечье турита, и его рука засияла синим огнем. Он с усилием просунул ее сквозь поле. Голубые искры смешались с оранжевыми и превратились в фиолетовые волны.

– Этот карман?

Сеташ, усыпленный танцем цвета и света, не ответил.

– Я с тобой говорю! – рявкнул солдат. – Нищий сброд. Наплодили ублюдков, неокские выродки.

Он вытащил два билета, мельком осмотрел их и сунул обратно в карман мальчика, потом нажал клавишу на внутренней стороне турникета, и поле выбросило Сеташа назад.

– Хочешь на поезд – плати. Еще раз так сделаешь, получишь маркер.

Сеташ молча приложил билет к панели и прошел сквозь поле. На этот раз оно было благосклонно, но чувство восторга притупилось и отступило. Он втянул голову в плечи и, не оглядываясь, пошел к поездам.

Зарн стоял под парами, протянувшись через весь вокзал. У него был обтекаемый нос, и весь он казался одной бесконечно растянувшейся в полете пулей. Сеташ коснулся поезда рукой. Сверкающий металл был гладким и теплым. Ладонь оставила на нем влажный след.

– Ты отвезешь меня, – сказал Сеташ вслух. Слова прозвучали как заклинание. Он не улыбался с того момента, как солдат его обругал – стоял грустный и строгий рядом с поездом-исполином и смотрел, как люди заходят внутрь. Над платформой пролетела красная голограмма: «Десять минут до отбытия». Будто откликаясь на ее появление, поезд вздохнул и плавно приподнялся над монорельсом. Сквозь щель между бортом и платформой было видно, как загораются силовые поля.

Сеташ пошел вдоль тела поезда. На серебристой стали были выгравированы гигантские черные буквы. Надпись «Зарн» повторялась несколько раз. Каждая буква была высотой с двух Сеташей.

– Ты отвезешь меня, – шепотом повторил он и вошел внутрь.

Снаружи поезд казался цельным куском стали, однако изнутри его стены выглядели тонкими и прозрачными. Сеташ с удивлением смотрел, как по платформе идут люди. Он оглянулся, ожидая встретить взгляды тех, кто стал невольным свидетелем его разговора с поездом, но увидел лишь ряды безмолвных спин.

Внутреннее пространство Зарна состояло из череды просторных отсеков. Удобные кресла с мягкими откидными спинками в три ряда расположились вдоль бортов. Сеташ посторонился, пропуская каких-то торопливых женщин. Всюду висели небольшие голограммы с просьбой не противодействовать автоматическим ремням безопасности. Салон поезда был единым и абсолютно прямым. Сеташ вспомнил крутые изгибы монорельса над мостом, связывающим Калинмин и Рур. Когда Зарн проходил по ним, он казался серебристой молнией. «Как Зарн поворачивает?» – с недоумением спросил он себя.

На минуту в проходе между сидениями стало тесно. Люди обходили друг друга, искали хорошие места, устраивали свои вещи. Сеташ выбрал место у окна в самой середине поезда. Когда до старта осталась одна минута, он почувствовал, что кресло его схватило. Серебристо-белые тяжи, сделанные из того же металла, что и корпус Зарна, осторожно, но властно вжали пассажиров в сиденья. Металл был удивительно теплым. Сеташ опасливо попытался отогнуть живой ремень, но не смог.

– Двери закрываются, – объявил Зарн, – ремни пристегиваются.

Пассажиры приподняли руки, позволяя гибким лентам биометалла обхватить свои тела. Поезд тронулся. В первое мгновение он шел медленно, но потом начал набирать скорость. Кто-то из пассажиров развернул на своем столике цепочку голограмм, другие дремали или заказывали напитки. Двое знакомых переговаривались через проход. Один из пассажиров уронил на пол салона чашечку стампы. Оперант-рука Зарна забрала чашечку и вместо нее предложила другую, полную.

Поезд полетел вперед и вверх. Сеташ знал, что сейчас он с рокотом мчит по монорельсу, гоня впереди себя ударную волну, но в салоне стояла абсолютная тишина. Когда же Зарн начал первый поворот, ему пришлось укусить себя за кулак, чтобы не кричать. Все внутри салона изогнулось. Растянулись окна. Кресла с одной стороны дорожки встали плотнее, с другой – реже. Стены салона стягивались и сжимались, дышали, вибрировали, как мышцы живого существа. Поезд нырнул вниз, к мосту. На мгновение Сеташ увидел протоку Риана. Где-то далеко внизу был балкончик, с которого Саан пытался выбросить в воду зеленые билеты. Он хотел его рассмотреть, но не успел – его восхищенному взгляду открылись небо, и солнце, и город под ними.

Небо возвышалось над миром, как огромный лазурный купол. По краям, у горизонта, оно темнело и становилось фиолетовым. А посреди неба висело солнце. Оно не исчезало через три секунды, не убегало от взгляда. Диск солнца был белым, с желтизной по краям. Но куда больше Сеташа поразил вид города.

Лефес раскинулся от горизонта до горизонта. Тысячи зданий сомкнулись вместе, образуя кварталы и суперблоки. Узкие улицы между ними выглядели сетью темных провалов и надрезов. Крыши и верхние этажи зданий объединялись в единую карту. Они раскрывались множеством висячих террас, на которых цвели сады для богачей, сверкали коническими и пирамидальными стеклянными куполами потолочных окон. Между ними, по открытым акведукам, текли реки чистой воды. Где не было временно разбитых садов, кипела стройка: иша несли и устанавливали на вершины зданий новые жилые блоки, рабочие операнты монтировали и соединяли их в единую инфраструктуру, строили обходные галереи и целые подвесные улицы.

Вдали Сеташ увидел Большой – единственное здание города, которое не опускалось под граунд. Его вершина – приплюснутый золотой шар – была такой огромной, что могла бы вместить в себя еще один город, поменьше. Лучи солнца преломлялись в зеркальных окнах Большого, и он сверкал почти так же ярко, как оно само. На крышах и улицах вокруг него лежала россыпь светлых бликов и отражений.

Монорельс бело-голубой полосой уходил вперед и вдаль. Далеко-далеко, с обеих сторон от Зарна, Сеташ видел два ближайших витка его спирали. На таком расстоянии они казались тонкой серебристой нитью, почти совпадающей с линией горизонта. Сейчас Зарн неуклонно стремился к окраине города, но на своем пути он должен был еще несколько раз обогнуть по спирали его центр, остановиться на десятках станций, доставить до места назначения тысячи людей.

Вскоре первый прогон между станциями был пройден, и поезд начал сбавлять скорость. «Велмеш», – объявил Зарн. Его слова прокатились через весь состав, от отсека к отсеку, вспыхнули маленькими красными надписями на предупреждающих экранах, встроенных в спинки сидений. Название станции было смутно знакомо Сеташу, хоть он и не помнил, откуда. Кажется, Велмеш был местом дорогих развлечений.

Впереди Сеташ увидел район необыкновенной красоты. Казалось, на крышах домов лежат огромные плоские камни-скалы, из расколотых боков которых во все стороны стекают большие и маленькие водопады, а на изгибах и отрогах растут сады с извилистыми дорожками и голубыми бассейнами. Сквозь искусственные камни башнями из стали и стекла прорастало подлинное тело города. Тела людей, наслаждавшихся этим раем, издалека казались белыми, желтыми и розовыми точками. Они купались в лучах солнца, в чистой воде. У них было так много.

Монорельс Зарна шел прямо сквозь одну из плоских скал. Поезд совсем затормозил и, замедляя свой бег, углубился в темноту туннеля. Станция напоминала пещеру или грот: с потолка свисали зеленые лианы, покрытые странными цветами телесного цвета, в одну из стен был встроен аквариум. Сеташ смотрел на все это и думал о том, что ему столь странное место не приснилось бы даже во сне. Он жил далеко отсюда, в совсем другом мире.

Он стал наблюдать, как сменяется состав пассажиров. Многие оставались на своих местах, но некоторые выходили, а на их место приходили другие. В поезд сели мужчины в дорогих черно-золотых дертах и сетчатых кесах, женщины в пушистых ваярах и мягких марнах. Одна из женщин баюкала на руках младенца. Это зрелище всколыхнуло в Сеташе какое-то призрачное воспоминание. Поезд тронулся. Забыв о времени, забыв обо всем, он смотрел сквозь прозрачную стену-окно на город. Небоскребы, сливаясь в сияющее марево, проносились мимо. Речные плинты казались огромными остроносыми кораблями, плывущими по реке Цаль.

«Плинта Рур», – объявили голограммы. Ремень ослаб и, как речной угорь, втянулся назад в отверстия в кресле. Сквозь окна вокзала Сеташ увидел грузовой порт. Здесь было мало небоскребов. Поверхность граунда исчертили дороги. Между ними воздвиглись нагромождения контейнеров и черные шахты-провалы, уставленные по краям кранами.

Прошли несколько долгих минут. Состав пассажиров снова изменился. Появились темные салемы, обветренные лица. Было много людей с оружием, но не легионеров. Некоторые из них носили онги. Легкая броня была украшена всевозможными рисунками. Сеташ догадался, что видит наемников. В Калинмине они встречались редко, в основном в составе дозоров.

Поезд тронулся снова и вскоре нырнул к незнакомому мосту. Вода резко приблизилась, мгновение казалось, что она прыгнет в окна, но потом Зарн выровнялся и снова начал взлетать вверх. Мальчик успел увидеть черные контуры грузовых пирсов, нарезавших полосками край канала Тикин.

За Руром шла Мира. Сеташ почувствовал, что свет здесь ярче, а солнце теплее. Наконец, поезд остановился.

– Плинта Мира.

Гибкие ремни сидений расстегнулись и поползли в свои пазухи, освобождая пассажиров. Погасли экраны, сдвинулись откидные столики, автоматические руки оперантов убрали лишнюю посуду.

Сеташ вышел на платформу. Его немного качало от быстрых поворотов и новых впечатлений. Он увидел лавочку у колонны и сел на нее. Через десять минут Зарн ушел, мягко скользнув куда-то вниз и скрывшись за громадами зданий. Сеташ увидел ребристую поверхность монорельса: Зарн, охватывая рельс своими бортами, будто ел его с одного конца и выпускал с другого.

Вокзал висел между двух зданий, на огромной высоте. Город стелился под ним. Здесь было небо, много неба, совсем как во сне. А главное, отсюда было видно конец города. Под кромкой горизонта тянулась тонкая желтая лента. Сеташ недоверчиво подумал, что это пустыня. Но туда еще предстояло добраться. Кроме билета на Зарн и волшебного камня, у него было с собой немного денег, сэкономленных у Горва. Он повернулся и заспешил к лифтам.

Под шахтой на поверхности граунда была торговая площадь. Люди на ней отсюда казались черными точками, лавки торговцев – крошечными светящимися коробочками. Эта шахта напоминала Дебрима, но была больше. Огромные лифты вмещали до пятидесяти человек. Внутри просторных кабин были устроены сидячие места, между ними сновали попрошайки и торговцы-лоточники.

Под транспортным уровнем лифт остановился. Зашли несколько легионеров в белых туритах, покрытых ромбовидной чешуей из жестких пуленепробиваемых пластинок. На левом плече каждого солдата сверкала золотом эгида с монограммой Лефеса, лица прятались под непрозрачными защитными полями шлемов, оставляя на виду только подбородки. Люди засуетились, начали доставать удостоверения и выворачивать карманы. Те, кто обладал постоянным статусом доступа, засучивали рукава, чтобы открыть татуировки с личным кодом. Сеташ встал и сквозь толпу начал осторожно пробираться к выходу из лифта. Один из легионеров преградил ему путь.

– Документы, – потребовал он.

– Не надо меня проверять. Я не еду дальше транспортного уровня.

– Тогда выходи быстрее, – подтолкнул его солдат.

Сеташ, радуясь, как легко все обошлось, вышел из лифта и двинулся вдоль по длинному коридору с белыми стенами и голубоватыми лампами. Здесь не встречалось граффити, не было продавцов фонариков и торговцев дешевой едой. Вскоре он увидел широкие светлые окна, выходящие на улицу. За ними двигались машины транспортного уровня, их тени скользили по полу коридора. К окнам липли трое братьев-подростков с нижних этажей. Их отец ждал, когда они наглядятся на чудеса недоступного им мира. Сеташ мог их понять. Совсем близко пронесся огромный грузовой дрон с обшарпанным желтым брюхом. Свет его синих фар полоснул окна, отразился яркими бликами в полу коридора, и мальчики разразились восхищенными возгласами. За решетчатыми бортами дрона было видно вращающиеся антигравитационные диски, а длинные руки-магниты робота обнимал целую цепочку красных контейнеров. У Сеташа на несколько мгновений заложило уши от низкого рева двигателей. Он отшатнулся от окон и пошел дальше.

Скоро он нашел коридор, ведущий наружу, к выходу на торговую площадь. Навстречу ему прошел торговец фонариками, разбрызгивая вокруг себя лучики яркого света. Блики разбегались по стенам коридора, за ними гонялись никому не нужные дети беспризорного вида. Сеташ проводил их сочувственным взглядом, но задерживаться не стал. Он понимал, что лишь в немного лучшем положении, чем они.

Поверхность граунда кипела жизнью. Тарахтели и стрекотали самодельные транспортные средства, кричали зазывалы, шипели и плевались паром светоплитки уличных торговцев едой. Толпа двигалась во всех направлениях, закручиваясь в водовороты. Проститутка в прозрачных одеждах показывала всем свои сомнительные прелести. Трое наемников линчевали вора, вытаскивая у него из плеча дорогой имплант. Вор вопил от боли. Зеваки свистели и давали советы – как вору, так и его мучителям. Были и такие, кто смотрел на патрульных зло: те должны были защищать торговцев от погромов, но на деле были заодно с рэкетирами, а их представлений о порядке хватало лишь на то, чтобы разнимать дерущихся попрошаек и, как сейчас, запугивать невезучих одиночек-карманников.

Над улицей висели усыпанные мусором защитные сетки. В них оставалось все, что падало вниз с транспортного уровня, с балконов и из окон расположенных бесконечно высоко домов. Под сетками трепетали на легком ветру ленточки и флажки с рекламными лозунгами: «Приходите на пролет Мароша!», «Забегаловка «У Бончи» на третьем этаже колосса 407», «Вайссы почти даром», «Артисты выступают в Бедном»… Толпа пахла потом, духами, жирной дешевой едой, болезнями и грязными удовольствиями. Поток людей нес Сеташа мимо лотков, тележек, самодельных киосков и выгородок. Все что-нибудь предлагали. Сеташ понимал, что здесь надо быть очень осторожным.

Наконец, он заметил то, что ему было нужно – сквозь толпу пробирался разваливающийся, практически самодельный тикам. Машина, собранная из несовместимых компонентов, выбрасывала вперед квадраты силового поля, а потом подтягивалась к ним, как смешная металлическая улитка. Корпус тикама для прочности был обмотан тросами и канатами.

– Подвезу! – наезжая на людей, громко кричал водила. – Подвезу мигом! Продам старый агвак! Подвезу! Продам солянку из брыса! Подвезу! Подвезу мигом! Продам… – Прохожие ругаясь, вытаскивали ноги, залипшие в силовое поле, и стучали по окнам кабины, чтобы тот ехал осторожнее.

– Эй! – крикнул ему Сеташ. Чтобы водила его заметил, он поднял над толпой руку с монеткой в один ре. Тикам затормозил. Сеташ зигзагом нагнал его транспортное средство и забрался в кабину.

– Парень, – сказал водила, разглядев неожиданного пассажира, – не мал ты, чтоб кататься одному?

– Нет, – ответил Сеташ, только сейчас чувствуя, как отступает паника и страх перед толпой. Все-таки впечатлений для начала дня было многовато. – И мне недалеко.

– На такие деньги далеко и не уедешь, – хмыкнул водила. – И вообще, у меня сейчас должен быть обед.

– Рановато что-то, – усомнился Сеташ.

– Для меня – в самый раз, – отрезал водила. – Знаешь, со скольки я тут вкалываю?

Слова водилы про обед напомнили Сеташу, что сам он не ел со вчерашнего вечера. Дело мог бы поправить бесплатный ассортимент угощений Зарна, но он был слишком заворожен поездкой, чтобы воспользоваться им. Теперь о нем оставалось только жалеть. Все эти грустные размышления отразились у него на лице. Выражение водилы смягчилось.

– Ладно, – сказал он, – так куда тебе надо?

– Туда, – Сеташ показал рукой вперед, в направлении пустыни. – Насколько сможете. «Сколько не жалко», – подумал он про себя.

Водила рассмеялся.

– На самый край я не езжу, и никто не ездит. Там небезопасно. Но неподалеку оттуда как раз свободные площадки, где я обычно отдыхаю и перекусываю. Так что, считай, повезло тебе. А что, тебя там кто-то ждет?

Сеташ кивнул. Это была ложь, но водиле знать об этом было необязательно.

– У меня, кстати, приличный концентрат, – угадав, кажется, мысли Сеташа о еде, тоном искусителя предложил водила. – Три пачки отборного. Есть сладенький, есть кисленький. – Он потянулся к кузову своей машины, заваленному всякой всячиной, откопал под грудой хлама портативную холодильную камеру и вытащил из нее несколько коробок. – Пять ре за сладкий, три за кислый. Совсем недорого.

– У меня столько нет, – ответил Сеташ.

Водила угрюмо смолк.

– Ладно, тогда бери безвкусный, – наконец, сказал он. – В стоимость поездки. Что я, сволочь какая?

Лицо Сеташа осветилось улыбкой. Он явно не ожидал от водилы такого великодушия.

– Правда? Спасибо! Спасибо большое!

Водила невольно улыбнулся в ответ, но тут же поспешил сделать вид, что сердится.

– Ладно, поехали. – Он оскорблено фыркнул. – Хочу уже побыстрее отделаться от тебя. Ты хуже грабителя. Еще немного, и я тебе свою машину бесплатно отдам. Чем я тогда буду зарабатывать? У меня, между прочим, собственные дети есть. Они тоже кушать хотят. Что я им скажу?

Под ворчание водилы они, наконец, покинули торговую площадь. Сеташ нашел безвкусный концентрат очень даже вкусным – или так только казалось с голоду.

Глава 4

АВАК

Ботинок опять свалился. «Неокский фарт», – подумал мальчик. Если ботинок потеряется, отец его убьет. Вслух он, однако, ничего не сказал. Он уже несколько минут подкрадывался к странной фигурке, задумчиво остановившейся у самого края граунда. Граунд – это верхний уровень хайва, и он же – нижний уровень города: пограничная зона, где встречаются власть дайнов и Совета Девяти, где бывают стычки между дозорами и солдатами Легиона, территория, опасная для богачей, но и для людей вне закона закрытая зона. У мальчика был сегодня хороший улов, и он решил, что оставшуюся часть дня он будет развлекаться. На краю граунда шли восстановительные работы: покрытие было снято, часть защитного поля города отключена. Незнакомец, на которого мальчик устроил охоту, стоял на узкой полосе ржавого металла, одной рукой держась за прутья перил, которые на самом деле были арматурой разрушившегося парапета. Ветер трепал его светлые волосы. Ростом он был не выше мальчика.

Ботинок свалился в щель между перекладинами арматуры и повис на шнурках. Мальчик бесшумно лег на живот и постарался подцепить его рукой. Он никогда не шнуровал ботинки. Многие утверждали, что он не шнурует ботинки потому, что не умеет их шнуровать, на самом же деле все обстояло ровно наоборот: он не умел шнуровать ботинки, потому что никогда не пытался этого сделать. Ну, почти никогда. Но беда была не в шнуровке, а в размере. Отцовский ботинок был чуть ли не в два раза больше ноги мальчика.

Получилось. Тощий подросток втянулся на дырявую поверхность граунда и одел ботинок обратно. Над источенной временем поверхностью бетонных плит вилась поземка белой пыли.

– Эй, как тебя там!

Чужак не шелохнулся. Напугать его не получилось.

– Ты что, скелеты ищешь?

Незнакомец отвернулся от пустыни. Это тоже был мальчик, на вид такой же тощий и гибкий, как и обладатель ботинка, но со светлыми волосами и странными золотистыми глазами.

– Меня зовут Сеташ.

– Авак, – представился Авак.

– Что там внизу? – спросил Сеташ. Он стоял над пропастью и смотрел на поле серых прямоугольников, уходящее под песок.

– Это Лимб. Десять лет назад люди перестали приходить, и Лимб вымер.

– Откуда ты знаешь? – Сеташ смотрел на пустыню исподлобья, как будто сердился на нее. – Тебе тогда было года два, не больше.

– Не два, а четыре, – надменно ответил Авак. – Мне отец рассказал. И показал. – Он рискованно перегнулся через ржавые перекладины и высунул голову за стену. – Там лежат скелеты. Квадратики – это палатки. В каждой палатке – скелет. Иногда их совсем заметает, и видно только барханы. Но потом ветер дует в другую сторону, и они снова появляются.

– Значит, он правда есть. И в машину бросали камни, – сказал Сеташ. Он наблюдал, как в слепящем свете солнца бежит одинокое перекати-поле. Казалось, ветра нет, и оно движется само. Тень обгоняла его. Иссушенный полупрозрачный шар зацепился за серый холмик, но был слишком легким, чтобы остановиться, и покатился дальше.

– Что? – переспросил Авак.

Сеташ ответил не сразу. Его лучистые глаза смерили Авака сверху вниз, потом слева направо.

– Вот, – наконец, сказал он, залез рукой в карман и достал маленький блестящий предмет.

– Это камень, – насмешливо констатировал Авак. Он был чуть старше, чуть выше, лазил здесь каждый день и знал, что такое Лимб – в общем, чувствовал полное свое превосходство.

– А ты подержи его, – предложил Сеташ.

Камень был гладкий. Такие иногда выносило на берег Намар. Сверкающие прожилки белого мрамора шли сквозь серую породу. А еще в нем было что-то золотистое, как и в глазах мальчика. Авак протянул было руку, но тут же отстранился и покачал головой.

– Ты сейчас гадость какую-нибудь сделаешь. Клеем его вымазал, или чем похуже. Дурака нашел?

Сеташ спорить не стал. Он просто повернулся спиной к пустыне. В его темной, отчетливой тени Авак увидел, что камень светится.

– Побрякушка, – неуверенно сказал Авак. Он пытался сопротивляться. Сеташ ждал. Прошло полминуты, и Авак начал видеть, что это не отраженный свет дня: рука мальчика оставалась темной, а камень выглядел так, будто лежал на солнце.

– У него еще есть темная сторона, – добавил Сеташ и перевернул предмет. Казалось, камень исчез. Авак соблазнился и взял его в руки.

– Все-таки гадость, – обескуражено констатировал он секундой спустя. Вдруг его повело в сторону. Он увидел, как в мертвенно-ярком свете стоит солдат. Все клубилось. Искаженные контуры ежей казались призрачными силуэтами каких-то белых машин. Сквозь галлюцинацию прорезался голос Сеташа.

– Камень не урони.

– Ош-ша, – хрипло сказал Авак. Его глаза все еще смотрели в пустоту. – Эту вещь можно продать!

Что-то было не так. Ботинок беззвучно падал вниз – улетал куда-то на дно хайва, сквозь пол граунда, сквозь дыры в уровнях.

Авак сфокусировал взгляд на Сеташе.

– Я из-за тебя потерял ботинок.

– Неправда. Ты потерял ботинок потому, что он тебе велик. Ты его два раз терял, пока ко мне шел.

– Ты меня видел? – упавшим голосом спросил Авак.

Сеташ показал на заржавленные остатки каркаса парапета. Внутри ржавого массива что-то было – как будто в балку обычного металла залили предмет из более прочного, тугоплавкого и нержавеющего вещества. Эта вещь проступала в нескольких местах, на ее чистой, зеркальной поверхности мерцало отражение красных строительных ограждений.

– Странное место, – сказал Авак.

Сеташ кивнул.

– Кстати, почему у тебя ботинки разные?

Авак обезоруживающе улыбнулся. Он стоял на одной ноге, сиротливо поджимая пальцы голой стопы.

– О… Это сложно объяснить.

Сеташ с интересом рассматривал нового знакомого. Тот был рыжий, с худеньким лицом, яркими каштановыми волосами и светло-карими глазами, которые иногда, очень редко, могли показаться черными или зелеными. По скулам расходились темные точки конопушек.

– Ты откуда вообще? – спросил Авак.

– С Калинмина, – спокойно ответил Сеташ.

У Авака отвисла челюсть.

– Ты что, перешел пол-хайва? И мосты? Чушь, фуфло и гонево.

– У меня был билет на Зарн. Я на нем ехал. Понимаешь, мне очень нужно в Лимб. Я не знал, как он называется, но… примерно знал, где его искать.

– А я-то все гадал, откуда ты такой взялся, – сказал Авак, теперь куда более внимательно рассматривая Сеташа.

– Мне бы к ночи домой вернуться.

– Тогда спуститься в Лимб даже не мечтай. Уже середина дня, а если идти, то пешком – пролазов туда не делают. Наверное, не делают. Ну, ты понял.

Сеташ огорченно вздохнул. Авак все еще держал камень в руках.

– Значит, ты пришел сюда из-за этого?

– Да.

– А где ты его взял?

– Во сне.

Авак криво улыбнулся.

– Я, конечно, маленький, и всего-то на пару сантиметров выше тебя…

– Знал бы ты, как на этот камень реагировали другие люди, – с неожиданно глубоким чувством ответил Сеташ.

– И как же?

– Неважно. Мне легко доказать, что он правда волшебный.

– Да ну?

– Он возвращается ко мне каждую ночь. Хочешь, выброси его, или проглоти, или… не знаю. Но когда я проснусь утром, он будет у меня в руке.

– Ага, – улыбаясь, кивнул Авак. – Другой, такой же.

– Если бы у меня их было много… – усмехнулся Сеташ.

– Ну-ну.

Сеташ пожал плечами.

– Можешь меня обыскать, – предложил он.

– Ладно, – сказал Авак. – Я тебя обыскиваю, мы продаем камень, и выручка моя. Если утром камень снова у тебя, то выручка твоя. Только хренас он у тебя будет.

Он со значением спрятал камень к себе в карман. Золотистые глаза Сеташа стали хитрыми.

– Будет, – обещал он.

– Что, правда? – глаза Авака стали еще хитрее. – Расставь руки.

Сеташ подчинился. Рыжий мальчик с силой провел ладонями по его боками, ощупал подмышки.

– Щекотно, – сказал Сеташ.

– То ли еще будет, – со свирепой решимостью ответил Авак. Он сел на корточки и начал проверять нижнюю часть нового приятеля. Ему удалось обнаружить и вытащить билет на Зарн у Сеташа из заднего кармана. Пока он это делал, Сеташ несколько раз смеялся и вздрагивал. Закончив со штанами, Авак поднял глаза на Сеташа.

– Снимай башмаки.

– Ну и где там камень прятать? – возмутился Сеташ.

– Может, ты пальцы ног поджимать умеешь, – со знанием дела парировал Авак.

Сеташ вздохнул, наклонился, и стянул ботинок. Авак взял его и заглянул внутрь.

– Солнце не под тем углом, – сказал он и, не вставая с корточек, перевернулся к Сеташу спиной.

– Эй, – удивился Сеташ, – что ты там делаешь?

– Сейчас, – пропыхтел Авак.

Сеташ начал наклоняться над ним, заглядывая через плечо. Он увидел, что Авак натягивает его ботинок, и схватил его за руку. Авак, вставая на ходу, рванулся вперед. Раздался треск. Авак повалился на одно колено и несколько метров проехал на нем по металлическому брусу, на котором они стояли, потом вскочил и бросился бежать. Сеташ остался на месте в одном ботинке и с обрывком рукава в руках.

Выскочив на бетонную гладь граунда, Авак обернулся. Солнце ударило ему в глаза. Он прищурился. Сеташ стоял и молча смотрел на него. Авак не видел его глаз и лица – только темный контур, края которого плавились на фоне бело-голубого неба. Ему стало немного не по себе. Он не понимал, почему. Он увидел, как Сеташ пожал плечами и снова повернулся к Мави.

– Эй! – крикнул Авак. Ему стало стыдно.

Сеташ не оглянулся.

– Эй, – повторил Авак. Он вспомнил, что Сеташ видит его в отражении перил. Он достал из кармана клочок зеленой бумаги и помахал им. Сеташ по-прежнему смотрел в пустыню. – У меня твой билет! Сможешь без него добраться до дома? Если не сможешь, я верну.

– Я что-нибудь придумаю, – спокойно ответил Сеташ. Он не кричал, но Авак почему-то очень отчетливо услышал его.

– Ну ладно, – крикнул он. – Извини, мне просто нужны деньги.

Авак прошел несколько метров и снова оглянулся.

– Ты первый попытался меня развести!

Спина Сеташа молчала. Аваку стало совсем стыдно.

– Хватит дуться, – попросил он. – Бери обратно свой билет.

Сеташ оглянулся. Авак наклонился и положил клочок бумаги в пыль. Он побоялся, что зеленый листок улетит, подхваченный ветром, и придавил его камнем.

– Бери его обратно, – повторил он, и тут услышал сзади смех. По спине побежали мурашки. Он по-прежнему не видел глаз Сеташа, но каким-то чутьем ощутил, что тот смотрит уже не на него, а куда-то дальше.

– Рыжий возвращает лоху краденые вещи, – сказал сзади глумливый голос. Его поддержало несколько смешков. – Рыжий хороший мальчик, – еще несколько смешков.

– Шаки? – не оборачиваясь, спросил Авак. Он чувствовал, как вспотела его спина.

– Нет, твоя бабушка, – ответил голос. Авак ощутил руку у себя на плече и дыхание на шее. Одновременно он увидел, как Сеташ опустился на корточки. «Что он делает?» – подумал он.

– Сколько мы тебя не били? – спросил Шаки. – Недели три?

Один из банды мальчишек наклонился и поднял камень.

– Что там у нас? – поинтересовался Шаки.

– Вау, – сказал мальчишка. – Билет на Зарн.

– Авак, – дружелюбно сказал Шаки, – если бы ты сам принес мне этот билет, мы бы стали друзьями.

Авак рассмеялся.

– Зачем? Еще пара месяцев, и ты будешь никто.

Шаки провел рукой по его животу, добрался до кармана сави, вытащил несколько монет. Авак увидел, что Сеташ пошел в их сторону. Он представил, что Шаки сделает с мальчишкой с Калинмина, и ему стало не по себе.

Рука Шаки подбиралась к камню. Авак вдруг понял, что не хочет его отдавать, и яростно вцепился ногтями в кисть врага. Шаки дернулся – сопротивления он не ожидал.

– Пытаешься накопить к совершеннолетию? – спросил Авак. – Тебе ведь придется драпать с Миры.

Сеташ шел босиком. Авак охнул и задохнулся, потому что ему ткнули кулаком под ребра, однако продолжал улыбаться и удерживать руку Шаки. От боли он на мгновение перестал видеть.

– Я сейчас работаю на Криблика. Как только ты получишь взрослый талончик, ты не сможешь больше тут находиться. А спустишься вниз… знаешь, что с тобой сделают взрослые бандюги? – Он получил второй тычок, однако устоял на ногах. – Что молчишь? Знаешь, что с тобой сделает Криблик? Эй, вы, усоски, хватит работать на этот живой труп.

Банда молчала. Перед глазами Авака стало светлеть. Он увидел темную фигуру Сеташа. Солнце било мальчику в глаза. Так же оно било в глаза и Шаки, и всем его прихвостням. Они видели лишь силуэт. Было отчетливо заметно, что Сеташ держит правую руку за спиной. Он решительно шел вперед. Шаки вырвал руку из хватки Авака. Карманы мальчика больше его не интересовали.

– Покажи руки, – нервно потребовал Шаки у Сеташа.

– Легко, – ответил Сеташ. Он вынул руку из-за спины, и Авак увидел тазер. Блестящие окончания электродов раскачивались под вытянутым корпусом оружия.

Авак почувствовал, как банда подалась назад. Прошла доля секунды, и мальчик понял, что у Сеташа в руках ботинок. Он ощутил, что времени терять нельзя. Шаки был почти на голову его выше. Авак прыгнул и в пиковой точке полета наотмашь ударил затылком назад. Он попал. Удар был такой, что в голове загудело.

Сеташ начал поднимать ботинок. Шнурки взметнулись вверх. Банда охнула, отступая еще на шаг.

– За мной! – заорал Авак и с места бросился бежать.

Сеташ повернул и, царапая босые ноги о бетон граунда, понесся за ним.

– Это ботинок! – крикнул кто-то сзади.

– Вправо! – завопил Авак.

Мальчики метнулись в сторону. Мимо них пролетел булыжник. На мгновение Авак отчетливо увидел ярко освещенное солнцем разъяренное лицо Шаки. Это был уродливый крупный подросток с дряблыми прыщавыми щеками. Из носа у него текла кровь.

– Прыгаем! – крикнул Авак.

Сеташ замялся на краю черной воронки, но Авак врезался ему в плечо, и они, кувыркаясь, полетели во тьму хайва.

– Это было круто! – восхитился Авак.

Сеташ повертел в руках ботинок.

– Солнце, – сказал он.

– Почему ты меня спас? – спросил Авак.

Ответа не последовало. Внезапно стало темнее.

– Бежим, – прошептал Сеташ.

Авак посмотрел вверх и увидел, что в дыре над ними лица.

– Нет необходимости.

– Точно?

– Шаки, – крикнул Авак, – поцелуй мой зад!

В ответ полетел камень. Он глухо врезался в брезент между головами мальчиков. Сеташ нервно вскочил. Авак откатился под металлическую сетку и показал ребятам сверху средний палец.

– Мазилы! – крикнул он.

– Рыжий недоносок, – ответил один из темных силуэтов. Голос был глухой, потому что его обладатель зажимал нос пальцами. Авак узнал Шаки. – Я тебя урою.

Секундой спустя лица в проеме исчезли. Шаки убрался.

– Вали-вали! – крикнул Авак ему вслед.

– Почему они не спустились? – удивился Сеташ.

– Они живут на граунде. – Авак посмотрел на Сеташа. – Не понимаешь?

– Наверное, нет.

– Ты думал, почему не все люди живут над хайвом? – вылезая из-под сетки и стряхивая с себя пыль, спросил Авак.

– Не всем на это хватает денег.

– Ну, ты, конечно, прав. Но на хайве есть богачи. Дайны богаты – они ведь правят плинтами. Твоим Калинмином, например, правит Гир, но он тоже живет в нижнем городе, а не в верхнем. Да и кроме дайнов, есть же люди, которые могут купить целую улицу на верхнем хайве. И все-таки они не поднимаются на граунд… Ну что, пошли?

– А где мы? – спросил Сеташ.

Они были на огромной брезентовой подушке. Казалось, темная поверхность искусственной ткани перекатывается и дышит под ними. Пружинящий полог начинался у стены хайва и тянулся на несколько десятков метров в глубину.

– Это вентиляционная система, – объяснил Авак. – Она накачивает воздух под хайв, чтобы он не застаивался. Мы пройдем метров сто, скатимся по брезенту и упадем на трубы. Будет не больно, как и здесь. Они широкие, у них мягкая обмотка.

– Откуда ты все это знаешь?

– Это мой бизнес, – гордо улыбнулся Авак. – Так вот, в шестнадцать лет все получают талончики, и их вносят в базы данных города.

– Да, я знаю.

Авак рассмеялся.

– Ну и подумай тогда сам. Если ты в базах данных значишься как бандит, долго ты проходишь по граунду?

– Ош-ша, – согласился Сеташ. – До первого легионера.

– Меньше. До первой системы регистрационной проверки. А они навешаны повсюду. И когда ты до нее дойдешь, легионеры сами к тебе побегут.

Сеташ только качнул головой.

– А почему Шаки не может спуститься вниз?

– Потому что он на граунде прячется от тех, кто из нижнего города на граунд подняться не может.

– От бандитов?

– Да.

– А что ты там делал?

Они добрались до места, о котором говорил рыжий мальчик. Поверхность вентиляционных воздухозаборников здесь круто уходила вниз. Не дожидаясь Сеташа, Авак прыгнул вниз. Ткань с шипением заскользила под его телом. Он приземлился на толстые, укрытые мягким эластиком трубы, и увидел, как рядом падает и несколько раз подпрыгивает Сеташ.

– Криблик, – ответил Авак, – платит за ходы.

– За ходы?

– Не все могут подняться на поверхность граунда с помощью лифта. У некоторых проблемы с легионерами. И они платят за ходы. – Авак ткнул пальцем в провалы над их головой.

– И ты здесь потому, что здесь полно дыр? – уточнил Сеташ.

– Именно. Я глаза и уши подпольного мира, – сделал страшное лицо Авак.

– Помоги мне выбраться в Лимб, – попросил Сеташ. – Я хочу…

Он осекся, не зная, как закончить. Авак странно на него посмотрел.

– Хочешь найти место из камня?

– Да.

– Я никогда не видел таких вещей, как этот камень. Откуда ты на самом деле его взял?

– Ты нашел у меня второй камень? – серьезно спросил Сеташ.

– Хочешь сказать, ты говорил правду?

– Да.

Некоторое время рыжий мальчик молчал. С труб, на которые они упали минуту назад, было видно всю гигантскую кишку вентиляционной системы, и дальше, там, где она кончалась, дыры в стене хайва и в граунде.

– С хайва никто не уходит, – сказал Авак. Он рассматривал место, на котором они с Сеташем первый раз заговорили. До него отсюда было метров двести или триста. Стальная полоса, обозначавшая край граунда, казалась тонкой черной ниточкой на фоне неба. Под ней была только темная пустота.

Сеташ пожал плечами.

– Я вернусь. Если не веришь мне, можем восстановить пари.

Авак искоса на него посмотрел.

– Жалко, – заметил он. – Урони я ботинок над воздухозаборником, одной проблемой было бы меньше.

– Я вернусь, – повторил Сеташ. – А внизу, может, и ботинок твой найдем.

– С чего ты взял, что я тебя поведу?

– А ты не поведешь?

Авак закусил губу.

– Билет дорогой был, наверно. Я бы его тебе вернул…

– Нет, – улыбаясь, ответил Сеташ.

– Украл?

– Не совсем.

– Как можно не совсем украсть? – удивился Авак.

– О… – спародировал Сеташ. – Это сложно объяснить.

Они вдруг расхохотались, и Сеташ в официальном приветствии приложил правую руку к левой ключице, потом протянул ее Аваку.

– Я рад, что тебя встретил, – сказал он.

Глаза Авака задорно сузились. Он повторил жест нового друга, и они скрестили предплечья.

– А я ведь хотел развести тебя на деньги, – с невыносимой честностью признал Авак.

– Знаю. А теперь?

– Теперь я буду какашкой, если это сделаю.

– Отдай ботинок, – лаконично отозвался Сеташ.

Авак послушно стянул ворованную вещь. Сеташ, в свою очередь, вытащил из кармана какую-то тряпку и протянул ее Аваку.

– Вот, – сказал он.

– Что это?

– Твой рукав.

Авак потянулся и заглянул себе за плечо. Там зияла огромная брешь. Сквозь дыру в рукаве было видно тонкокостный локоть мальчика.

– Ош-ша, – сказал Авак. До сих пор он был слишком занят, чтобы ее заметить. Он принял кусок ткани из рук Сеташа и протянул ему в ответ ботинок.

– Лучше и второй сними, – посоветовал Сеташ.

– Еще чего!

– Ходить босиком удобнее, чем в одном ботинке.

– Спорный вопрос, – пробурчал Авак. Он порылся в кармане и вытащил камень. – Мы квиты?

– Оставь себе, – ответил Сеташ. – Если отведешь меня в Лимб, мы квиты.

– Зачем ты завязываешь шнурки?

Сеташ прыснул.

– А как ты думаешь?

Десять минут спустя мальчики все еще шли по трубам. Они не относились к вентиляционной системе, и даже Авак не знал их назначения, хотя облазил их вдоль и поперек. Их неохватные тела, имевшие не меньше десяти метров в диаметре, полого спускались от граунда вниз.

– Как это было – ехать на Зарне? – спросил Авак. Теперь одна из ног мальчика была длиннее другой на толщину подошвы. Он не послушался Сеташа и, смешно переваливаясь, ковылял в одном ботинке. Упругая поверхность, по которой они шли, делала его движения еще более забавными.

– Он удивительно красивый, – ответил Сеташ, пряча улыбку. – Он похож на змею. Когда он первый раз поворачивал, я думал, меня раздавит. Все кресла с одной стороны поезда стали сближаться, а с другой – растягиваться. Как будто это рыбьи чешуйки, или тело пиявки. Видел пиявок?

Трубы казались мертвыми. В них ничего не вибрировало, под мягкой обшивкой не чувствовалось ни тока жидкости, ни тока газа. На лентах эластичной обмотки лежала вековая грязь. Из-за нее босая нога Авака приобрела почти черный оттенок.

– Видел тикинских и тех, которые живут в колоссах. Жуткие твари.

Тикин был открытым каналом, проложенным через граунд. Сточные воды накапливались в нем, прежде чем слиться вниз. На прилежащих к Тикину улицах воняло, как подмышкой у бродяги с пролета Мароша.

Чем дальше они уходили, тем меньше становилось дневного света – он уступал место огням хайва. Дыры в граунде, вблизи казавшиеся огромными, теперь превратились в белые искорки. Зато по мере того, как они отдалялись и меркли, впереди начали проступать очертания ярко освященных улиц и чего-то еще, очень большого и яркого, горящего множеством вертикально выстроенных одноцветных огней. Сеташ раньше никогда такого не видел.

– А правда, что у Зарна стены серебристые снаружи, но прозрачные внутри? – спросил Авак.

– Ага. А еще у него живые ремни сидений.

– Как это?

– Они серебристые, и кажется, что очень гибкие, а когда потрогаешь их, оказывается, что это металл, и их не согнуть. Они сами тебя пристегивают. Сами выползают из ручек кресла. Сами тебя обхватывают и к креслу прижимают.

– Это страшно? – восторженно поинтересовался Авак.

– Чуть-чуть.

– А ты видел место машиниста?

– Нет. Я только… – Сеташ улыбнулся, чувствуя себя глупо. – Я только погладил его по морде. Но она непрозрачная.

Авак очень серьезно посмотрел на новоприобретенного приятеля.

– Внутри надо было искать, – сказал он.

– Место машиниста?

– Ну да.

– Зачем?

– Ты что, ничего об этом не знаешь? – возмутился Авак.

– Нет, – устыдился Сеташ.

– Говорят, – страшным голосом поведал Авак, – что у Зарна машиниста нет, но кабина все равно есть. Там стоит пустое кресло.

Сеташ поежился.

– И что будет, если в это кресло сесть?

– Точно никто не знает. Слышал байку про односторонний небоскреб?

– Нет.

– Зарн ходит кругами. Мне рассказывали, что тот, кто сможет девять кругов усидеть в кресле машиниста, начнет видеть поворот к одностороннему небоскребу. Этот небоскреб с одной стороны видно, а с другой – нет. И если поезд в него уйдет, то он исчезнет.

– Ух ты, – поразился Сеташ.

– По-моему, это бред, – доверительным тоном сказал Авак. – Но что кресло есть, я верю.

– Ну, – рассудил Сеташ, – поскольку Зарн до сих пор ходит, никто этого, видимо, не проверял.

– Осторожно, – предупредил Авак, – здесь будет ветер.

Лица мальчиков были едва различимы в темноте. Они уже несколько раз повернули и теперь шли по другим, куда более узким и жестким трубам. Их покатый путь белел в сумерках. Вокруг все изменилось. Граунд остался далеко-далеко наверху. Вертикальные линии огней сложились в огромные блоки. Сеташ увидел строки и столбцы сияющих квадратов.

– Что это?

– Ну а как ты думаешь? Колоссы. Огоньки – это окна колоссов. Блоки огоньков – это сами колоссы. Мы сейчас по трубам войдем в один из них.

– Никогда не видел колоссов, – сказал Сеташ.

– Как? – не понял Авак.

– На Калинмине их почти нет.

– А на чем стоят небоскребы?

– На опорах хайва. У нас опоры чаще и мощнее, чем на Мире.

– Вау, – сказал Авак. – А как же у вас живут люди, если нет квартир?

– Строят дома и вешают их вдоль улиц и между опорами.

– Охренеть, – констатировал Авак. – У нас так только арена висит. Ну, и еще пролет Мароша.

– Арена?

Авак, удрученный неграмотностью нового друга, только покачал головой.

– Может, увидишь ее сегодня.

Ветер действительно появился: идти стало труднее, говорить – неудобнее. Сеташ начал различать не только светлые пятна окон, но и саму каменную стену маячившего впереди колосса. Некоторое время мальчики молчали, не зная, что еще спросить друг у друга. Где-то далеко стонали стальные рессоры. Колосс приблизился, вырос. Наступил момент, когда, кроме него, Сеташ уже ничего впереди не видел. Постепенно стало светлеть: это был слившийся воедино свет сотен окон. А ветер все усиливался. Сеташ понял, что поток воздуха стал таким сильным, потому что ему приходится обтекать каменного исполина. Они подходили все ближе. Наконец, стали различимы мелкие детали, смутные очертания помещений. Прямо над ними у одного из окон курил человек. Вот он докурил и выбросил окурок. Красный огонек закружился в водоворотах воздушных потоков, метнулся в сторону и, кувыркаясь, исчез в бездне хайва.

Трубы вошли в стену колосса. Они были грубо обложены каменной кладкой, из щелей торчали обрывки эластика. Пройти здесь было невозможно, и мальчики спрыгнули на технические мостки. Авак захромал вниз по ржавым лестницам. Он не жаловался, но то и дело останавливался, чтобы проверить состояние босой ноги. Казалось, стальным переходам не будет конца. Ветер стал нестерпимым, истлевшие ступени норовили провалиться под ногами.

– Мы отсюда точно выберемся? – прокричал Сеташ.

Авак молча показал куда-то вдаль и пошел еще быстрее, щурясь от ветра. Они прошли еще пару десятков метров и внезапно оказались в темной нише. Это было совершенно неразличимое со стороны углубление в стене. Сеташ с удивлением увидел кодовый замок.

– Здесь таких полно. – Авак по памяти набрал код, дверь отъехала в стену, и они вошли в каменный коридор.

– Как ты это делаешь? – подивился Сеташ.

– Это мой бизнес, – повторил Авак и уверенно повел товарища чередой ярко освещенных коридоров. Люди им не встречались. На серых стенах желтели чьи-то давние пометки. Здесь была совсем другая атмосфера: ни ветра, ни даже сквозняка, воздух душный и теплый, с привкусом пыли. Сеташ удивлялся ощущению неколебимости этого сооружения. Он слишком привык к тому, что под ногами все качается, а вокруг бескрайний темный простор. Здесь все было иначе.

Скоро мальчики выбрели к еще одной лестнице – на этот раз каменной, светлой и находящейся внутри здания. Когда Сеташ потерял счет поворотам, колосс неожиданно кончился, и они оказались на улице.

На каменном уступе у точки раздвоения одной из опорных колонн Авак присел и попытался из мусора соорудить подобие обуви.

– Пропусти веревку между пальцами, – посоветовал Сеташ.

– Самый умный, что ли? – огрызнулся Авак, обматывая тряпки вокруг ступни и энергично раскачиваясь при каждом движении. Он давно не стригся, пучки волос торчали во все стороны и смешно колыхались, когда Авак нагибался. – Отец уроет меня за ботинок…

Колонна проходила через самый центр улицы. Граунд отсюда уже не было видно, он исчез далеко вверху за лесом металлических стропил, за другими улицами, провисшими между огромных колонн хайва.

Сеташ знал, что живет в окраинном, самом непопулярном секторе города, известном как плинта Калинмин. Он интересовался устройством города, хотя подавляющее большинство тех, кого он знал, были глубоко равнодушны ко всему, что не касается их прямо, никогда не бывали в других секторах, и путешествие Сеташа показалось бы им бессмысленной и небезопасной авантюрой. Но он уже совершил его, добрался до Миры, когда день еще не перевалил за половину. Он недоверчиво покачал головой.

– Что будем делать дальше? Пойдешь сдавать работу Криблику?

Редкие прохожие скользили по ним взглядом. Авак закончил вязать портянку и поднял глаза на друга.

– Криблик сам меня находит.

Они немного помолчали.

– Пари, – напомнил Авак. – Пошли продавать камень.

– Подожди, – сказал Сеташ. – Я так понял, что, чтобы спустится в Лимб, мне придется переночевать на Мире.

Авак смотрел на него снизу вверх.

– У тебя дома хватит места для гостя?

– С чего ты решил, что я тебя туда поведу?

Сеташ пожал плечами.

– А как ты проверишь, что камень возвращается?

– Точно, – задумчиво сказал Авак. – Ну, это можно сделать.

– А твои родные?

– Я живу с отцом. Сегодня он не будет против. Только не говори ему, что ты с Калинмина – изобьет.

– А почему он сегодня не будет против?

– Мой отец – боец, – гордо ответил Авак. – Сегодня у него бой, а после боя ему почти на все наплевать. Все будет нормально, если мы скажем, что деньги за камень – это плата за ночлег.

– Тогда тебе ничего не достанется.

Авак пожал плечами.

– Все равно надо умаслить отца деньгами. А то ботинок…

– Отлично, – подытожил Сеташ. – Тогда я переночую на Мира, утром мы выйдем в Лимб, а завтра вечером…

Он замялся.

– А завтра вечером ты начнешь копить на билет, – подмигнул Авак. – В любом случае, сейчас загоним камушек.

– Хорошо.

– Знаешь, на тебе прямо написано, что ты нездешний, – с неожиданной заботой сказал Авак. – Надо бы тебя переодеть.

– Ты так не думал, пока я сам тебе не сказал.

– Откуда ты знаешь, что я думал?

– Не знаю, конечно.

Авак кинул на него косой взгляд.

– Слишком быстро ты согласился. – Он достал камень и задумчиво повертел его в пальцах. На несколько мгновений взгляд Авака остекленел: он снова смотрел видение.

– Здесь мы ничего не продадим, – сказал он, вернувшись в реальность. – Пойдем на пролет Мароша.

Глава 5

СКРЫТАЯ СИЛА

Пролет Мароша был одним из больших проспектов верхней плинты – крытый туннель, откуда не видно пустоты хайва. Слабый теплый сквозняк волок над толпой сияющие голограммы рекламных постеров. Сеташ и Авак пробирались через волнующуюся массу народа.

– За мной. – Авак уверенно толкнул дверь какой-то полутемной лавчонки и вошел внутрь. На стенах висели ворохи одежды, по широким прилавкам были в беспорядке рассыпаны украшения, кошельки, посуда, ножи. Рассмотреть все это бесконечное разнообразие было сложно, так как основным источником света служила улица. Сеташ задумался над профилем лавки, но быстро пришел к мысли, что единственное общее качество, объединяющее товары – это то, что все они, скорее всего, были украдены.

– Грыз, – позвал Авак.

Из-под прилавка поднялась взъерошенная одноглазая голова.

– Чего тебе, мелкая шмаль?

– Я на твоей улице собираюсь продать волшебный камень, – звонко продекламировал Авак. – В темноте он светится, но не светит, на свету темный, а тени нет.

– Че ты гонишь? – спросила голова.

Авак достал предмет и продемонстрировал его свойства.

– А ты кто? – обратилась голова к Сеташу.

– Он мой племянник, – выпалил Авак.

– Ага, а я – твоя бабушка, – ухмыльнулся Грыз, но придираться не стал. Подержать камень он не пытался. Сеташ был этому рад. – Ну, попробуй, продай эту херь. Если сможешь – отдашь четверть. Если обманешь…

Авак с искренним ужасом отмахнулся от предостережения и за руку вытащил Сеташа из лавки.

– Второй раз за сегодня встречаю свою бабушку, – засмеялся он на улице. Они быстро пересекли проспект, завернули в какой-то закуток и вышли на оборотную сторону торгового ряда. Дохнуло свежим воздухом пустого хайва, и на Сеташа снова обрушился неровный гул города. В воздухе кружились запахи отработанного топлива и ржавой пыли. Пространство, в котором они оказались, представляло собой длиннющий захламленный балкон. Было похоже, что сюда сваливали все, что не влезало внутрь лавок. С балкона открывался захватывающий вид на горящие тысячами огней открытые улицы и окна колоссов.

– Я обчистил Грыза! – выпалил Авак. Он, улыбаясь, развернул Сеташа к себе лицом, и тот увидел, что в руке у мальчика зажат ворох плотно скомканной одежды.

– Ты просто вынес это тряпье? – ужаснулся Сеташ.

– В общем, да. Переодевайся и ничего не бойся. Он не помнит, что продает.

– Ты бы лучше ботинок себе украл.

Авак отмахнулся.

– Тот был единственным и неповторимым. К тому же, Грыз обувь не продает, а обувной лавки с таким лохом я не знаю.

– Выглядит он крутым.

– А он крутой. Прирезать может легко. Но только за то, что ты ему не платишь с улицы. Он меня раз словил на воровстве, так только ногти повырывал. – Сеташ поморщился, и Авак, наслаждаясь эффектом, продолжал: – Его потому Грызом и зовут. Знаешь, как он ногти вырывает? Зубами. Прикусывает и дергает. Чисто так.

Сеташ предпочел воздержаться от комментариев.

– Волшебный камень! – завопил Авак в лицо прохожему. Незнакомец увернулся и заспешил дальше. Сеташ ткнул приятеля в плечо.

– Знаешь, по-моему, это плохая идея.

– Нет, – упрямо ответил рыжий мальчик. Он сел на приступочку под витриной одного из магазинов, облизнул пересохшие губы. – Просто надо работать более прицельно.

Сеташ прислонился к стеклу рядом с товарищем. Они оба не ели уже несколько часов. Разница состояла только в том, что Авак к этому привык.

Авак прикрыл глаза и несколько минут отдыхал, потом открыл их снова и внимательно посмотрел на толпу. Люди шли во всех направлениях. Они входили и выходили из магазинов. Многие двигались слишком быстро, а это значило, что они идут по определенному делу и не станут покупать случайную вещь. Он стал выбирать медлительные цели. Старуха с тачкой – тоже идет по делу, просто не может идти быстрее. Безногий калека – не то. Странный парень с болтающимися руками, судя по всему, карманник – тоже не то. Авак снова закрыл глаза и сделал глубокий вдох.

– Пошли отсюда, – предложил Сеташ.

Авак покачал головой и открыл глаза. По другой стороне улицы шла белокурая девочка с огромными голубыми глазами. Почти девушка.

– Что такая, как она, делает на плинте? – спросил Авак вслух.

Сеташ не успел ответить, а Авак уже несся по диагонали через весь проспект.

– Девушка, купите волшебный камень! – затараторил он. – Камень чудесный, светится в темноте, но не светит, темный на свету, но тень не отбрасывает! Подарит Вам чудесные видения!

Он остановился перед девушкой, сложив ладони лодочкой и держа вещицу перед собой. В его грязных руках камень сверкнул как настоящая драгоценность.

– Что это? – удивилась девушка. Сеташ догнал Авака и встал у него за плечом, но девушка его не замечала. Она протянула руку и осторожно взяла предмет. Ее глаза расширились, она потеряла равновесие и уперлась рукой в стеклянную витрину.

– Волшебный камень, – с надеждой повторил Авак. – Десять ре.

– Я видела… – удивленно сказала девочка-подросток. Сеташ торжествующе обернулся на Авака. Потом его глаза снова встретились с глазами девочки, и он потупился. В ее взгляде и во всем облике ему вдруг почудилось что-то не совсем обычное.

Девушка достала кошелек и молча отсчитала деньги.

– Откуда у вас этот камень? – спросила она в последний момент.

Авак ловко выхватил у нее деньги.

– Я нашел его! – крикнул он, схватил растерявшегося Сеташа за плечо и потащил прочь.

– Только бы он вернулся, – прошептал Сеташ.

– Да ладно тебе. Он вернется, ты же сам так сказал. А сейчас радуйся: мы богаты!

– Хорошо, – неохотно согласился Сеташ. – Только давай купим поесть.

Лоточники стояли у опор хайва.

– Бери пирожки с ломотками, – посоветовал Авак. – Это единственное, что здесь можно есть.

Сеташ послушался. Они потратили один ре. Скоро оба мальчика уже интенсивно жевали.

– Если твой камень вправду возвращается, – сказал Авак, – на это вполне можно жить.

Внезапно его внимание отвлеклось на что-то еще. Сеташ не сразу понял, что к ним подошел человек – слишком неожиданным и неуловимым было это движение.

– Как день? – раздался вопрос. Сеташ понял, что кто-то стоит на самом краю его поля зрения.

– Криблик! – обрадовался Авак.

Сеташ увидел, что у стены за спиной лоточника стоит человек. Высокий мужчина был как будто частью лежащей на стене тени – широкополая шляпа надвинута на самые глаза, лицо тонет в темноте, длинные рукава черного салема почти закрывают кисти рук.

– Паршиво день, – вздохнул Авак. – Меня ограбили.

Сеташ сделал шаг, чтобы рассмотреть незнакомца получше, но Авак решительно двинул приятелю локтем под дых. Сам он к Криблику не приближался и даже не повернул головы. Сеташ поперхнулся куском пирожка. Он без слов понял Авака и тоже отвернулся.

– Кто? – спросил Криблик.

– Шаки, – с ненавистью сказал Авак.

– Что украл?

– Билет на Зарн.

Длинная рука Криблика взметнулась в сторону Авака. Мальчик чуть вздрогнул. Между средним и указательным пальцами бандита был зажат свернутый вдвое клочок зеленой бумаги. Его появление напоминало карточный фокус.

– Зачем тебе билет на Зарн? – спросил Криблик.

Авак скосил глаза и осторожно вытащил билет из пальцев работодателя.

– Билет его, – сказал он, глазами указав на Сеташа.

– Как его билет могли украсть у тебя?

Голос Криблика был тихим. Он не выражал ни удивления, ни недоверия.

– Сначала я украл билет у него, потом билет украли у меня.

– Забавно, – сказал Криблик. Сеташ едва различал движения губ в тени под шляпой.

– Шаки пришел с этим билетом на вокзал. Хотел удрать с Миры. И нарвался, – усмехнулся Авак.

– Не радуйся несчастью врага. Как поработал? – спросил человек из тени без перехода.

– Над воздухозаборниками весь граунд дырявый, – ответил Авак, – но высота от брезента до потолка больше десяти метров. Прыгнуть вниз можно, влезть вверх – проблема. Поэтому ничего не охраняется. Но можно лезть по стене хайва. Это место легко узнать, там красная доска. И еще есть временный лаз. Он появился из-за того, что чинят граунд. Бетон натек до белых мостков, где месяц назад ходили. Теперь там снова есть дорога. Вот.

Криблик кивнул.

– Заплатишь?

– Уже. – Бандит неуловимым движением указал на билет, который Авак все еще сжимал в руках, потом оторвался от стены и мгновенно исчез в толпе.

– Ош-ша. – Авак повернулся к Сеташу. – На.

Сеташ взял билет.

– Здорово.

Авак вздохнул.

– Тебе здорово, а я нищий. Одни расстройства…

– Я не понял, – сказал Сеташ, – как они повязали Шаки над граундом?

– Не все так просто. Ты же ездил на Зарне. Видел, сколько там разных людей – полунищих, наемников?

– Да.

– В лифтовых шахтах и на платформах особый закон – это как бы свободная зона. – Авак снова горестно вздохнул и принялся доедать пирожок.

Когда Сеташ и Авак добрались до арены, была уже глубокая ночь.

– Я сын бойца! – заорал Авак в лицо перехватившего его за руку вышибалы. На тонкий голос мальчика обернулось несколько человек.

– Да пусти ты его, – заступился кто-то. Авак вырвался и, демонстративно держа перед собой посиневшее предплечье, пошел вперед.

– Я с ним, – сказал Сеташ и осторожно обошел охранника по полутораметровой дуге. Тот посмотрел презрительно, но больше детей трогать не стал.

Арена имела вид чаши со ступенчатыми краями. Она висела между опорами хайва на внушительных цепях. Над ней раскачивалось стальное кольцо, уставленное управляемыми прожекторами. Их питательные кабели пучками черных змей уползали куда-то в темноту.

– Вики Кровавая Сопля против Малыша Поезда Хайдера-а-а! – проревел многократно усиленный голос.

В круг света проковылял сутулый человек. Он шел медленно, словно не умел толком переставлять ноги, и дико вращал глазами. Сильным он не выглядел, и Сеташ подумал, что «сопля» – заслуженное прозвище.

– Малыш Поезд Хайдер против Вики Кровавая Сопля-а-а! – объявил ведущий второго бойца, и на арену вышел огромный парень с изгвазданным лицом. На обоих бойцах были только сави. Мышцы Малыша лоснились.

– Твой отец – Хайдер? – спросил Сеташ.

– Нет, – гордо ответил Авак. – Вики.

Поезд Хайдер схватил отца Авака за уши и начал бить его лицом об свое колено. Толпа ухала в такт. Третий удар прозвучал влажно. Сначала руки Вики бессмысленно болтались, но потом он сумел вцепиться в штанину противника. После четвертого удара рука Вики подобралась к ширинке Хайдера, и тот удивленно прекратил избиение. Вики вывернулся и ткнулся лицом ему в живот.

– Ты откусил от меня кусок! – взревел Малыш. – Ош-ша! – По его мускулистому прессу стекала тонкая струйка крови.

– Он сморкнул на тебя кровавую соплю! – отчетливо закричал кто-то в толпе. Все загоготали.

Вики, шатаясь, выпрямился и демонстративно выплюнул на землю что-то красное. Он улыбался. Сеташ скептически подумал, что это скорее его зубы, чем кусочек Малыша.

Хайдер постоял посреди арены, свирепо демонстрируя рану, потом подошел к Вики и пнул его по ноге. Кровавая Сопля упал на одно колено. Он попытался сделать что-то яростное и бессмысленное, возможно, начал запихивать палец в дырку на животе противника. Поезд Хайдер сложил руки в замок и ударил Вики сверху по голове. Вики осел, а потом и совсем распластался по бетону.

– Отец не всегда выигрывает, – грустно констатировал Авак.

– ГЫРРР, – заревел Малыш, воздев руки над головой.

Сеташ устало потер глаза.

– Твой отец сделал все, что мог, – попытался утешить он друга.

– Да, конечно, – уныло ответил Авак. – Пошли, заберем его.

Народ расходился. Мальчики спустились вниз. Поезд Хайдер сидел на краю арены и в угрюмом отупении пытался пересчитать деньги. Его маленькие блеклые глазки растерянно перебегали с одного ре на другой.

– Если сложить их в кучку и перекладывать в другую кучку, то будет легче, – посоветовал Сеташ.

Авак оцепенел.

– Ха, – сказал Поезд Хайдер. Он ссыпал монетки рядом с собой и, сосредоточенно загибая пальцы, начал по одной откладывать в сторону. Вики Кровавая Сопля перевернулся на спину и, задумчиво облизывая разбитый рот, смотрел на огоньки хайва. Авак механически наклонился вниз и приподнял плечо отца.

– Пошли отсюда, – процедил он сквозь зубы.

– Хо, – сказал Поезд Хайдер. Он медленно поднял глаза на Сеташа. – А ты мне здорово помог, парень. Да. Здорово помог. – Он опустил голову и, шевеля губами, отложил три монетки, потом сгреб их и бросил Сеташу. Две мальчик поймал, а третья ударила Авака по лбу и скатилась на арену. Плечо Вики с глухим стуком упало обратно в пыль. Хайдер собрал денежки, поднялся и медленно пошел прочь.

– Ну ты даешь, – тихо сказал Авак. Он пошарил в пыли и подобрал третью монетку. Сеташ пожал плечами.

– Ну ты даешь, – повторил Авак.

Вики оказался довольно тяжелым. Кое-как натянув на него рикту, мальчики перекинули руки бойца через свои плечи и потащили его вместе. Сеташ чувствовал, как его голова упирается в подмышку отца Авака, и старался не дышать.

Они прошли несколько нешироких улиц, провисших между опорами хайва, и вышли на пологую лестницу, круто взбирающуюся вверх сквозь нагромождения труб. Сеташ увидел, как в пустотах хайва плывут облака. Такое он видел впервые в жизни.

– Что это? – спросил он.

– Внизу градильни, – ответил Авак.

Ноги Вики волочились по земле, безвольная голова свешивалась на грудь, с разбитого лица продолжала течь кровь.

Лестница превратилась в длинный узкий мост. Ребристые железные плиты усиливали звук шагов. За трубами открылся провал, который не перекрывали ни улицы, ни опорные балки. На другой его стороне воздвиглась сплошная стена, светящаяся мириадами одинаковых квадратиков.

– Твой колосс? – спросил Сеташ.

– Да.

– У вас квартира?

– Не совсем. Мы идем вот туда. – Авак показал пальцем куда-то вниз.

– Туда, – эхом повторил Вики, – да не туда. – Он вдруг крепко встал на ноги и развернул мальчиков лицом к себе. Его глаза были широко открыты и смотрели в разные стороны. Сеташ с ужасом подумал, что он смотрит на них обоих как бы по отдельности: одним глазом на него, другим – на Авака. Вялым, но точным движением Вики схватил каждого за горло. Авак лучше Сеташа знал привычки отца и попытался отпрянуть назад, но уперся спиной в перила узкого моста. Сеташ в ужасе вцепился в пальцы Вики. У Кровавой Сопли были достаточно крупные ладони, чтобы одной рукой сдавить тонкую шею уличного мальчишки.

– Где мой ботинок? – тихо спросил Вики.

– Я его потерял, – пропищал Авак.

– Вот как?

Сеташ приоткрыл рот. Он чувствовал, как слюна стекает по его подбородку. Кровь стучала в голове.

– Он не виноват, – одними губами добавил Авак. Вики отпустил Сеташа и тот, сжимая руками виски, осел на холодную поверхность моста. Кровь, принося невыносимую боль, возвращалась в голову.

– Ну, рассказывай, сосунок, – приказал Вики. Он прислонил Авака к перилам и ослабил хвату, но горло мальчика не отпускал.

– Я шел по граунду, у стены хайва, и… – залепетал Авак.

Вики снова сдавил горло мальчика, и слова превратились в неразборчивый хрип.

– Не о том рассказываешь. Рассказывай, что означал этот ботинок.

– Восемь лет назад… – тонким голосом заговорил Авак.

– Когда ты еще под стол ходил пешком, – уточнил Вики.

Аваку на глаза навернулись слезы.

– Когда я еще ходил под стол пешком, – послушно повторил он, – Вики, у которого тогда было лишь одно имя, как приличный человек, гулял по граунду.

– Верно. Продолжай.

– Тут на него напали два бандита.

Вики кивнул. В глазах Авака засветилась безумная надежда.

– Они обокрали Вики, схватили его и потащили к краю граунда. Они были ужасно сильные. Их звали Большой Бо и Ржавый Лом. Они считались лучшими бойцами во всем городе, и никто не мог с ними сравниться.

– Да, – одобрительно кивнул Вики.

– Они заставили Вики встать на парапет, спиной к пустыне.

У Сеташа возникло смутное ощущение дежавю.

– Большой Бо был таким огромным, что когда Вики встал на парапете, они оказались одного роста. Бо ударил Вики кулаком в лицо. Все падали от этого удара Бо, – продолжал Авак смелеющим голосом, – но Вики не упал. Он даже не покачнулся и стоял над пропастью, как будто за его спиной была твердая стена. Тогда Ржавый Лом понял, что они не справятся с Вики так просто, и достал тазер.

– Все верно, щенок.

– Большой Бо и Ржавый Лом не знали, что в Вики есть скрытая сила. Вики старался не использовать ее, потому что ему от этого становилось плохо. Но тут он понял, что ему угрожает смерть, и он уже никогда не увидит свою семью, и он нарушил свою клятву. Сила вырвалась из него, когда Бо стрелял из тазера. Тазер взорвался, и пламя охватило Бо. Он сгорел целиком, и от него остался только ботинок. А у Вики из носа пошла кровь, как всегда было, когда он использовал скрытую силу.

Авак говорил все быстрее. Было видно, что эту историю он знает наизусть.

– Когда Ржавый Лом увидел ярость Вики, он сбежал.

– Так все и было, – подтвердил Вики.

– Вики нагнал на него такого страха, что Ржавый Лом лишился дара речи и перестал быть бандитом.

– Ага, – сказал Вики.

– Вики был приглашен на Арену, потому что все узнали, что он один побил двух лучших бойцов. Но он больше никогда не использовал скрытую силу, потому что хотел жить обычной жизнью и сражаться честно. С того дня Вики взял себе прозвище Кровавая Сопля, чтобы всегда помнить о том, что с ним происходит, когда он использует скрытую силу. Другие не знали этого и смеялись над Вики, считая, что раз его так зовут, то он слабак. И еще Вики хранил ботинок Бо, который напоминал ему о данном им обещании. А я его потерял, – жалобно закончил Авак.

– Вот-вот, – сказал Вики и ударил сына кулаком под ребра. Из глаз мальчика с новой силой хлынули слезы.

– А-а, – жалобно сказал он.

Сеташ наблюдал за этой сценой сквозь пелену разноцветных точек, плывущих перед глазами. Он подумал, что это самое невероятное вранье из всего, что ему доводилось слышать. Но Авак, которому Вики морочил голову, очевидно, с самого детства, явно настолько привык к этой истории, что ему бы и в голову не пришло усомниться в ней. Сеташу стало обидно за своего нового друга, и он медленно поднялся.

– Это я виноват. Я его толкнул.

– Тебя тоже давно не лупили, да? – хрипло спросил Вики.

– Я хотел бы заплатить Вам за Ваш ботинок и за ночлег, если Вы согласитесь его мне предоставить. – Сеташ протянул все собранные за этот день монетки в ладонях, сложенных лодочкой. Он ждал удара, и его руки чуть-чуть дрожали. Вики отпустил Авака и осторожно поднял один ре. Монетка блеснула между его кривыми пальцами.

– Утром расплатишься, – сказал Вики, наконец, поднеся денежку к глазам. – Тирта посчитает. Пошли, сопляки.

Он повернулся и медленно зашагал к колоссу. Авак молча смотрел на Сеташа. В его взгляде была смесь смущения, недоверия и благодарности.

– Когда домой дойдем, может, Тирта это вылечит. – Засучив кес, Авак задумчиво рассматривал кровоподтеки на боку. Он уже снова улыбался. – Она вообще синяки здорово лечит.

– Да это не синяк, – испуганно ответил Сеташ. – Больше похоже на сломанное ребро. А кто эта Тирта? Она… твоя мать?

– Нет, Тирта не моя мать. – Авак помедлил. – Просто она живет с отцом. Она неплохая.

У основания колосса они догнали Вики. Тот стоял у прилавка маленькой лавочки, витрины которой были забраны крупной стальной решеткой. Свет одинокого фонаря падал на плечи и жидкую шевелюру бойца. Кровавая Сопля повернулся к мальчикам, взял с прилавка бутылку и поднял ее в приветственном жесте. Он снова улыбался – так же, как и час назад на арене. Вдруг Сеташ понял, что Авак и его отец похожи. «Они оба в какой-то момент снова начинают улыбаться», – подумал он.

Колосс был пронизан лифтами, однако эти устройства ничем не напоминали те гигантские светящиеся платформы, на которых Сеташ поднимался к Зарну. Здесь это были просто тесные металлические коробки. Ветер гулял внутри широких шахт, и решетчатые корпуса лифтов с лязгом бились о разболтанные полозья. Где-то далеко наверху пела женщина, и ее многократно отраженный голос спускался по шахтам вниз. Слова исчезли, остались лишь мелодия и жесткий лязг шатающихся кабин.

Троица загрузилась в лифт. Вики кривым пальцем набрал код этажа. Каждый раз, когда он нажимал кнопки, бутылка с тихим звоном билась о щиток пульта. Вики перелил себе в глотку немного содержимого бутылки и тоже что-то замурлыкал. Сеташ не мог понять, кому аккомпанирует Кровавая Сопля: лязгу, женщине, звону бутылки?

Лифт пришел в движение. Авак с явным наслаждением прислонился отбитым боком к холодной стене кабины.

– Болит? – спросил Сеташ.

– Хватит уже переживать, – тихо огрызнулся Авак.

Этаж состоял из узких коридоров. Они прошли пару десятков метров и добрались до темного закутка где-то у подножия колосса. Пахло мочой.

– А вот и наша дверь, – сказал Авак.

Двери Сеташ не увидел. Проход был загорожен железным щитом. Один его край уходил в стенную нишу, другой был прошнурован цепями к металлической арматуре. Вики врезал по щиту ногой. По катакомбам раскатился зычный гул.

– Иду, милый, – отозвался женский голос из глубины помещения. Улыбка Вики потеплела еще на один градус, и он снова приложился к бутылке.

– Победил? – с порога спросила Тирта. Она смотрела на бутылку.

– Нет, – ответил Вики,

– Ты же самый сильный, я знаю, – нежно сказала Тирта. – Не ходил бы драться с похмелья, так бил бы всех.

Она потянулась и осторожно поцеловала Вики в разбитые губы. Она была плотно сложена и могла показаться толстой из-за того, что носила множество надетых друг на друга шерстяных юбок. Вся ее одежда казалась серой.

– А это кто? – спросила она, указывая на Сеташа.

– Пацан платит за ночлег, – сказал Вики.

В глазах Тирты появилось понимание.

– Тебя кормить? – сердито спросила она.

Сеташ открыл рот, но не успел произнести ни звука.

– Ну, Тирта… – очень жалобно сказал Авак.

– Кормить, – вздохнула женщина.

Авак с отцом жили то ли в отгороженном сегменте коридора, то ли в каком-то техническом помещении. Здесь стоял старый разбитый пульт, а вдоль стен, от пола до потолка, тянулись трубы. Тирта натянула между ними веревки и сушила там одежду. Среди веревок тлели уютные желтые лампы. Сеташ выглянул в единственное окно и увидел далеко в вышине мост, на котором Вики их придушил.

– Не касайся подоконника, – посоветовал Авак. – Тирта из этого окна выплескивает все отбросы.

На ужин была лапша. Еще в процессе готовки Тирта начала помогать Вики с бутылкой. Когда миски выстроились по колченогому столу, в глазах женщины блестели веселые пьяные слезки. Сеташу стула не нашлось. Он был готов есть стоя, или сидя на полу, но Вики сказал: «Садись, щенок», и переместил Тирту к себе на колени.

Они отхлебнули еще по глотку. Вики утер слезы Тирты и игриво махнул бедрами.

– Мы скачем-скачем-скачем, скачем на лошадке! – загоготал он. – Мы совсем уже не плачем! Все у нас в порядке!

– А ты сможешь, милый? – лукаво спросила Тирта.

– Он меня по голове бил, не по яйцам, – усмехаясь, ответил Вики. – У-у-ух, ямка!

Они потеряли равновесие и покатились по полу. Вики сбил бутылку, но поймал ее и зажал горлышко губами раньше, чем жидкость выплеснулась. Сеташ старался смотреть в тарелку. Его родители никогда не позволяли себе ничего подобного, как бы пьян ни был Саан.

Тирта застонала. Вики засопел. Сеташ попытался отвести взгляд от шевелящегося одеяла, но почему-то это непросто было сделать.

– А ты никого не боишься, да? – задумчиво спросил Авак. Он лежал на боку, подложив руку под голову, длинный и полуголый. На его ребрах темнели пятна, оставшиеся от побоев Вики. Глаза мальчика тускло блестели в темноте. Сеташ учуял кислый запах его подмышек.

– Ты про то, что я заговорил с Хайдером? – уточнил он.

Авак кивнул.

– Боюсь, конечно. И Хайдера бы испугался, если бы он решил меня побить. Просто я чувствовал, что он не рассердится. Ты видел когда-нибудь собак со дна плинты?

– Ош-ша, – тихо сказал Авак. – Нам же завтра на дно.

– Собак я очень боялся, – закончил Сеташ. – Потом отец объяснил, что этого нельзя делать.

– А кто твой отец?

– Рыбак.

Авак улыбнулся.

– Не так круто, как у меня.

Они помолчали. Одеяло, исторгнув залп спиртовой вони, в очередной раз поменяло позу.

– Так зачем тебе в лимб? – шепотом спросил Авак.

Сеташ тяжело вздохнул.

– Точно не знаю, – честно ответил он, а потом рассказал всю свою историю. Он рассказал про сны, про безумие родителей, про билет на Зарн. Чем дальше он говорил, тем больше становились глаза Авака. Слушая историю возвращающегося камня, он давился от беззвучного смеха.

– Так можно вечно его продавать…

Когда Сеташ закончил говорить, воцарилась глубокая тишина. Вики и Тирта спали. Авак молчал и ошалело грыз ноготь.

– Я хочу в свои сны, – прошептал Сеташ. – Я хочу, чтобы они были миром, в котором я живу. Я не хочу просыпаться на хайве. Я люблю небо, люблю, когда горизонт… люблю, когда скачут лошади.

– Я пойду с тобой, – обещал Авак.

– Спасибо, – ответил Сеташ. Он чувствовал, что засыпает. – Я хочу найти в Лимбе то место. Хочу знать, что оно есть. Хочу найти следы. Не знаю, чего именно. Хочу спать на земле своего сна. – Речь мальчика стала медленной. Он произносил фразы по одной, паузы между словами становились все больше. Сияло солнце. Небо опять простерлось от горизонта до горизонта.

– Думаешь, ты сможешь его найти? И как нам его искать? – спросил Авак. Но Сеташ ничего ему не ответил. Он спал.