Часть пятая

ОТ КОНЦА К НАЧАЛУ

Глава 21

ОТСТУПНИКИ

Вики стянул шлем. Наушники больше не защищали его барабанные перепонки, и он слышал надрывный, вибрирующий рев сотен двигателей. Воздух, пахнущий гарью, молниями и пустотой, рвался и гремел, словно один непрерывный взрыв растянулся на секунды, минуты, часы. Лицо горело. Вместе с мучительными рвотными спазмами верх по горлу поднималась кровь, и, наклонившись, Вики сплюнул ее – густую, темную – в вездесущий серый пепел, оседавший на желтые камни разрушенных зданий. Казалось, голодный пес сомкнул зубы на его вывернутых наружу кишках и тянет их вниз. Падать он не хотел. Он знал, что упавшие не встают, а так и остаются лежать, скорчившиеся, насаженные на клинок своей боли. А потом они умирают, и их засыпает пеплом.

– Эй, ты в порядке? – Вики почувствовал руку у себя на плече и только потом различил звук голоса. Напарник поднял забрало и кричал прямо ему в ухо.

Вики потрогал свою щеку. На пальцах остался липкий след. Пот и сукровица. Он таял как свеча. Его кожа превращалась в одну сплошную язву. И то же самое происходило внутри. Как будто его опустили в кислоту, в органический растворитель.

– Нет, – прохрипел он. – Не в порядке.

Внезапно грохот возрос в разы, и Вики ощутил тишину. Она стала возможной, потому что уши уже не слышали этот звук. От него вибрировало все тело и гудели кости. Что-то приближалось. Что-то большое.

Лучи пробили смрадную пелену дыма, белыми всполохами заполнили проемы окон, а потом в здание врезался корабль иша. Его дюзы в последний раз вспыхнули и погасли. На двух солдат обрушился град мелких камней и туча горячей пыли. После близкого взрыва рев других кораблей показался тихим, отдаленным.

– Мимо, – оскалился Вики. Обтекаемая стальная туша застряла где-то между вторым и третьим этажом, правее того места, где укрывались они.

– Там могут быть выжившие! – закричал ему напарник. – Надо добить!

– Подожди. – Вики вытянул из подсумка тюбик с золтом, жадно захватил его губами, чувствуя, как леденящая струйка стекает ему на язык. Это вещество казалось холодным даже в пекле. Вики вынул надкушенный тюбик изо рта и вытер губы. На тыльной стороне руки остался светящийся синий след. Он догадывался, что так же сейчас светится и его рот, и все внутри.

– Ну что, вернул силы? – спросил напарник.

– Пойдем, завалим кого-нибудь, – ответил Вики. Он чувствовал, как жар сменяется немым искусственным холодом. Его страшно уставшие мышцы и все его облученное, распадающееся тело снова были в работе. Он еще мог побродить по этой обгорелой земле, пострелять.

Надев шлем, Вики двинулся вдоль полуразрушенного коридора. Они были на верхнем, самом простреливаемом этаже здания – приходилось пригибаться и ползти вдоль окон, перебежками двигаться в тех местах, где внешнюю стену снесло начисто. Сквозь руины крыши просвечивало солнце. Его лучи, проходя через дым и пыль, становились красными, страшными, предвещающими беду.

Вики увидел других солдат. Еще несколько дней назад на их белых бронекостюмах читались золотые вензеля. Теперь все стер пепел. Люди стали серыми, выжженными, как сами камни. Лишь защитные экраны шлемов тускло поблескивали под лучами красного солнца.

Бойцы шестой квадры обступили засевший в здании вражеский корабль. Кто-то пытался камнем сбить аварийные пломбы с защитного экрана кабины. Но поле все еще функционировало. За его тусклым сиянием можно было различить бледные лица пилотов. Они переодевались, готовясь к последней схватке.

В наушниках шлема зашипел общий эфир.

– Вы нас бомбили, а мы вас за ноги повесим на подобстрельную стену, – сказал командир квадры. Пехотинцы дружно загоготали. Хриплые смешки полумертвых людей. Вики смотрел на силуэты пилотов и думал о том, что те выглядят лучше, чем самый крепкий парень на этом рубеже. Они сидят в своей кабине, за пульсирующим непробиваемым полем, и им не приходится вдыхать пепел, медленно растворяться в этом аду…

– Дай я, – потребовал он. Парень с камнем отошел в сторону. Вики тяжело спрыгнул на округлый верх иша. Гладкую сталь припорошило каменным щебнем, но она даже не прогнулась. Он скинул с плеча лучевую винтовку, приставил конец кристалла к аварийному рычагу и спустил курок. Вспышка отразилась в темных экранах шлемов, желтые искры рассыпались по защитному полю корабля, поскакали вниз. Вики держал луч, пока рычаг не покраснел, а потом яростно ударил ногой по раскаленному металлу. Поле побледнело, съеживаясь, лицо пилота стало четким. Вики увидел направленное вверх дуло пистолета и, уходя от выстрела, откинулся назад. Пилот выбрал мишенью другого солдата. Тот лишь покачнулся – пуля застряла в нагруднике.

– Берите живыми, – рявкнул командир в общий эфир.

Напарник Вики спрыгнул внутрь кабины. Началась рукопашная. Пилотов смяли, забили прикладами винтовок и за ноги вытащили вверх. Они сопротивлялись с яростью отчаяния.

– Понюхайте пепла, – шептал Вики, – почувствуйте себя под прицелом ваших друзей.

Он в экстазе провожал взглядом окровавленные лица, потом пошел за маленькой жуткой процессией. Кто-то принес ремни. Пилотов связали и вниз головами вывесили в окно. Вики и его напарник засели в остатках эркера верхнего этажа. Теперь они видели обреченных прямо под собой. Легкие туриты не могли спасти их от скорой смерти.

Разрушенный город внизу. Маленький, занюханный, неотличимый от десятков других подобных поселений, он почему-то превратился в центр сражения и войны, стал узловой точкой. Разбитые боевые машины. Покосившие здания. Серый пепел. Черный дым. Красное солнце. В этом городе люди седеют за один день.

Через два часа пилоты все еще были живы. Они умирали в муках, на глазах солдат своей и чужой стороны. Вики больше не смотрел на них. Он не мог видеть лица обреченных с тех пор, как они стали растворяться в здешнем неблагоприятном климате. Но он был рад, что они страдают. Ему казалось, что их смерть – отмщение его жизни. Он смотрел в прицел и иногда стрелял. Короткий луч его винтовки прорезал мглу и уходил куда-то далеко, на вражескую землю. А потом возвращался ответный выстрел, и камни эркера плавились в луче чужой винтовки. Выстрел за выстрел, рана за рану, смерть за смерть.

– Если бы те повесили наших, – пробормотал напарник слипающимися окровавленными губами, – я бы сам их пристрелил.

– Кого? – не понял Вики.

– Тех, кого повесили. Плохая смерть. Лучше луч.

– Да. – Вики смотрел на экран прибора дальнего видения. Ему стало казаться, что черный дым дрейфует к центру города, собирается в странный темный кокон, сплетенный из огромных клубящихся шлейфов. Галлюцинации. Здесь он видел и не такое. Он засыпал и просыпался среди этих камней, с хриплым криком на посыпанных пеплом губах, с кожей, похожей на гнилой сыр, с телом, превратившимся в червоточину, прилипшим к бронекостюму, с пальцами, вплетенными в механизм винтовки. А пока он спал, ему снились разные вещи. Снилось, как его разрубает лучом, как он ползает в поисках своих ног. Снилось, как воскрес его бывший напарник. Снилось какое-то пустынное черное место, при виде которого он плакал во сне, чтобы потом проснуться с сухими и воспаленными глазами.

Да, он видел вещи странные и страшные. И сейчас он смотрел в окуляр прицела, не зная, спит или бодрствует, галлюцинирует или заметил что-то, что происходит на самом деле.

– Шарокары, – предупредил напарник. Между развалин появилась одна машина, потом другая. Одноместные моноциклы, окруженные шаровидным защитным полем. Они легко лавировали на перегороженных обломками улицах, переваливали через нагромождения камней, падали, но не переворачивались. Их единственным уязвимым местом были пушки, дула которых выходили из-под поля.

Вики начал стрелять. Его луч бежал по обожженным камням, гнался за подвижными целями. Иногда он подсекал шарокар, и тогда над вражескими машинами взлетали снопы желтых искр.

– Справа, – сказал напарник.

Вики не отреагировал – у него уже была цель. Он видел, как лучи других стрелков поднимаются над испепеленной пустошью. Тридцать легионеров с винтовками против десятка боевых машин.

Шарокары открыли ответный огонь. Их помповые пушки было слышно даже сквозь наушники. Здание содрогнулось от глухих ударов, в общий эфир врезались крики раненых.

Вики чувствовал, как винтовка греется у него в руках. Камни вокруг трескались от жара. Но враг был ближе, и Вики все чаще попадал в цель. Он видел, как раскаляется сталь под его лучом. Красные, оранжевые, белые блики, сияние струек расплавленного металла.

Кто-то помогал ему снизу. Вот уже шесть лучей уперлись в одну точку. Шарокар выстрелил, и его перегретую пушку разорвало на куски. Раскаленные обломки брызнули во все стороны. Щит машины погас, моноцикл потерял равновесие и, вращаясь, начал отплясывать танец смерти. Он ударился о камни, выброшенный в воздух пилот попал под чей-то огонь, распался на куски и кровавой кляксой упал к подножию дома.

Вики заметил пехоту. Серые усталые люди перебегали и падали, прячась за своими машинами. Он стал стрелять и по ним. Он подрезал одного, потом другого. Вдруг ухнуло совсем близко, и в наушниках взорвался крик напарника. Вики бросил винтовку, повернулся и увидел перекошенное болью лицо товарища. Бомба взорвалась прямо под ними. Эркер рушился, а тело напарника было пробито кусками оголившегося каркаса здания.

Крик стал странным, протяжным, нечеловеческим. Вики смотрел в бледное лицо боевого друга. Он вдруг понял, что тот больше не кричит – его глаза были уже мертвыми, губы расслабленно сомкнулись. Но крик остался.

Вики чувствовал, как крошатся под ним камни. Он пополз назад. Чей-то стон резал и рвал слух. Выбравшись с эркера, он скорчился за остатками внешней стены и в исступлении, стараясь избавиться от звуков чужой боли, сорвал с себя шлем. Он знал, что должен услышать рев дюз, глухой рокот пушек и шипение лучевиков. Но ничего этого не было. Мир по-прежнему полнился криком, волной высокого звука. Стон накатывал, как морской прибой. Он походил на песню, на страшный звенящий плач.

Вики внезапно вспомнил свои сны. Ему на глаза навернулись слезы. Он снова видел темноту. В ней жило само страдание, сама боль, само отчаяние, несравнимое ни с чем. Трясущейся рукой он забрался в подсумок, достал новый тюбик золта и присосался к безвкусному холодному желе. Его глаза, полные слез, смотрели на площадь, где, как и он, корчились люди. Сотни людей. Все те, кого он должен был расстрелять, все те, кто должен был выкурить его из этих развалин.

«Встать, – услышал Вики свою мысль, – надо встать. Лег – значит, умер». Он медленно поднялся на колени, потом на ноги. И тут он увидел, откуда исходит звук.

Один из пленных пилотов пел. Его губы шевелились, хотя и не так, как это бывает у поющих людей. Жидкость, стекавшая по ним, была слишком черной, чтобы быть кровью.

– Алые слезы войны будут течь без конца

– И пустота примет всех, кто не верил в нее

– Алые слезы войны будут течь без конца

– И пустота примет всех, кто поверил в нее

Вики молча попятился назад, вглубь дома, к уцелевшим лестницам. Он втягивал в себя волшебную живительную смесь, не думая о том, что нарушает инструкции, что принимает слишком большую дозу. Он тянул, и пятился, и смотрел на уничтоженных, раздавленных неведомой силой людей, которые заполняли площадь.

Дыма и пепла стало меньше. Он как будто утекал, собирался в центр города, складываясь в огромную черную сферу, в поле тьмы, рядом с которым силовые поля шарокаров казались ничтожными пародиями.

И Вики с ужасом подумал, что у этой штуки тоже есть пилот. Только не такой, которого можно убить из лучевой винтовки.

А крик все звенел и звенел в воздухе. Черная жидкость изливалась изо рта мертвеца, ползла вверх и вниз, превращая его во что-то. Обмякшие руки поднялись кверху, и странное существо, уже совсем не человек, начало танцевать, раскачиваясь на ремнях.

Вики увидел, как шевельнулся его напарник. Над трупом поднялась черная тень. Она тоже пела и танцевала. И слушать ее, и смотреть на нее было невыносимо. Вики чувствовал, что этому месту приходит конец. Он бросился назад и вниз, прочь от дома, прочь от центра города, в котором из дыма и пепла сплетался черный кокон.

Он бежал в пустыню. Бежал и слышал у себя за спиной непрерывную песню боли. На третий день он увидел солнце без красного ободка. Ему хотелось верить, что теперь он в безопасности.

Кео Лу лежал на спине. Всем телом он ощущал упругую мягкость своего щита. Волна света спала, и сквозь пелену кокона было видно комнату. Щит должен был приглушать свет, но она все равно казалась сверхъестественно яркой. Все в ней фосфоресцировало, излучало энергию. Ро Мейр Ганеде подумал о том, что солнечный ветер был так силен, что изменил все вещи вокруг. Может, сейчас так же светится весь Калинмин? Весь город? Весь мир? Вселенная?

Эл-ша сложил клубящиеся руки на груди. Он очень устал. Его лицо застыло в напряженной неподвижности. Сейчас он чем-то напоминал мертвеца. Беспокойного мертвеца, тело которого не может сгнить, а неприкрытые глаза вечно смотрят во мрак.

Он лежал, и мысли его были мрачны. Постепенно он начал понимать, что он не один. Рядом было какое-то существо. Слабое. Отвратительное. Не человек, и даже не призрак. Кео Лу понял, что не заметил его сразу потому, что оно слишком его боялось. Страх делал его еще меньше, чем оно было. Оно затаилось где-то между атомами воздуха.

– Покажись, – приказал Ро Мейр Ганеде. Ему странно было слышать свой голос внутри кокона, и странно было думать о том, что какая-то тварь могла прибиться к нему, когда он окутывал себя плащом мрака.

Существо подчинилось. Что-то возникло в воздухе над лицом Кео Лу. Сначала оно напоминало каплю темной слизи, потом разрослось, расправилось, приобрело черты человеческого лица. Эл-ша увидел над собой лицо мальчика. Оно было одной сплошной темнотой. Глаза – как черные провалы. Все черты будто смазаны.

– Сеташ? – спросил Кео Лу.

– Не знаю, – беззвучно ответило существо.

Ро Мейр Ганеде присмотрелся к фактуре полупрозрачного тела и понял, что перед ним остатки его же заклятия. Он удивился. Он не мог создать жизнь, но мог украсть. То, что это существо находилось здесь, реагировало, боялось, говорило, могло означать только одно: он достал мальчика. Под взглядом эл-ша темная фигура начала истончаться, и он закрыл глаза, чтобы не разрушить ее прежде времени.

Он достал мальчика. Этот едва видимый дух, наполненный страхом, жил потому, что в нем была кровь души Сеташа. «Значит, Сеташ мертв», – рассудил Кео Лу. Он начал по секундам восстанавливать происшедшее и вернулся мыслью к странному звонку с того света. Зачем было все это говорить? Зачем было выдавать свое присутствие? Зачем лишаться стольких преимуществ?

Кео Лу хорошо знал того, кто ему звонил. Он знал, что этот человек никогда не лжет и никогда не делает глупостей, хотя часто рискует. Меньше чем через минуту после их разговора поднялся солнечный ветер. «Он говорил правду про мировой катаклизм, – решил Кео Лу, – он звонил потому, что хотел задержать меня, он рассчитывал, что я погибну».

И тут его осенило. Его противник не знал о Сеташе. Не знал ничего или почти ничего. Ро Мейр Ганеде открыл глаза.

– Ты летел назад на крыльях солнечного ветра? – спросил он.

– Да, – прошептало существо.

– Откуда?

Существо беспомощно приоткрыло рот.

– Я не могу сказать.

– А откуда дул ветер?

– Я не могу сказать, – взмолилось существо. Оно было в панике.

Тень улыбки появилась на губах Ро Мейр Ганеде.

– Это одно и то же место?

– Да, – обрадовалось существо. Оно боялось и хотело служить. Кео Лу видел это. Такое поведение нравилось ему куда больше, чем героическая немота Сеташа.

– Ты будешь жить, – обещал эл-ша. – Соберись обратно в каплю.

Лицо мальчика съежилось и послушно стало крошкой черного студня. Кео Лу свил вокруг него еще один кокон. Кокон внутри кокона. Он собирался законсервировать его и защитить даже от себя. Закончив работу, он положил в карман получившийся предмет. Вещь напоминала кусок черного кварца.

Постепенно Кео Лу начал ощущать вкус нежданной победы. Он выжил. Теперь он обходил неожиданно возникшего противника на три хода. Он знал, что это он вызвал солнечный ветер, когда убил мальчика. У него в кармане лежало все, что, как он думал, от этого мальчика осталось. У него по-прежнему был СкаТек.

Ро Мейр Ганеде снова сложил руки на груди. Надо было думать дальше. Еще несколько верных решений, и он будет могуществен. Он попытался найти сравнение тому, чем он станет, и не смог. Такая ситуация его вполне устраивала.

Авак поднял голову и посмотрел на светлый прямоугольник двери. Потом повернулся и посмотрел на пожарную лестницу. Тихо. Камни холодили спину, пахло мочой. Колосс, в который он забился, ничем не отличался от всех остальных. Погони не было. Где-то далеко шумела толпа. Кто-то пел. Кто-то продавал булочки.

– Мне хреново, – сказал мальчик. Он растер лицо руками, взъерошил волосы и встал. Несколько минут он пытался придумать, куда ему идти. Он чувствовал себя свободным и испытывал от этого растерянность. Ему пришла идея, что стоит предупредить Тирту, но он моментально ее отверг. Его встреча с Вики закончилась смертью Вики. Чем закончится его встреча с Тиртой?

– Ничем. Ее просто не будет.

Какая-то тетка шарахнулась от него в полутьму лестничной площадки. Мальчик удивленно проследил за ней взглядом, потом опустил глаза и увидел, что вся его рубашка в крови. Он вспомнил, что сегодня у него на руках умерли два человека.

Не то чтобы он об этом забыл. Просто почему-то эти события на время отступили от его сознания. Он думал, что ничего уже не может исправить, а значит, думать о них было бессмысленно. Он отдал им дань чести, он помнил их лица. Что еще он мог сделать? Ответ пришел сам собой.

– Ки-и-до, – тихо напомнил себе мальчик.

Он почувствовал, как его кожа покрывается мурашками. Он не был свободен, и у него не было выбора, потому что был долг. Авак стянул перепачканную рубашку, связал ее в тугой узел и запустил в темноту лестничного пролета. Он почувствовал странную бодрящую силу в своих руках. Он пережил сильный страх и сильное горе, но было и что-то еще. Он понял, что изменился. Он вспомнил, как дрался с невидимым существом на дне хайва. Сейчас то настроение возвращалось, но в нем больше не было истерики. Вместо нее была решимость.

Авак вышел на улицу. На нем были только штаны. Ветер гулял в пустотах хайва. При ходьбе амулет Авадиса мерно бился о грудь. Он поднял его на ладони. Он впервые рассматривал эту вещь.

Она была небольшой, золотистого цвета, однако ее металл был тяжелее золота. Работа казалась удивительно тонкой. Горела земля, а над ее поверхностью всходило пылающее солнце. Лучи светила вырывались за пределы миниатюрного барельефа. Каждый всполох огня был продавлен с небывалой точностью. Дыма не было, или неведомый мастер не пожелал его изобразить.

Авак подумал, что стоит убрать эту вещь в карман, но чем дольше он смотрел на эти золотые всполохи, тем крепче становилась его иррациональная вера, что никто не посмеет сорвать ее с его груди. Ему стало холодно, но он не торопился. Он чувствовал, как озноб пробирает тело, как сердце мерно стучит в груди. «Быть может, выбор все-таки есть?» – спросил себя мальчик. И тут же ответил: «Да». У него было два ки-и-до.

Авак расставил руки. Он шел посередине улицы, полуголый, с сияющим символом на груди, с огненно-рыжими волосами, с отрешенным, серьезным лицом, на бледной коже которого ярко проступали конопушки. Люди оборачивались на него, но ему было все равно. Он представил, что в правой руке держит идо перед Авадисом, а в левой – перед Вики.

Он закрыл глаза. Вскоре он почувствовал, как его правая рука наполняется тяжестью, а левая, напротив, становится легкой. Его повело в сторону, и он больно ударился о столб. Авак остановился и расхохотался. Он оглянулся вокруг. Больше никто не смеялся. Люди торопливо обходили его по широкой дуге.

– Прости, Вики. Ты был моим отцом, но ты умер позже.

Он повернул и вошел в небольшой магазин. Продавец поднялся ему навстречу, крупным брюхом преграждая проход.

– Воровать ты тут… – пробурчал он, и осекся. Мальчик встретился с ним взглядом. В его глазах были презрение, горе и решимость. В лице торговца что-то дрогнуло. – …не будешь, – очень тихо закончил он.

Авак достал кошелек Авадиса.

– Мне нужна рикта или кес, – ответил он. – Мне сначала заплатить за вход?

Казалось, что живот мужчины сдулся. Авак обошел опешившего продавца и остановился перед стендом с рубашками. Он сразу увидел длиннополую красную рикту, на которой было изображено восходящее солнце. Была ли это реклама образа жизни, или что-то еще, привлекали ли этот рисунок и цвет ненужное внимание, ему было все равно. Он понял, что сегодня может одеть только такую рубашку.

Через полчаса он сидел в этой рубашке на мирском вокзале. Он знал, что скоро придет Зарн, про удивительное устройство которого ему рассказывал Сеташ. Правая рука мальчика лежала на груди. Сквозь ткань он ощущал странный амулет. Скоро, очень скоро он покажет его Гиру. Если только сможет найти дайна. Если только пробьется через стражу. «Если» было много, но Авак не обращал на них внимания. У него была цель.

Свайр откинулся на спинку водительского кресла своего ринкара. Машина спала на высотной парковке. В темных экранах пульта управления плыли отражения облаков. Юноша глубоко вздохнул, потом наклонился и заглянул в один из мониторов. Он увидел свое отражение.

Рана на шее превратилась в маленькую темную точку. Это был даже не шрам, скорее нечто вроде странной родинки. Свайр подумал, что она останется навсегда, и машинально прикинул, идет ли она ему. Она шла. Он улыбнулся, еще раз посмотрел на себя, и перестал улыбаться.

Он не знал, что происходит, не знал, куда ему ехать. Кео Лу исчез. Его браслет-коммуникатор не был отключен, не был сломан, не утонул в реке Цаль – он просто куда-то пропал. Его не было на планете. Его не было даже рядом с ней.

Свайр погладил ямочку у себя на шее. Она была хороша и на ощупь. Он подумал, не вызвать ли Фею, но ответом на мысленный вопрос стал приступ отвращения. Она нравилась ему, с ней бывало весело, но… Юноша вспомнил, что то, что она сегодня делала, было его инициативой, и содрогнулся. Это он мстил Малышу Поезду Хайдеру, не она. Он приказал схватить этого человека. Он научил ее мучить.

А Хайдер защищал Сеташа. Как своего друга. Нет. Как своего бога. Свайру стало не по себе. Он знал, что стал в чем-то похож на Хайдера. Это случилось несколько часов назад, когда Сеташ говорил с Ати. Что-то окружало этого мальчика, что-то в нем было, что-то он мог. Мурашки побежали по рукам юноши. Он знал, что очень скоро может не просто стать похожим на Хайдера, а разделить его судьбу до конца. Он знал, что Фее плевать, с кем она ела мороженое. Если завтра он не сможет быть таким же кровожадным, как она, девочка его съест. Юноша отогнал мысль о возможности расправы над собой. Он верил, что достаточно нужен Кео Лу.

Кео Лу. Кеоле Ро Мейр Ганеде.

Свайр понял, что последний раз видел господина, когда тот входил в дом Сеташа. Что, если браслет-коммуникатор отключился из-за того, что случилось там? Что, если… Свайр испытал безумную надежду. Что, если мальчик изменил даже Кео Лу?

– Пусть все будет иначе, – прошептал свайр.

Он помнил больные руки своего повелителя. Теперь он снова владел эл древних миров, из которых пришел. Он знал, как это лечить. Им нужен был мин. Мин это улыбка случайно прохожего. Мин это завтрак, который кто-то приносит тебе утром. Мин это внимание и добро, которое вспышками возникает между людьми. Это то, чего Кео Лу лишен напрочь. То, без чего распадается даже не сломанная душа.

Свайр разбудил машину. Гибкие ноги ринкара заскользили по дороге. Он бежал как водомерка, скользя на шести своих коньках. Скоро небоскребы Миры уже слились в единое разноцветное марево. Свайр спешил к Кео Лу. Он хотел помочь ему. Помочь им обоим. Он хотел, чтобы все было иначе.

Глава 22

ЗМЕИНЫЕ ДЕЛА

– Мерек, – позвал чей-то голос. Прошла долгая минута. Саан почувствовал, что существует и что у него все болит. Он понял что спал.

– Мерек, – снова позвал голос.

– Мне кажется, ты до него никогда не достучишься, – скептически заметил кто-то.

– Ош-ша, старина Мерек, чем же надо было так обдолбаться?

Саан открыл глаза. Он лежал на узкой лавке у стены камеры. Ему дали одеяло, но от этого стальное ложе, прикрученное к каменной стене, не становилось мягче. Саан охнул и сел. Он привык спать в своем доме, на мягком полу, привык качаться и слушать пение ветра, гуляющего в пустотах хайва. Здесь ничего этого не было.

Помещение было большим, квадратным. В нем было девять клеток: три прямоугольных вдоль стен и две скошенные, пятиугольные угловые. Почти все они пустовали. Посередине просторной комнаты стоял грубый стальной стол. За ним, опираясь локтем на стопку документов, сидел усталый наемник.

– Мне кажется, твой друг тебя не слышит, – сказал он, обращаясь к седовласому человеку, который, скрестив ноги, сидел на крутящемся стуле перед клеткой Мерека.

– Мерек был мне как сын, а теперь он мне как брат, – ответил седовласый. – Я его всему научил, ты знаешь… мы вместе дрались за ворота, потом вместе дрались за Калинмин.

В голосе мужчины звучала ностальгия, полная горечи.

– Тид, – ответил из-за стола усталый охранник, – ты от него ничего не добьешься, он сейчас как истукан. Пойди, отдохни.

Потолок помещения был усеян маленькими белыми лампами. Они немного слепили, но давали ровный яркий свет. Сквозь сетку прутьев Саан разглядел, что плечи седовласого блестят, а потом понял что тот в роскошном онге. Нихромовое напыление делало поверхность металла чистой как зеркало. Саан решил, что седовласый – тоже наемник.

– Не уйду, – ответил седовласый.

Саан посмотрел чуть дальше и увидел Мерека. С того сняли путы. Тело сыщика, не шевелясь, стояло посреди своей камеры. Саан помнил, что Мерек так же стоял в тот момент, когда он решил вздремнуть. Он не знал, сколько прошло часов, но это немое постоянство его ужаснуло.

– Тогда, может, в кнапи сыграем? – кисло предложил охранник. – Скушно…

Тид искоса на него посмотрел. Наемник за столом запнулся и немного съежился.

– Мерек, – снова позвал седовласый.

Даже сидя, Саан продолжал кутаться в одеяло. Тепло его успокаивало. Он потянулся и похрустел спиной. Ни один из наемников не заметил его пробуждения. Он уже устал рассказывать историю, в которую никто не верил. Он хотел только, чтобы его не трогали.

– Мерек.

– Я с ума сойду, если ты еще раз его окликнешь, – прошипела воровка из камеры на другом конце комнаты. Саан почти не видел ее за частоколом прутьев, но голос у женщины был такой, что от него по коже бежали мурашки. Она была худой, старой и носила множество разноцветных платков.

– Заткнись, – посоветовал охранник.

– А что ты сделаешь? – хрипло засмеялась женщина. – Я тоже под защитой Гира. Он справедлив.

– Да, он справедлив, – сказал наемник. – Поэтому я использую тазер только, если ты еще что-нибудь скажешь.

Наступила тишина.

– Мерек, – безразлично позвал Тид.

Саан бесшумно лег обратно. Мерек… Мерек… Мерек… Время слиплось и стало неразличимым. Он снова уснул.

Когда Авак пришел на Мирский вокзал, солнце клонилось к горизонту, и его преломленные световыми щитами лучи обрели насыщенный оранжевый свет. Над монорельсом парили голограммы, отсчитывающие последние минуты до прибытия поезда. Народ прибывал. Обогнув плотную группу наемников, Авак увернулся от человека с тачкой и замер на самом краю платформы. Ребристая полоса рельса проходила у его ног, длинной петлей выскальзывала из здания вокзала и зигзагами убегала вдаль. Мальчик прищурился, провел по ее изгибам глазами, пытаясь уследить, найти самую дальнюю видимую точку рельса. Где-то у горизонта тот поднимался выше и снова выныривал из-за небоскребов. Авак приложил руку к глазам. Вот оно, черное пятнышко. Это был тоннель на месте, где монорельс прошил небоскреб. Дальше ничего не было видно. Мальчик привстал на цыпочки и ждал. Внезапно черный провал тоннеля превратился в серебристую вспышку. Авак моргнул. Он увидел, как Зарн стремительной белой змейкой въезжает на Миру. Поезд несся, пожирая стальную нить монорельса. Солнце блестело на его бортах. Он был необычайно красив. Прошла секунда, и он снова скрылся за домами.

Мальчик почувствовал, как в ожидании белого змея начала вибрировать платформа вокзала. Он опасливо отступил от ее края. Ему почему-то стало не по себе. Он вспомнил о Сеташе, и его сердце сжалось. Он хотел счастливой случайности. Хотел нечаянно наткнуться на друга на Калинмине.

Сверкающая морда Зарна снова вырвалась из-за небоскребов. На мгновение Аваку почудилось, что он различает на ней проблеск двух зеленых змеиных глаз. Он ощутил давление и тревогу. Воздух будто наполнялся электричеством; растрепанные волосы мальчика приподнялись вверх, амулет Авадиса вдавился в грудь.

Он испугался, но не отступил. Он во все глаза смотрел на поезд. Зарн серебристой стрелой мелькал за домами. Всполох, еще всполох, и вот, наконец, поезд вырвался на финишную прямую. Авак ощутил, что сила, которой он противоборствует, становится почти невыносимой. Мальчик наклонился вперед. Он словно стоял против ураганного ветра.

Он увидел, как Зарн сбавляет ход. Давление стало чудовищным. Авак чувствовал, как цепочка режет грудь, как хрустят ребра под амулетом. Этак синяк останется, подумал он, и рассмеялся прозаичности собственной мысли. Происходило что-то странное. Он стоял, наклонившись вперед, и смотрел в зеленые глаза поезда-змеи, которых на самом деле не существовало.

Зарн тормозил долгую минуту. Некоторое время его действия можно было принять за обычное торможение перед станцией, но в какой-то момент он совсем остановился, замер прямо на повороте. Его длинный хвост прятался за небоскребами. Казалось, змея то ли повисла в прыжке, то ли опасливо выглядывает из-за укрытий. Напряжение стало невыносимым. Авак услышал, как по замершей толпе проходит шепот. Платформа явственно дрожала. Боковым зрением мальчик увидел глаза каких-то теток. Он подумал, что еще минута, и на вокзале начнется паника, люди испугаются, что платформа рухнет, и подавят друг друга, или произойдет что-то еще.

Авак подумал, что надо это прекращать, потом он подумал, что не может же он быть причиной этого, потом со странным азартом подумал, что он сейчас тяжелее поезда. Огромная машина буксовала на подъеме к вокзалу. Воздух и раскаленные частицы вылетали из щели между ее жвалами и монорельсом. Небоскреб дрожал.

Мысли, тревожные, веселые и испуганные, сплошным потоком проносились в голове Авака. Он все еще не был уверен, что является виновником происходящего, но допускал это и чувствовал, что не хочет уступать. Ему показалось, что он видит, как на гладкой морде Зарна сменяются выражения. Поезд как будто укорял его, а еще он ненавидел этот амулет.

Мальчик улыбнулся Зарну. Он знал, как Сеташ полюбил эту машину, и не хотел быть ее врагом. Он собрался отступить, пропуская поезд, но не успел. Решение приняли за него. Сильная рука развернула его на сто восемьдесят градусов. Он увидел суровое лицо пожилого наемника.

– Что это ты делаешь?

– Ничего, – испуганно ответил Авак. Спиной он почувствовал, как Зарн входит на платформу.

– Ну что, морда, будем учиться? – добродушно спросил дрессировщик. – Через недельку ты должен начать нам хорошо помогать, да, да! Иначе прогоню.

Он стоял на коленях и, держа пса за голову, смотрел ему глаза в глаза. Ати его взгляд не нравился. Человека звали Чибок. Глаза у него были черными и невыразительными, в них было что-то птиьче. Он не был злым, но не был и добрым. Он был ловок, мог ударить. Они облюбовали полузаброшенную хибару у самого дна хайва. Ее хозяин переехал наверх и за гроши сдавал свое предыдущее жилье.

– У меня все собаки проходят две школы: сначала учатся выступать, потом – воровать, – усмехнулся Чибок. Он отпустил Ати и вытащил из сумки два пакета. В одном была фляжка, в другом – нарезка рыбного филе.

– Это – мне, а это – тебе, – доверительно сказал он.

– Значит, ты ничего не делал.

Авак судорожно оглянулся. Он стоял внутри плотного кольца. Его обступили наемники, не меньше шести. Тот, который держал его за плечо, по всей видимости, был среди них главным. Лицо у него было древнее, с глубокими морщинами, прорезавшими кожу цвета пыли, но серые глаза, не поблекшие с возрастом, смотрели ярко и пристально. Ворот дерта, который он носил под онгом, был высоко поднят, и мальчик догадался, что он прячет под его отворотами характерные шрамы, по которым его могут узнать.

– Ничего, – тихо повторил Авак. Они находились посреди людной станции, однако он совсем не чувствовал себя в безопасности. Он понимал, что эти люди в состоянии вырубить его прежде, чем он наберет в грудь достаточно воздуха для крика. Он подергал плечом. Наемник послушно его отпустил, однако круг не расступался, и бежать по-прежнему было некуда.

– Поезд уходит, – сказал кто-то у мальчика за спиной.

– Мы не поедем на Зарне, – тихо ответил сероглазый. – Сегодня у Зарна свои змеиные дела.

– А я поеду, – сказал Авак. Он помнил ки-и-до. Он подумал, что оно станет его крыльями. Кем бы ни были эти люди, он преодолеет их, как и все препятствия на пути к Гиру.

– Не поедешь, – спокойно отрезал наемник.

– Я буду кричать и сопротивляться, – ответил Авак. Он смотрел прямо в серые глаза. Его тонкое лицо напряглось, по скулам прошли желваки. Сероглазый поморщился, будто что-то оцарапало ему лицо, и внезапно опустил глаза.

– Не делай так, – сказал он, – потому что ты не понимаешь, что ты делаешь и кто перед тобой.

Авак услышал, как уходит поезд. Наемники молчали. Сероглазый смотрел на пыльную мостовую платформы. Мальчик испытал странное чувство, как будто ему было стыдно, но при этом он не знал, за что. Он больше не видел этих глаз, только морщинистый лоб. У главного этой группы была красивая большая голова, повязанная красным платком. Из-под края ткани выбивались темно-русые волосы, пробитые редкой сединой.

Зарн ушел, и наступила полная тишина. Люди, обступившие его, были бесшумны – Авак понял, что не слышит их дыхания, ни на одном из них не звякнули ремни. Они пахли потом и пылью, оружием и долгой дорогой, и у него появилось иррациональное убеждение, что они пришли из Мави.

– Куда ты ехал? – спросил сероглазый.

Авак хотел соврать, но вдруг понял, что не может. Всю свою жизнь он врал, но сейчас вдруг оказался выброшен из мира, где имел на это право.

– На Калинмин.

– Зачем? – поднял глаза старший. Теперь уже мальчик смотрел в пол. Он очень долго молчал. Он не хотел говорить о Гире, и о вещи, которая покоилась у него на груди.

– Ки-и-до, – ответил он, наконец.

Он почувствовал, как круг шевельнулся вокруг него. Это слово говорил им слишком много.

– Ты тоже можешь спросить меня о чем-нибудь, – неожиданно сказал сероглазый.

– Кто ты? – спросил Авак.

– Я Гир, дайн Калинмина, – ответил человек.

Авак поднял лицо и снова встретился с ним глазами. Он почувствовал прилив странной силы. Ки-и-до действовало. Только сейчас он до конца поверил в его силу. Его послали к Гиру, и вот Гир перед ним. «Если это Гир» – вдруг осадил себя Авак.

– А я Авак, – сказал он, ненадолго задумался, потом добавил, – нищий и бездомный сирота с плинты Мира.

В его словах не было ни жалости к себе, ни издевки. Они прозвучали как титул.

– Могу я задать еще вопрос? – спросил он.

– Ты его уже задаешь, – сказал Гир. – Но можешь задать и еще один.

– Кто первым ворвался на редуты у южных ворот?

Наемники переглянулись.

– Авадис Дила де Ким, говорящий с огнем, первый из тех, кому я дал звание в своем войске, – спокойно сказал Гир.

Авак почувствовал, как мурашки бегут по его спине. В этой официальной формуле была странная сила. Сила, которую он почти не чувствовал, когда говорил с настоящим и живым Авадисом.

– Кого из своей семьи Авадис потерял во время штурма ворот?

– Всех, кроме себя, – ответил Гир. – Ты проверяешь меня?

В голосе дайна Авак различил удивление.

– Да, – признал он, – но я не хотел тебя обидеть.

Он опустился на одно колено. Никто не учил его знакомиться с дайнами. Этот жест стал естественным выражением эмоций. Мальчик посмотрел вверх. Наемники молчали. Авак увидел вещь, которую раньше почти не встречал. Эти люди могли улыбаться, но оставаться серьезными. Что-то похожее было и в Сеташе, но в Сеташе оно еще не созрело.

Сквозь город течет Цаль. Ее дельта огромна, а протоки разбивают центр Лефеса на несколько островов, так что плинты отделены друг от друга водой. Калинмин – это плинта, и значит, остров. Он имеет форму вытянутого ромба, и он достаточно велик, чтобы жить на нем несколько лет и ни разу не видеть реку. Однако именно река определяет форму Калинмина и уклад жизни на нем, обозначает границы острова, является гарантом его автономии, гарантом власти его дайна.

Горв курил редко, но сейчас он чувствовал, что табачок ему совершенно необходим. Веревочник облокотился о литые перила проспекта Лери. Он был такой длинный, что его концы терялись в оранжевом мареве дымов и огней.

Горв выбил золу из своей трубки. Он не торопился, и полез за кисетом только тогда, когда последние крошки пепла разлетелись по ветру. Лери связывал две острые оконечности Калинмина, мысы Зирак и Ринор. Оба мыса укреплены. Зирак – неприступная обитель Гира, Ринор – его последний форпост. Сейчас Горв стоял почти в самом центре острова. Он находился в получасе ходьбы от шахты Дебрима.

Впрочем, его интересовали совсем не лифты. Он смотрел на Алькон. Когда Гир занял Калинмин, Алькон был всего лишь строящимся колоссом. Повстанцы прогнали рабочих, разрушили машины и не позволили Совету верхнего города завершить проект. Алькон стал крепостью Гира. Он поднимался от основания хайва, но не доходил до поверхности граунда. Это была квадратная башня, целиком поместившаяся внутри колоссальной громады хайва. Горв поджог зелье и затянулся. Дым был густым, пряным, бодрящим. Лавочник выпустил изо рта два белых колечка и сквозь них продолжал смотреть на свою цель.

– Это полное безумие, – хриплым шепотом сказал он себе. – Я же просто торгую веревками.

Он улыбнулся. Цитадель была хорошо освещена, ее стены белели в темноте. Каждая из них была шириной примерно шестьдесят метров. На мощных каменных балконах стояли софиты. Алькон занимали наемники. Горв знал про крепость только слухи. Говорили, что у Алькона огромные подвалы, которые уходят глубже дна хайва, куда-то вниз, в тоннели под рекой, и дальше… В кабаках шепотом рассказывали, что из тоннелей наемники и поднимаются. Бытовало мнение, что Гир занимается контрабандой и какими-то еще черными делами. Простые люди к крепости предпочитали не приближаться. Наемники, в свою очередь, редко появлялись на улицах Калинмина. Крепость была их маленьким городом.

Горв оглянулся. В ста метрах от него начинался мост, который соединял ворота Алькона с проспектом Лери. Начало моста никем не охранялось. Лавочник заметил, как оттуда вышла группа наемников, распалась на части и смешалась с толпой. Это были дозоры.

Горв снова посмотрел на крепость. На углах стены виднелись всего два охранника. Веревочник подумал, что слухи сильно преувеличены. Наемников здесь было меньше пятидесяти человек. Днем сорок из них дозорами расходились по хайву. Гир кормил их. Они охраняли Калинмин. И они вовсе не были страшные, просто делали свое дело.

Веревочник докурил и снова вытряхнул трубку. Его лицо стало игриво-хитрым. Остатки табачка красными огоньками поскакали по металлическому настилу основания улицы и исчезли в бесконечной пропасти хайва. На одном плече Горва весел моток каната, на другом – ржавая жестяная воронка. Он уже знал, что будет делать.

Ати поняла, что Чибок ей надоел. Она отошла от него, насколько позволяла привязь, и впервые в своей жизни попробовала залаять. Сначала что-то не смыкалось в ее собачьем горле, и она смогла издать лишь слабый булькающий звук. Потом у нее получилось.

– Эй, пошел учиться, – крикнул Чибок. Он попытался дотянуться до пса, но был уже достаточно пьян и двигался вяло. – Дурной пес, мы не закончили урок…

Ати гавкнула один раз и подняла левую переднюю лапу, потом гавкнула два раза и подняла правую переднюю лапу. Она смотрела прямо на Чибока. Тот замер, и, не разрывая с ней зрительного контакта, еще раз приложился к бутылке.

Ати опустила правую лапу, гавкнула три раза и подняла левую лапу. Она увидела, как меняется выражение лица собачника. Она наконец-то пробила его. Она опустила левую лапу, гавкнула четыре раза и подняла правую лапу. Он больше не мешал ей. Он смотрел.

Ее голос окреп. Лай теперь даже доставлял ей удовольствие. Это было самоутверждение. Она гавкнула пять раз, выдержала паузу и гавкнула шесть раз. Чибок улыбнулся.

Второй собакой Чибока была Руп, старая тощая сука с огромной вытянутой мордой и страшной надорванной пастью, из которой отчетливо выпирали клыки. Она была то вялой, то стремительной. Именно ее дрессировщик использовал для самозащиты, когда его прижали на Мире. Ати, впрочем, об этой истории ничего не знала.

Когда Ати пролаяла семь раз подряд, Руп, лежавшая у порога, подняла голову и с неподдельным интересом на нее посмотрела. Числа уже стали достаточно большими, и Ати было трудно считать. Она начала делить свой лай на блоки. Когда Ати с коротким интервалом прогавкала пять и пять раз, в глазах Руп появилось нечто очень человеческое, похожее на искреннее изумление.

Ати дошла до пятнадцати и остановилась. Она видела, что поддатый Чибок уже не может за ней уследить. Дрессировщик начал загибать пальцы и шевелить губами.

– Ош-ша, – сказал он. Ати смотрела на него холодными зелеными глазами. Она еще и не такое могла сделать. Она подошла к человеку. Чибок хотел потрепать у нее за ушами, но она увернулась. Она уже достаточно умела пользоваться этим телом, чтобы приобрести немного ловкости. Ати схватила зубами открытое горлышко фляжки. Прежде чем дрессировщик понял, что происходит, пес вырвал предмет у него из рук и запрокинул голову. Жгучая жидкость полилась Ати в рот. Она опустила морду, и перевела дух.

– Хех, – сказал Чибок, – если б знал, взял бы две.

Его лицо было изумленным и восторженным. Ати это насмешило. Она испытала невыразимое и почти незнакомое удовольствие. Ей стало весело. Пес, в теле которого она жила, был алкоголиком, таким же, как и Саан. Каждая клеточка его организма радовалась выпивке. Ати снова посмотрела на Чибока, запрокинула голову и на один вдох допила фляжку. Она заподозрила, что падает еще ниже, но ей было все равно.

Авак постоял на одном колене, потом поднялся. Гир принял его жест как само собой разумеющееся.

– Ты можешь спросить что-нибудь еще, – сказал он.

Авак бережно вытянул амулет из-под ворота рубашки, положил его на ладонь и поднял вверх.

– Что это? – спросил он.

– Авадис умер, – шепотом сказал кто-то у мальчика за спиной. Авак оглянулся. Глядя в глаза этого наемника, имени которого он еще не знал, он до конца поверил во все. Он снова повернулся к Гиру. Дайн молчал. Он смотрел не на амулет, а на самого Авака, и в его глазах была странная грусть. Мальчик почувствовал, что эта грусть почти не имеет отношения к смерти Авадиса.

– Он просил передать это тебе, – сказал Авак.

– Нет, – отрезал Гир. – Я не возьму у тебя эту вещь. По меньшей мере, до тех пор, пока мы не окажемся в безопасном месте.

– А мы в опасном месте? – спросил Авак.

Дайн усмехнулся.

– Спрячь, – приказал он.

Авак опустил амулет обратно под рубашку.

– Мы поедем на машинах, – сказал Гир.

– На нас отреагирует система безопасности верхнего города, – возразил один из его людей.

Авак испуганно оглянулся. Он вспомнил, что люди, с которыми он сейчас говорит, считаются преступниками с тех самых пор, как пали ворота хайва. Гир улыбнулся.

– Есть вариант еще хуже, – ответил он, – прорываться через владения Кабо, дайна Рурского.

Авака поразил теплый тон, в котором этот человек общался со своими людьми. Он подумал, что если Гир был таким же и среди ужасов Лимба, то не удивительно, что вокруг него начали собираться люди. Он был теплым, он светил. Закрытое горение Сеташа в сравнении с этой аурой показалось Аваку холодной северной звездой.

– Подземные ходы? – спросил он.

Наемники удивленно посмотрели на него.

– Что ты о них знаешь? – спросил Гир.

– Я выходил в Мави по одному из них, – сказал Авак.

– Там сейчас все превращается, – сказал один из наемников.

– Превращается? – переспросил мальчик. Он вспомнил голубое сияние на далеких карстовых плато. Почему-то ему стало не по себе.

– Спуститься туда мы можем, – объяснил наемник, – но нет никаких гарантий, что мы придем по ним на тот Калинмин, который нам нужен.

– Калинминов много? – удивился Авак. Ему стало очень приятно: эти мрачные военные люди обращались с ним, как с равным.

– Не время говорить об этом, – опять отрезал Гир, потом посмотрел на Авака. – Особенно опасно спускаться туда с твоим амулетом.

– Идем к парковкам? – спросил один из наемников.

– Да.

Не размыкая плотного кольца, они двинулись через платформу. Авак и Гир по-прежнему оставались в центре этого круга, но мальчик больше не чувствовал себя пленником – он понял, что его не стерегут, а охраняют.

Глава 23

НЕБЕСНЫЙ ПОСЛАНЕЦ

Был отлив, и вода в дельте Цаль убывала, шумя между основаниями пирсов. Мокрые швартовочные баки, шурша цепями, дрейфовали вдоль берега. Черные волны Тикина облизывали низкий парапет. Кое-где они полностью размыли камень, и там от железобетона осталась только ржавая арматура.

Приближался вечер. Солнце переползло зенит и неизбежно спускалось к горизонту. Всюду еще было светло, но на дне глубокой погрузочной шахты уже наступили сумерки. Заблудшая чайка вразвалку проковыляла по крыше автопогрузчика, спрыгнула на его руки-захваты и остановилась. Она задумчиво поворошила клювом пачку сигарет, забытую Феей, не нашла ничего вкусного и уставилась вниз. Там сидел человек. Птица пригляделась к его взъерошенным белым волосам, к неподвижной спине.

– Ка-а-ай! – протяжно крикнула чайка. Человек не шевелился, не дышал. Его безвольно свисающие руки казались неестественно белыми.

– Ай? – переспросила чайка. Она спрашивала: «Ты мертвый? Можно ли мне тебя съесть?» Наконец, птица решила, что молчание – знак согласия. Она подобралась к краю захвата и, чуть расставив крылья, прыгнула вниз. Она собиралась приземлиться на его макушку и хорошенько ее клюнуть.

Однако птицу ждало разочарование. Беловолосая голова не представляла собой опоры. Чайка пролетела дальше, сквозь нее, и больно ударилась о землю.

– Айка! – испуганно закричала птица. Она забилась, захлопала крыльями и поспешно взлетела вверх. Человек поднял лицо, проводил ее глазами и тихо, невесело рассмеялся. Чайка уносилась все выше и скоро стала лишь черточкой на фоне далекого квадратика неба.

– Что это за место? – спросил человек. Он был молод. Его лицо казалось выточенным из камня. Правильное, красивое, оно было бы идеальным, если бы не маленькая горбинка на носу. Глаза юноши были серыми, волосы имели редкостный пепельный оттенок. Они могли показаться седыми.

– Рур, – хором ответили юноше два голоса. Один голос был грубый, протяжный, тяжелый. Он принадлежал огромному странному существу, которое вдруг поднялось с земли. До этого великан лежал в размытой тени юноши и полностью с нею сливался.

Другой голос был звонкий и свежий. Им говорил мальчик, который светлым пятном сидел на колесе автопогрузчика. Чайка могла бы пройти сквозь него и ничего не заметить.

– Рур – это мир мертвых? – спросил юноша.

– Плинта, – ответил великан.

– Морской порт, – ответил мальчик, потом подумал и добавил, – меня зовут Сеташ, и мы нужны друг другу.

Юноша устало провел рукой по лицу. Казалось, он старше Сеташа не более чем на пять лет.

– Я не знаю свое имя, – печально ответил он.

– Фамилия была Хайдер, – сказал великан. Его кожа казалась зеленоватой, а глаза были как темные провалы.

Юноша пожал плечами.

– Мы призраки? – спросил он.

– Я еще живой, – ответил Сеташ, – просто очень слабый. Я не знаю, как это объяснить.

Свайр моргнул, потом закрыл глаза. Он потрогал веки пальцами и понял, что перестал различать, открыты они или закрыты. Так чувствует себя человек в кромешной темноте. Он может делать с глазами все что угодно, но все равно будет видеть только черноту. Со свайром все было наоборот – он видел только свет.

Юноша стоял на пороге гнездышка Сеташа. Все вокруг было ясным и чистым, отчетливым. Эластик стен и пейшаты Ати сочились каплями света. Сияние не резало глаз. Оно заполняло пространство. Оно было как вода или как воздух. В нем можно было плыть. Его можно было пить. Им можно было дышать. Это было само эл.

Свайр понял, что сияние уже уходит. Он мог лишь гадать о том, какой свет проливался здесь час назад. Он оглянулся на улицу. Было удивительно пустынно. Казалось, что эта часть Калинмина превратилась в мертвый город. Свайр подумал, что люди инстинктивно избегают мест, где концентрируется чрезмерная сила, и вошел в дом.

У него защемило сердце. Тяжело дыша, он прислонился к стене. Это место было одновременно слишком хорошим и слишком плохим. Свайр подумал, что так, должно быть, выглядел этот мир сразу после Армагеддона. Что, если Кео Лу и Сеташ уничтожили друг друга? Совсем. Он вытер со лба холодный пот, посмотрел на свои руки, и ему показалось, что он – черное пятно на фоне стен этого дома.

Светились даже останки Ати. Свайр присмотрелся к ним. Он видел что-то странное, как будто над темной жижей все еще витал призрак тела женщины. Было и кое-что еще. Через комнату шли следы узких туфель. Их было всего несколько. Они начинались у окна, где Кео Лу испачкал свою обувь в черной жиже, и доходили до центра помещения. Здесь Кео Лу стоял, даже топтался. Потом он отпрыгнул к дальней стене и исчез.

Свайр подался вперед. Он видел что-то над местом, где обрывались следы. Это было похоже на искажение в фактуре вязанок эластика. Здесь было что-то выпуклое, похожее на тончайшую линзу. Формы всех вещей чуть изгибались, чуть скривлялись.

Свайр осторожно приблизился к месту, где следы обрывались. Прямо перед ним была какая-то вещь. Она висела в воздухе, свет проходил через нее и даже не преломлялся, но, все же, ее можно было различить.

Свайр осторожно повел руками и почувствовал напряжение. Перед ним не было жесткой преграды, но что-то мешало ему двигаться. Сопротивление было велико. Он приложил еще одно, последнее усилие, и вдруг услышал щелчок. Он отступил. Несколько мгновений он думал, что его браслет-коммуникатор сломался, но потом увидел, что тот всего лишь принял сообщение. Сообщение от Кео Лу.

Зал заседаний Совета Девяти парил на огромной высоте. Его ступени и перила, подобно гибким бортам Зарна, бесшумно плыли вверх. Иранис стояла на серебристом эскалаторе. Подвижная лестница изгибалась и спиралью охватывала эллипсоидный купол здания. Здесь дул ветер, по силе и по запаху напоминавший свежий морской бриз. Он слегка трепал волосы женщины. Здесь все было пронизано солнцем. Оно сверкало в серебристых перилах, золотилось на изысканных украшениях Иранис.

Она скользила между двух прозрачных силовых полей. Под ней было море Намар. Зал заседаний Совета стоял на Майвет. Голубые воды Цаль омывали остров. Казалось, что Майвет плывет, что она гигантский корабль, уходящий в море, а зал заседаний – это фантастический капитанский мостик. Отсюда было видно оконечности еще двух плинт. Острыми мысами Рур и Райса выступали в море. Сзади их догоняли Калинмин и Ванкан. А Майвет была флагманом, она плыла впереди. Воды Цаль были светлее, чем воды Намар, они как будто расцветали голубыми лепестками посреди темных волн моря-озера. Только протока Тикин была другого цвета. Ее вода была темно-серой, свинцовой, она подчеркивала яркость голубого цветка и превращалась в его клубящуюся темную тень.

Эскалатор плыл все дальше, он огибал здание, и вот Иранис увидела плинту Геда. Геда и Мира – самые большие по площади плинты – были не островами, а берегами реки Цаль. Каждая из них напоминала полумесяц. Лефес с такой фантастической высоты казался овалом, центр которого был разбит на вытянутые ромбики. Вид отсюда был не так хорош – его заслоняли десятки других небоскребов. Любоваться на их серые обветренные крыши Иранис не хотела. Она отвернулась. Подъем уже заканчивался. Женщина сошла с эскалатора. Ее шаги гулким эхом отдались в мраморных плитах верхнего зала. Она вступала в место, где вершилась судьба Лефеса.

Иранис была одной из Совета Девяти. Каждые два дня они садились за девятиугольный стол, расчерченный символами, смысла которых они уже давно не понимали, и решали несколько насущных вопросов. За последние несколько десятков лет график их заседаний сбивался лишь раз – в день, когда Гир взял южные ворота, им пришлось собраться лишний раз. Однако Иранис этого времени не помнила. Тогда она еще не имела права ступить на серебристый эскалатор, а на ее месте сидел ее муж. Теперь он был мертв. Она прошла сквозь белокаменные врата и вступила в зал. Она шла, высоко подняв голову, несла себя, свою прическу, свою грудь, свое тело, обтянутое роскошным платьем, свои украшения, которым не было цены, свою надменную улыбку, свою гордость и свою власть.

Она опоздала. Четкая поступь ее шагов врезалась в размеренную речь Локса Гобры. Старик прекратил зачитывать повестку дня и поднял лицо. Его темные глаза блеснули из-под седых бровей. Он видел перед собой расфуфыренную зазнайку, которая была не в состоянии относиться с почтением хотя бы к самой себе. Уже много раз она вызывала его гнев, но он отступал, бессильный что-либо сделать с ее огромной властью. Он дождался, когда она сядет. Он считал ее существо никчемным. Ее могущество было незаслуженным. Она попала сюда из-за случая, из-за преждевременной смерти. Старик снова склонился над бумагами. Он мог бы несколько минут сверлить ее взглядом, но знал, что именно этого она и добивается. Он не хотел доставлять ей удовольствие.

– Четвертое. В предыдущие двое суток наблюдался скачок смертности. Это коснулось всего города, но наиболее сильно пострадали плинты Калинмин, Мира и Рур. Мы не знаем точного количества смертей. Причины явления нам так же не известны.

Гобра обвел взглядом круг Совета. На лице Иранис его взгляд немного задержался. Она была пустой и глупой. Она не слушала.

– Пятое. В предыдущие двое суток наблюдался скачек энергопотребления на плинте Мира. Причины нам не известны. Шестое. Произошла техногенная авария на плинте Геда. Нужен ремонт двух колоссов. Седьмое. Скоро состоится ежегодный турнир на плинте Мира. Восьмое…

– Быть призраком не значит быть мертвым.

– Значит, мы призраки.

Великан посмотрел на мальчика темными полупустыми глазами.

– Фея тебя убила? – скорбно спросил он.

– Я не мертвый, – повторил Сеташ. – Я думаю, что никто из нас не мертвый. Я думаю…

– Фея говорила, что тебя замучила, – неуверенно сказал великан.

– Фея? – переспросил мальчик. Он начертил в воздухе знак и сам же удивленно на него уставился. Его пальцы оставили в пространстве сияющий след.

– Ух ты, – улыбнулся великан. – Да, это Фея. Она замучила Хайдера. То есть тебя. – Великан повернулся и ткнул пальцем в юношу. Тот по-прежнему сидел на ящике, на который головорезы Кео Лу несколько часов назад усадили Малыша.

– Рур – это торговый порт, – тоном прилежного ученика повторил юноша. – Мы – три призрака. Что мы здесь делаем?

Он спрашивал самые элементарные вещи, но не казался растерянным. Сеташ вдруг почувствовал, что этот человек будет среди них главным.

– Вообще-то я не знаю, – ответил он. – Я думал, здесь будет один человек… призрак… Я думал, что здесь Малыш Поезд Хайдер. – Он повернулся к темному громиле. – Но если Хайдер – это он, то кто ты?

– Я? – удивился громила.

Повисло молчание.

– Да, кто ты? – поддержал мальчика юноша. – Ты помнишь, что происходило с Хайдером, но говоришь, что Хайдер – это я. Почему?

– Хайдер – это ты, – повторил громила. На его лице было написано, что он дал исчерпывающий ответ на все вопросы.

– Ладно, я Хайдер. Он Сеташ. Кто тогда ты? – терпеливо переспросил юноша.

Неожиданно великан закрыл лицо руками и безутешно разрыдался. Он стонал и всхлипывал как огромный младенец. Лицо юноши оставалось спокойным. Он встал, сделал два шага и положил руку громиле на плечо. Тот моментально замолчал.

– Как вы называете свой мир? – обратился юноша к Сеташу.

– Не знаю, – опешил тот. – Может быть, Лефес?

– Может быть?

– Мы на плинте Рур, – сбивчиво объяснил мальчик. – Плинта Рур – часть города. Город чаще всего называют просто Городом, но иногда называют Лефес. Но Город это не все, что есть. Там, где кончается город, начинается Мави.

Юноша похлопал великана по плечу и подошел к воде. Громила оторвал руки от лица и посмотрел утешителю в спину. Он больше не плакал.

– Ты сказал, что думал, что здесь только одно существо, – напомнил юноша. – Значит, ты что-то знал о том, что здесь происходит?

– Знал.

– Рассказывай. – Юноша говорил без нажима, но это прозвучало как приказ. Сеташ устроился поудобнее на колесе автопогрузчика. Он помолчал, а потом начертил в воздухе знак Кео Лу, и рассказал о том, как тот его расколол. О случившемся ранее он ничего не помнил.

Он говорил долго. Он нарисовал все знаки. Ни юноша, ни великан ни разу его не перебили. Только раз, когда Сеташ начертил символ белой половины свайра, у юноши сделалось странное выражение лица. Он как будто силился и не мог вспомнить очень важную вещь.

Когда Сеташ закончил, была уже глубокая ночь, и на стенах шахты горели багровые сигнальные огни. Его знаки кружились вокруг в полутьме. Никто не смог бы их увидеть, но для трех призраков они были даже более осязаемыми, чем камень пирса и вода Тикина.

Тяжелым, неотрывным взглядом Кео Лу смотрел в лицо своего вассала. Он изучил его во всех деталях, но все равно продолжал смотреть. Свайр, разумеется, его не видел. Свайр был за пределами кокона. Он беспомощно стоял у стены, потом увидел следы и столь же беспомощно начал тыкаться в щит Кео Лу.

Во-первых, при свайре не было Авака. Во-вторых, лицо свайра было в слезах. В-третьих, свайр был ранен в шею. Ро Мейр Ганеде видел все это. Он думал о том, что теперь лучшая новость, которую может сообщить ему свайр, это новость о том, что на него напал тот, кто звонил ему перед волной солнечного ветра. Это объяснило бы рану, растерянность и проваленное задание.

В противном случае…

Кео Лу оторвал взгляд от лица свайра и посмотрел на свои руки. Он устал. Он много работал сегодня. Его плоть разрушалась от эл не меньше, чем от обычного тяжелого труда разрушается тело рабочего. Он построил свой щит меньше чем за секунду. Как выглядели бы руки человека, за секунду построившего военный бункер? Как выглядели бы руки, за секунду получившие столько ссадин и мозолей, сколько они обычно получают за три года труда?

Ро Мейр Ганеде вытер браслет коммуникатор о рукав. Проектор очистился от темной слизи, и над ним вспыхнула голограмма. «Я перед тобой», – набрал Кео Лу. Свайр прочитал сообщение и вскинул лицо. Его глаза были влажными от радости и облегчения. Кео Лу встретил этот слепой, но восторженный взгляд, и почувствовал, что выносит приговор.

Он как будто следил за своим решением со стороны. Казалось бы, он должен был радоваться. Вот верный вассал, который прибежал к нему. Вот верный вассал, который хочет ему помочь. Вот верный вассал, который излучает счастье, узнав о том, что его господин выжил. Кео Лу испытал ярость. Он хотел работать с холодными и точными компаньонами. А эта разодранная жалкая душонка, которая со своей верностью лезла к нему целоваться, была как плевок. Кео Лу присмотрелся к глазам свайра и понял, что тот просто отпустил Авака. Свайр жалел. Он пожалел мальчика. Он жалел себя. Ро Мейр Ганеде понял, что если бы он не выжил, свайр пожалел бы и его.

Кео Лу начал испытывать раш. Он чувствовал, как его руки наливаются злой силой, жаждой мучить и убивать. Он остановил приступ гнева. Он переживал уже сегодня большой гнев, и чуть из-за этого не погиб. Испытывать ярость сейчас значило доставлять лишние страдания своей измотанной телесной оболочке. Ро Мейр Ганеде понял, что хочет только одного. Он хотел, чтобы свайр ушел. Он хотел, чтобы прямо сейчас у него исчезла возможность смотреть в это лицо.

Потом, позже, он совладает с собой. Только для того, чтобы дать свайру один шанс объяснить все это. А потом…

Браслет-коммуникатор защелкал. Кео Лу посмотрел на голограмму. «Чем я могу помочь?» – писал свайр. «Найди мне перчатки», – ответил Кео Лу. Свайр удивленно встрепенулся. Кео Лу видел, как тот испытывает досаду от того, что должен уйти, и радость от того, что нужен. Все это было отвратительно.

Когда свайр убежал, Кео Лу опустился на дно капсулы и несколько минут медитировал. Потом он начал выискивать взглядом конец паутины. Ему предстояло распутать свой кокон, размотать его по нити. Разрушить его своими чувствительными, израненными руками. Это будет долгий труд. Он с наслаждением подумал, что когда проделает брешь размером хотя бы с палец, сквозь нее он уже сможет получить перчатки.

Сеташ закончил говорить. Юноша откинул волосы со лба и улыбнулся. При этом лицо его оставалось серьезным.

– Я могу читать твои знаки, – сказал он. – Это истинные имена людей и одновременно их истинные лица.

Мальчик заинтересованно кивнул.

– Твой знак – это Ша Ру Дим.

– Шарудим, – повторил Сеташ. Ему показалось, что где-то он уже слышал или читал эти слова. – Мальчик Сияющие Глаза.

– Да. А твой – Ко Ри Мо, – юноша показал на зеленый знак Хайдера, потом – на темного великана,

– Коримо, – повторил громила.

– Значит, он и есть Хайдер? – спросил мальчик.

Юноша пожал плечами.

– У них одно лицо.

– Да, я тоже вижу, – признал Сеташ.

– Ты согласен, что Коримо – твое настоящее имя? – спросил юноша у великана.

– Коримо, – кивнул тот в ответ. Казалось, имя его осчастливило.

– Но тогда кто же ты такой? – спросил мальчик у юноши.

– Я то, что делало Коримо Хайдером, – ответил тот.

– У свайра был двойной знак, а у Коримо – нет, – запротестовал Сеташ. – Какой из знаков твой?

– Моего знака ты не видел, – грустно сказал юноша.

– Почему?

– Никто из нас не становился призраком по своей воле, – ответил юноша. – Тебя ломали, и Коримо тоже ломали. Скорее всего, тот, кто уничтожил меня много лет назад, сделал так, чтобы мой знак исчез.

– Я понимаю, – кивнул Сеташ. Он вдруг стал очень серьезным. – Людей ломают эл-ша? Эл – это плохая вещь? Мой враг, Ро Мейр Ганеде, говорил что-то об эл.

– Эл – это сложная вещь, – ответил юноша. – Это…

– Поздно уже, – вдруг сказал Коримо. – Давайте спать.

– Мы уже спим, – сказал юноша. – Мы внутри сна, и это часть ответа на вопрос о том, что такое эл.

– Все призраки спят? – уточнил Сеташ.

– Да, – рассмеялся юноша. – Только, в отличие от людей, они спят всегда. Они не покидают сон.

– У Хайдера была кровать, он спал в ней, – парировал великан. – А мы стоим на ногах.

Дружелюбная наивность этого огромного существа была невероятно подкупающей. Сеташ слушал его, улыбаясь до ушей.

– Сон не связан с позой, – рассудительно ответил юноша. – Сон – это состояние души. Во сне случаются удивительные вещи.

Великан удивленно кивнул. Мальчик подумал, что Коримо куда умнее, чем Хайдер. Он не знал, почему так получилось, но радовался этому.

– А что вообще делают призраки? – спросил он. – Едят? Пьют?

– Призраки являются другим людям, – сказал юноша.

– Да, – согласился Сеташ. – Я должен завтра явиться Аваку, чтобы он не стал прыгать со стены хайва.

– Утром мы придем туда, – подтвердил юноша. – Но до тех пор у нас еще много времени. Может, вы покажете мне город?

– Конечно, – сказал Сеташ.

– Мне надо позаботиться о «крошках», – вспомнил Коримо.

– Пойдем? – спросил Сеташ.

– Да. Нам нужно на Миру. – Юноша спрыгнул с пирса и пошел по воде. Несколько мгновений Сеташ заворожено смотрел, как его ноги невесомо ступают по волнам. Потом мальчик радостно вскрикнул и вприпрыжку бросил за ним. Он соскользнул на воду и тут же упал. Брызги захлестнули его. Светясь, они пролетали сквозь его тело. Волны катились под ним. Он поднимался и опускался, но не переставал смеяться. Он был счастлив.

Кео Лу начал натягивать перчатку. Боль была такой, как если бы кисть его руки была обожжена до кости, а может, даже хуже. Его плечи задрожали. Он видел, что свайр смотрит на него сквозь разрыв в коконе. Свайр сострадал.

Ро Мейр Ганеде знал, что в какой-то мере он делал это и раньше. Иначе свайр не смог бы лечить и сдерживать его недуг. Но теперь что-то изменилось, и сострадание стало невыносимым. Оно было хуже, чем любая боль.

– Отвернись, – тихо приказал Кео Лу.

Лицо свайра вздрогнуло, будто его ударили. Он медленно повернулся. Ему было плохо. Его спина немного сутулилась.

– Я могу облегчить…

– Молчи. – Кео Лу одним рывком натянул перчатку до конца. По всему его телу прошла судорога, но почти сразу наступил покой. Он чувствовал нежную фактуру кожи. Она облегала, обволакивала его израненную плоть. Он взял вторую перчатку и рывком натянул и ее. Он не издал ни звука, но, прежде чем начать говорить, ему пришлось перевести дыхание.

– Теперь… – позвал Ро Мейр Ганеде свайра, – мы ускорим процесс. Ты должен найти конец нити с внешней стороны кокона. Ты ее не увидишь. Делай это на ощупь.

– Он выталкивает мои руки.

Кео Лу не ответил, и свайру ничего не оставалось, кроме как начать действовать. Преодолевая все новое в себе, он выпустил темноту из своих рук. Отверстие в коконе для него было подобно энергетической воронке в пространстве мира. Он не видел ни нитей, ни даже четкого края. Ему было тяжело смотреть на Кео Лу сквозь этот разрыв, тяжело даже понимать его слова. Ро Мейр Ганеде был за завесой темного эл.

– Я многое вспомнил. – Свайр заставил завитки мрака на своих пальцах превратиться в черные крючки.

– Например? – спросил Кео Лу. Сквозь щит невозможно было понять, какая интонация кроется в его голосе.

– Я вспомнил, что состою из двух. Один был мальчик из Мира Призыва. Другой… другого ты вызвал из далекого прошлого. – Свайр изо всех сил надавил на поверхность линзы и повел по ней крючками. Он почувствовал, как оттягивает от незримой поверхности прозрачные тяжи. Он дернул, и они начали соскальзывать со сферы. Так петли нитей соскальзывают с поверхности клубка.

– Продолжай, – с неподдельным интересом сказал Кео Лу. Свайр услышал искренность в голосе господина и расслабился. Ему нужно было совсем немного для того, чтобы начать верить в свои мечты.

– Я думал о мин. Тот, кого ты вызвал издалека, был в мире, когда эл только появлялось. Он видел такие его формы, которых не появлялось больше никогда.

– При чем здесь мин? – В устах Кео Лу это слово звучало как ругательство.

– Тот, кого ты вызвал издалека, уже приходил в миры. Тогда он тоже был вызван. Он служил… – свайр не умел называть это имя тем ртом, который был у него сейчас, – … тому, кто был очень похож на Сеташа. Я не знаю, как это объяснить.

– Продолжай, – снова подбодрил его Кео Лу. Свайр радовался, что его слушают. Никогда еще он столько не говорил. Никогда еще ему этого не позволялось.

– Всю свою жизнь здесь он потратил на то, чтобы забыть о мин. И он ослаб, и начал разрушать. Он пошел против своего господина. Он был изгнан.

– И?

– Мальчик, которым я тоже был, жил почти одним только мин, – сбивчиво продолжал свайр, – и у него все было очень хорошо, хотя он не знал многих форм эл.

Сфера, наконец, распалась, и Ро Мейр Ганеде в окружении сгорающих темных нитей опустился на пол. Свайр оробел, увидев его лицо. Но Кео Лу улыбнулся и коснулся щеки слуги. Он делал это второй раз в жизни. Впервые это случилось в Лимгон Гарат. Свайр задрожал.

– Поедем домой, – сказал Ро Мейр Ганеде.

Шмыга, Грош и Оловянный занимались черным делом. Их труд был преступным, тайным, опасным, нестерпимо тяжелым и отвратительно грязным. Все трое это прекрасно сознавали, но иначе никак не могли. Один из них кормил ораву детей, другой был по уши в долгах, а третий просто любил деньги. Каждую секунду они рисковали своей жизнью.

– Долбанная работа, – сказал Шмыга.

Трое контрабандистов висели на канатах, спускавшихся с самой вершины стены хайва. Была ночь. Рур светился красными огнями. Из-за него выступал мыс Майвет, сияющий желто-оранжевыми огнями.

– Эти ублюдки могли бы опускать нас не так низко, – пожаловался Грош. – Меня волна захлестывает.

– А тебя опускали эти ублюдки? – усмехнулся в темноте Оловянный.

Они вымокли и продрогли. Вода плескалась у их ног. Волны бились о стену хайва, шумели. Чтобы переговариваться, им приходилось почти кричать. Они ждали своего поставщика. Изредка Грош моргал фонарем. Поставщик должен был увидеть свет и их найти.

– Мотор! – наконец радостно крикнул Шмыга.

– Молись, чтоб наш, – ответил Оловянный.

– Мигнуть? – спросил Грош.

– Нет. – Голос Шмыги сел. – Цыц.

Он увидел силуэт корабля, и это был не их. Это был намарский дозор, знаменитый тем, что редко брал в плен. Теперь даже Грош был рад, что их опустили так низко. Тонкие тросы было не разглядеть в темноте, а они трое могли сойти за грязное пятно у основания стены хайва. Рев мотора стал оглушительным, катер черной тенью прошел мимо, и их обдала ледяная волна.

– Пронесло! – крикнул Шмыга.

В ответ на его голос вдруг врубился прожектор. Катер стоял в устье Тикина и искал. Луч пошарил по воде, тронул стену хайва. Прошла долгая минута. Парни видели, как их тросы сверкнули в лучах прожектора. Шмыга обернулся и заметил в остаточной вспышке света озверелое лицо Оловянного и его здоровенный кулак. Никто не произнес больше ни звука. Патрульный вырубил свет и ушел в Тикин.

– Орешь после своего же «цыц», – оскорбился Грош.

– Я тебя, Шмыга, в расход пущу, – серьезно обещал Оловянный.

Шмыга пошмыгал носом. За это он кличку и получил.

– Ну, слажал. С кем не бывает, – пробурчал он.

Ударила волна. Была она какая-то слишком большая, как будто мимо них во тьме скользнула еще одна лодка.

– Что ты там пискнул? – заорал Оловянный. – Типа извиниться хотел?

Грош мигнул фонарем. В коротком всполохе света они увидели свою лодку. Она шла прямо на них. Парни успели подобрать ноги, а секундой спустя борт суденышка ударился в стену хайва под ними.

– Здорово, мужики, – заорал Оловянный.

Они не знали ни лиц, ни кликух поставщиков.

– Здорово, – ответили с лодки. Шмыга увидел, что мужик там только один.

– Вас должно быть двое, и товара больше.

– Мой напарник плавает в Намар с пулей в груди, – заорал парень снизу.

– Опускаемся? – спросил Грош.

– Делать нечего, – ответил Оловяный.

Шмыга врубил рацию. Она служила для связи с командой сверху, которая регулировала их тросы с помощью трех ринкаров, катающихся туда-сюда по пустой парковке. Чем дальше машины отъезжали от края хайва, тем выше поднимались концы тросов.

– Эй! – крикнул Шмыга в устройство.

– Тихо ты. И так слышно, – отозвалась хитрая коробочка.

Шмыга как раз хотел дать команду, чтобы их опустили в лодку, когда снова ударил луч. Патрульный катер стоял в каких-то тридцати метров от них и светил прямо. Шмыга мгновенно понял, что гадкий дозор специально прошел мимо, чтобы повязать их вместе с лодкой.

– Пропалили! – заорал Шмыга, уже не таясь. – Вверх!

Он услышал, как Грош в непристойнейших выражениях прощается с жизнью.

– Вверх! – заорал снова Шмыга.

– Именем Кабо, дайна Рура! – гаркнули с катера. – Не пытайтесь скрыться! Сдавайтесь! Не…

– Вверх! – снова заорал Шмыга. Он услышал, как его голос срывается на жуткий хрип, и увидел, что Оловянный начал стрелять. Он стрелял и орал. У него был огромный пулемет. Отдачей его вжало в стену хайва. Брызнули стекла, и прожектор катера погас. С катера ответили. Первая же пуля уложила парня в лодке, остальные россыпью вошли в стену хайва. Трое контрабандистов шкурой почувствовали, как стальная чешуйка стены, рядом с которой они висели, загудела под градом пуль.

Наверху, наконец, сообразили. Шмыга ощутил, как их рвануло. Взлетая, Оловянный продолжал стрелять. Счет времени пошел на доли секунды. Шмыга успел увидеть, как у Оловянного кончились патроны, и тот в ярости отшвырнул пулемет. Одновременно Грош достал пистолет и начал шмалять одиночными. Толку от этого не было никакого.

– Тяни давай! Тяни быстрей! – орал Шмыга в рацию.

Он увидел, как заводятся пушки гатлина на носу катера. Оранжевые ауры вспыхнули вокруг боевых башен, раздался треск, а потом появилась трассирующая очередь. Они взлетали вверх, но град пуль следовал за ними. Шмыга ощутил всполох около своего ботинка и понял, что сейчас умрет. Огненный смерч настигнет его и разорвет на части.

Вдруг с катера начали стрелять в другом направлении.

– Тяни наверх! – орал Шмыга. – Тя…

Его вопли неожиданно оборвались. Они поднимались все выше. Он увидел катер сверху, увидел воду за ним. Он увидел, по кому стреляют. На воде стоял человек. Он как будто светился в темноте. Волны плескались у его ног. Пули со свистом проходили сквозь его тело и трассирующими дорожками прыгали по воде.

– Его гасят из двух пушек! – в ужасе и восторге заорал Оловянный.

– И не могут! – выкрикнул Грош.

Шмыга понял, что его спина горит. Ринкары разогнались.

– Тормозите! – рявкнул он в рацию.

Странный бой внизу продолжался. Вода кипела от пуль. Светящийся человек поднял руку и махнул им. Еще в полете Шмыга понял, что плачет, и еще что он обмочился. Он был рад, что и так был совершенно мокрый. Меньше чем через минуту они уже были наверху.

– Белый демон, посланец огня, – простонал Оловянный, вывалившись на граунд.

Шмыга молча достал флягу, приложился к ней и пустил ее по кругу. Его трясло. Говорить он не мог.

– Посланец небес, Аоне Сенто, – сказал Грош. – Он дал нам знак, видели? Мы должны стать хорошими людьми.

Наступила долгая пауза. Оловянный странно моргал.

– Ош-ша, – наконец выдавил Шмыга. Фляга описала полный круг, и он приложился к ней снова. К ним от ринкара уже бежали подельники с винтовками. Через минуту катеру внизу пришлось несладко.

Глава 24

СРАЖАТЬСЯ ЗА ГЕДЕРТ

Просторный лифт тихо остановился на нужном этаже. Мягко звякнул колокольчик, и зеркальные двери кабины расползлись в стороны. Фея увидела роскошный холл. Журчали струи золотистого фонтана. Ее никто не встречал. Она почувствовала легкую неуверенность.

Вышколенный портье посмотрел на девочку-подростка с приветливой механической улыбкой. Она скользнула взглядом по его плечам и поняла, что он способен бесшумно избавить мир от пары-тройки неудачливых наемных убийц. Если бы у тех хватило глупости сюда нагрянуть.

– Меня ожидает Кео Лу, – сказала Фея.

– В тот коридор, прямо и налево, – ответил мужчина. Что-то не так было в его глазах. Девочка поняла, что он живет в страхе. Она медленно обошла фонтан. Ей стало не по себе. Она хотела повернуть назад, но знала, что если Кео Лу дома, он видит ее. Что он скажет, если увидит, как она убежала?

– Он просил передать, что дверь будет открыта, – добавил портье ей в спину. Фея вздрогнула и, не оборачиваясь, пошла дальше.

Часть люстр была приглушена. Конец коридора погружался в темноту. Фея миновала поворот и увидела дверь. Здесь стояли глубокие сумерки. Поверхность каленой стали радужно отсвечивала в полутьме. Девочка остановилась перед дверью, провела рукой по бронированным ребрам. Металл был теплым. Не было ни ручки, ни зазора, только мерцала тускло голограмма кодового замка.

Фея решила, что повернула не туда. Ошибаться по мелочам было ей несвойственно. Она нервно оглянулась. Больше здесь не было ни дверей, ни поворотов. «Вернуться к портье? Или?» Она шевельнулась, собираясь поднести руку к кодовому замку, но в этот момент дверь поползла на нее. Многотонная стальная панель открывалась плавно и совершенно беззвучно. Фея даже не сразу смогла понять, что происходит – таким мягким и неуловимым было движение этого автомата. Гладкое ребро двери скользнуло по ее плечу и остановилось. Она отстранилась. Перед ней был узкий проход, внутри – темнота.

Фея поняла, что трусит, и мгновенно разозлилась. Можно было крикнуть внутрь, что она пришла, постучаться, но она чувствовала, что шуметь почему-то нельзя. Кео Лу хотел, чтобы она пришла на цыпочках, чтобы она просочилась сквозь темноту. Она не знала, зачем ему это. В воздухе витало предчувствие кровавой игры.

Фея шагнула внутрь. Она ничего не услышала, но почувствовала, как дверь закрывается у нее за спиной. Больше бежать было некуда. Она медленно дышала в темноте. Воздух был свежим, нес еле уловимые запахи дерева и кожи. Ей удалось различить слабый отсвет вдалеке, потом она поняла, что видит блики света от живого огня.

Фея начала разбирать очертания коридора, стеклянные и деревянные двери, приоткрытый гардероб для верхней одежды. Она бесшумно пошла вперед. Издалека доносились тихие голоса. Это были молодые мужчины. Она узнала Кео Лу и свайра.

Она добралась до гостиной. Здесь было пусто. Горел камин и одинокая живая свеча. Подсвечник из темно-желтого металла с зеленым отливом стоял посреди прозрачного журнального столика. Свет огонька преломлялся в гранях стекол и зеркал, короткими вспышками скакал по комнате.

Голоса стали громче. Фея различила слова.

– …твоя болезнь… – сказал свайр.

– …возможно… – уклончиво ответил Кео Лу. Девочка содрогнулась. Ро Мейр Ганеде почти никогда не говорил «возможно», но дело было даже не в этом. Голос был обманчиво мягок, но в его глубине звучало предвестие смерти.

– Да! Да! – воскликнул свайр.

«Неужели он не слышит?» – спросила себя Фея.

В комнате был беспорядок. На одном из кресел валялось забрызганное винными пятнами нижнее белье. Девочка решила, что оно принадлежит свайру. Она снова посмотрела на свечу и заметила, что рядом с ней кое-что лежит.

Это был шприц. Полный. И листок бумаги.

Фея наклонилась и, придерживая шприц двумя пальцами, вытянула из-под него записку. Кео Лу писал от руки. Фея впервые увидела его почерк. Она отметила его правильность и красоту.

На листке было всего несколько слов: «В вену на руке ты не попадешь. Коли в ямочку над ключицей».

Она осторожно подняла шприц и подошла к камину. На просвет содержимое было темно-фиолетовым.

– Все будет иначе! – воскликнул свайр.

Девочка вспомнила, как странно он себя вел, когда они расставались в последний раз. Она все поняла.

– Все будет иначе, – эхом повторила Фея.

Она сбросила ваяр на кресло, свободное от белья свайра, подошла к зеркалу и оттянула ворот своей рикты. Улыбнулась и осторожно выдавила из шприца пузырьки воздуха. Даже в темноте она увидела, как по игле сбегает капля мрака.

Она ввела иглу в ямочку над ключицей, как и сказал Кео Лу. Когда это делал свайр, она не чувствовала укола. Теперь было ужасно больно, но она не перестала улыбаться. Она думала, что получает повышение.

Олик любила все пушистое. На ней был пушистый ваяр. Сумочка у нее тоже была пушистая. Даже слинг для своего ребенка она выбрала пушистый. Она сидела и плакала на ступенях Шагра, самого длинного лестничного марша на хайве. Эти пологие ступени были колоссальным спуском вниз от пешеходной части второго рурского моста. Мимо шли редкие прохожие. Иногда они оглядывались на нее, но все равно проходили мимо.

Дешевые белые меха перепачканы в грязи. Олик была проституткой. Она не совсем понимала, почему так получилось, но так получилось. Она не жалела. Кроме всего пушистого, она любила мужчин со странным взглядом. Особенно тех, которые почти не замечали ее и поверх ее головы смотрели вдаль. Таких было мало. К таким она подходила сама. Так и получился у нее этот ребенок. Сейчас он крепко спал, потому что в молоко она подмешивала ликер. Олик вспомнила взгляд того парня и заревела с новой силой. Она начала размазывать косметику по своему кукольному личику. Всю жизнь она хотела веселиться. Быть проституткой было страшно и весело. И пушисто.

Олик всхлипнула. Теперь перед ней стоял выбор. Либо она избавится от ребенка, либо ей придется стать продавщицей, прачкой или кем-то еще. Так сказал Зугла. Еще он сказал, что шлюха с ребенком никому не нужна, и что приличные мужчины боятся детей. Это была правда. У Олик кончались деньги.

Девушка посмотрела в лицо своего сына с любовью и ненавистью. Он ей все испортил. Он был таким красивым. Голубые венки на младенческой коже. Уже сейчас он казался ей принцем, отпрыском какого-то древнего рода, чудом. Иногда Олик называли королевой, но все это было шуткой, только дурацкой шуткой.

Мимо прошел еще один человек. Была середина ночи. Днем сюда падал свет, проходивший сквозь витражи рурского моста, но сейчас вдоль Шагра горели гирлянды разноцветных лампочек. Парень вывернул из переулка. Похоже было, что он поднимается откуда-то снизу, от реки, из полного контрабандистов Тинкана.

Олик охнула и прикрыла рот рукой. Его лицо было странно освещено. С одной стороны от него как будто бежал светлый блик, с другой ползла тень, темная как туча. Его глаза смотрели вдаль. Он не заметил ее.

– Я тебя знаю! – воскликнула она.

Ей показалось, что она видит отца своего чудесного сына. Ей померещился Малыш Поезд Хайдер. Она думала, что теперь, когда у нее на руках этот малыш, он не посмеет ее выставить. Он мог позволить ей остаться с ним навсегда. Она вскочила, пошатнувшись, и сделала несколько шагов. Он обернулся. Обернулись его тень и его светлый спутник. Олик стало не по себе.

– Простите, я обозналась! Я думала, Вы...

Он смотрел странно, как будто сквозь нее. В точности, как она любила. Он был необычным, хрупким, божественным. У нее перехватило дыхание. Она забыла, что она грязная и заплаканная. От этого у нее даже получилось на несколько мгновений стать по-настоящему красивой.

– Хотите меня? – с надеждой спросила Олик.

– Нет, – ответил он. – Назови своего сына Дзита и береги его.

Олик не заметила, как ки-и-идо бесстрастным проклятием вошло в ее жизнь. Она опустила глаза на младенца и поняла, что тот, с кем она сейчас говорила, больше похож на его отца, чем Хайдер. Она не знала, что с этим делать. Она подняла взгляд, чтобы свериться, еще раз увидеть лицо незнакомца, но улица была пуста. Он исчез, растаял, как будто прошел сквозь стену.

Грыз пересчитал дневную выручку. Шесть ре с продаж, восемьдесят три с рэкета, двадцать с должников. День как день. Он не жаловался. Он был не нижним в местной пищевой цепочке, но и не верхним. Пятьдесят ре из заработанных ему придется отдать.

Он пошлепал губами. Давно он никого не грыз. Если так и дальше пойдет, кличка начнет выцветать. Грыз защемил собственный ноготь зубами и слегка его подергал. Его хватка по-прежнему была хороша. Он кисло улыбнулся, вытащил из-под стола банку ванканского бира, откупорил ее и приложился.

Был поздний вечер, скорее даже ночь. По улице прошел поздний дозор. Грыз заметил, что они повязали одного из знакомых ему мелких воришек. Ему было плевать. Он положил ноги на прилавок, развалился в кресле и ждал, когда к нему придет курьеры. Курьеры были несчастные люди. Они носили чужие деньги. Их постоянно грабили. А хуже всего им приходилось, если они решались с этими деньгами сбежать.

Прошел чуть ли не час, а курьера все не было. Грыз начал нервничать. Он допил бир, выбрал на прилавке нож позабористей и со смаком разрезал банку. Выпустил ей кишки. Он даже успел поймать ртом последние капли спиртного. Такое у него получалось редко. Спустив ноги со стола, он вперился в дверь. Он хотел уже наконец-то отсюда свалить.

Наконец, курьер появился. Парень был весь взмыленный. Грыз сразу понял, что тот долго бежал, и вскочил.

– Ограбили? – спросил он. Он ожидал, что ему, возможно, придется отбивать свои дневные сто ре вместе с этим парнем.

Курьер ответил не сразу. Сначала он стоял посреди лавочки, широко расставив ноги, и приводил дыхание в порядок. Пот капал с его висков.

– Грыз, – выдохнул, наконец, он, – старшим будешь, я делаю ставку на тебя.

– Что? – не понял рэкетир.

– Кайвола завалили. Я делаю ставку на тебя, понял? Никому больше не сказал.

Почти полминуты Грыз молчал, приходя в себя, а потом завопил:

– Молодец, молодец, молодец!

Он сгреб бабки, отсчитал сколько-то не глядя и сунул парню. Получилось от тридцати до пятидесяти ре. Считать у Грыза времени не было. Курьер улыбнулся.

– Не прогадал я, – прохрипел он.

– Не прогадал, не прогадал, – подтвердил Грыз. – Адреса бойцов знаешь?

В голове Грыза уже разворачивалась картина того, как он должен за несколько следующих часов подгрести этот бизнес под себя.

– Почти всех перемочили вместе с Кайволом.

– Ни хрена-а-а… – протянул Грыз. Он думал меньше секунды, прежде чем спросить:

– Хайдер жив?

Говорить могли все, что угодно, но Грыз знал, что круче Хайдера никого нет. Он судорожно облизнул губы.

– Среди мертвых вроде не было.

– Беги к Лемке, – приказал Грыз, – скажи, что арена моя. Скажи, что мой аванс ему лично двести ре.

Глаза курьера загорелись.

– Потом беги к Ши и скажи ей, чтобы собрала моих мокрушников.

– Есть, – по-легионерски ответил курьер. Он выскочил из лавки и умчался вдоль по улице. Грыз вышел. Он посмотрел на свою витрину. Возможно, ему стоит закрыть лавку. Но времени на ерунду уже не было. Он должен был найти Хайдера и первым его купить. Он знал, что через месяц на Мире будет большой турнир. Он хотел выставить на него хотя бы одного бойца. Теперь, после ухода Кайвола, это стало возможно.

Кео Лу слушал свайра всю дорогу, слушал в лифте, слушал, когда тот лег на ковер в его кабинете. Свайр говорил так долго, что Кео Лу нашел в себе какую-то нишу равнодушия. Именно она и позволяла ему держать себя в руках. Он не хотел бы взорваться и уничтожить свайра прежде, чем в этот кабинет зайдет Фея.

– Все может быть иначе! Ты можешь просто жить в свое удовольствие. У тебя есть все – сила, власть, богатство. Ты уже окружен роскошью. Остановись, наслаждайся всем этим! Твои раны исцелятся. Ты будешь счастлив. Мы будем счастливы вместе…

– Возможно, – ответил Кео Лу. Его лицо почти ничего не выражало. Но свайр к этому привык. Юноша, как обычно, лежал на полу перед камином. Отблески огня расцвечивали влажную, гладкую кожу. Он смотрел на Ро Мейр Ганеде глазами, полными надежды и бессмысленной преданности. Кео Лу не приходило мысли о том, что, уничтожая обладателя этих преданных глаз, он совершает предательство.

– Так делали многие. Вспомни Гийю! Если бы она не начала строить козни, она и сейчас была бы с нами.

– Возможно, – уклончиво согласился Кео Лу. Сегодня он произнес это слово столько раз, что его уже начинало от этого тошнить.

Терминал Кео Лу работал не в полную мощность. Он приказал СкаТеку убрать два левых монитора, чтобы они не заслоняли пространство перед камином и не мешали их разговору. На двух правых мониторах Кео Лу видел, что происходит в остальных помещениях его апартаментов. Он не был уверен до конца, что Фея поняла все правильно. Если бы она ошиблась, ему пришлось бы уничтожить свайра самому. Это было неэффективно и вредно для рук.

– Счастье, это… – начал свайр, и осекся. У него перехватило дыхание. Он продолжал смотреть в глаза Кео Лу, но теперь видел в них только свою смерть. В глазах Ро Мейр Ганеде отражалась Фея. Она шла медленно и грациозно, как будто ступала по сцене или подиуму.

Свайр ощутил ее торжество и жестокую насмешку, а в следующее мгновение понял, что она уже у него в голове. Она вошла легко, словно танцуя. «Танцует на острых каблучках», – подумал свайр и услышал смех. Смеялась Фея, смеялся Кео Лу, смеялся он сам. Его собственный смех был жалобным и жутким. Он перевернулся на спину, понимая, что в последний раз осязает ворсинки этого чудесного ковра.

Фея смотрела на него сверху. Она поставила ногу на его обнаженное, поверженное тело, на открытые, беззащитные гениталии. Ему стало больно, но одновременно он испытал эрекцию. Он вспомнил что-то очень давнее. Вспомнил, как немого зеленоглазого мальчика насиловали на другом ковре и в другом мире. Он понял, что круг смыкается, что жестокость, которая сейчас произойдет, будет больше допустимого, что она пройдет сквозь времена и пространства, и своим ядом растечется по всей вселенной.

– Вы преступники, – неожиданно для самого себя сказал он.

Фея смотрела ему в глаза. Она надавила, и на живот юноши хлынула сперма, смешанная с кровью. Он содрогнулся, но не заплакал и не закричал. Что-то поднималось из глубины его души.

Малыш Поезд Хайдер не был нищим. Он ни в чем особо не нуждался, не играл и не тратил много денег на женщин. Он выигрывал почти все поединки, в которых участвовал. Конечно, большую часть выигрыша он пропивал. Иногда ему приходилось брать в долг, но при этом он позволял себе двухкомнатную квартиру с кухней на верхнем хайве.

Грыз остановился перед массивной стальной дверью. С удивлением он обнаружил, что раньше у нее даже был звонок. Но пару лет назад одна из «крошек» так доконала Хайдера, что он вырубил его навсегда. В стене, на месте, где когда-то была кнопка, красовалась мощная вмятина, на дне которой слабо поблескивали остатки устройства. Пластиковая коробочка превратилась в лепешку. Из нее торчало несколько гнутых пружинок.

Грыз задумчиво поковырял во вмятине пальцем, но ничего не добился – некоторые вещи Хайдер делал очень основательно. Впрочем, рэкетир не смутился – он куда больше привык к дверям без звонков, чем к дверям со звонками. Он вытащил кастет, примерился и вмазал по двери. Она была достаточно грязной и исцарапанной, чтобы хозяин не обиделся на последствия такого обращения.

Звук получился хороший, как от удара в гонг. Внутри, однако, было тихо. Грыз подождал и вмазал снова.

– Кому, ош-ша, надо!? – заорали из соседней квартиры. Грыз сделал вывод, что раз уж он дозвался соседей, то значит, либо Хайдер напился до состояния нестояния, либо его нет дома. Грыз немного помялся под дверью. Он побаивался, что Малыш Поезд может его неправильно понять. Однако гордость профессионального преступника пересилила. Он не собирался торчать под этой дверью, как какой-то третьесортный рассыльный. Конечно, дожидаясь Хайдера внутри, Грыз рисковал, что кто-то найдет его раньше, но бегать по городу было еще глупее. Поезд мог быть в любом кабаке, у любой шлюхи.

Он опустился на одно колено и заглянул в замочную скважину. Замок был обычный, никакой электроники. Грыз пошарил по карманам и нащупал два длинных стальных шила, которые были его главными и универсальными инструментами. Этими шилами он замочил Писклю в позапрошлом году. Ими же он выколол глаза говнюку Дыглу, который пытался прибрать к рукам его бизнес. Липкие губы расплылись в широкой улыбке. Об этом было приятно вспоминать.

Он прищурился и сунул инструменты в замок. Внутри двери что-то щелкнуло, потом лязгнуло, и она открылась. Грыз встал, отряхнул колено и огляделся. В коридоре было тихо и пусто. Он вошел в квартиру. Он не стал закрывать дверь, потому что не хотел отрезать себе путь наружу. Сначала следовало сделать другую вещь. У Грыза было правило – не работать без света в незнакомом помещении. Темноту он считал преимуществом только в тех местах, к которым привык. В своей лавке, к примеру, он сидел в темноте, но здесь незнакомым было все, начиная с острых углов, а значит, свет был необходим. Безошибочным движением он нащупал выключатель. Свет вспыхнул, Грыз сделал шаг вперед и остановился, как вкопанный.

Эта комната была чем-то вроде гостиной. Одну половину помещения занимали два кресла, низкий стол, который можно было бы счесть журнальным, если бы он не был сделан из цельного куска стали, и тумба с устаревшим новостным терминалом. Другая половина комнаты была почти пуста. Там висела массивная груша, на которой Хайдер тренировался. У стены стояли перекрученные цепями баки с песком. С легким содроганием Грыз догадался, что Малыш Поезд их использовал вместо гирь.

Однако пугали не они. На столе была постелена газета. Там лежал недоеденный бутерброд. Бутылка белой рилки, которую рекламировали, как «напиток, способный прожигать», лежала на боку. Когда ее опрокинули, она была уже наполовину пуста. Лишь несколько капель жидкости блестели на столе. За последние сутки они сильно подсохли. Грыз почувствовал нервную дрожь. Что-то здесь было не так. Если бы ему было присуще оформлять свои опасения в слова, он сказал бы, что парень вроде Хайдера не будет спать после пьянки больше суток и, уходя из дома, не оставит бутылку дорогой выпивки открытой и на боку. Однако в голове Грыза не прозвучало ни одной предупредительной фразы. Просто он одел на правую руку кастет, в левой зажал оба шила, и стоял, принюхиваясь к воздуху этого места.

– Какая потрясающая история, – насмешливо покачала головой Фея. – Последний из рода Гедерт стал шлюшкой в притоне для воров и убийц. Как думаешь, что сказал бы на это твой отец?

Свайр чувствовал, как ее каблучок проткнул его мошонку. Его полураздавленный член пульсировал под носком ее туфельки. Он испытывал бесконечный, изматывающийся оргазм. Не каждому человеку дается ощутить такую боль хотя бы раз в жизни. Однако в сравнении с тем, что она делала внутри его головы, это была просто щекотка.

– Представляю, какое лицо было бы у твоей матери, если бы она увидела, как тебя трахают в том борделе, – продолжала Фея. – Ты ведь тоже это представляешь, правда? Знаешь, я не исключаю, что она перерезала себе горло потому, что у нее как раз случилось видение твоей порванной попки.

Новый спазм свел тело Свайра. Его член снова выстрелил, и через живот пробежала четвертая жидкая дорожка. В этой спермы уже почти не было, осталась только кровь. Он перестал понимать, рвет Фея его тело или его душу.

– Какой позор… Кстати, тебе это нравилось? Когда тебя пользовали, как последнюю продажную девку?

Свайр услышал отрывистые аплодисменты Кео Лу. Тот хлопал, несмотря на боль в руках. Фея продолжала сладко улыбаться. Юноша вспомнил, как хлопал ей сам всего несколько часов назад. Столы перевернулись – из мучителя он превратился в жертву. И самым ужасным в этом была роль Ро Мейр Ганеде. Слезы выступили в глазах свайра. Они были разноцветными: прозрачными и перламутровыми, черными и красными.

– Ты разрушаешься, – сказал Кео Лу.

– Да. – Свайр посмотрел в лицо господина. – Пожалуйста, отпусти меня. Я верно служил тебе много лет. Дай мне уйти.

Это был странный момент, потому что на мгновение Фея, которая была у свайра в голове, Фея, которая втыкала шпильку туфли в самое нежное место его тела, Фея, которая думала, что уже добилась всего, о чем можно мечтать, вдруг оказалась выброшена из их круга. Свайр просто не обращал на нее внимания, как если бы она была всего лишь гвоздем, который Кео Лу в него вбил, а не самостоятельной персоной. Она задрожала, выворачивая ногу, чтобы увеличить причиняемую ею боль. Свайр даже не вздрогнул. Он продолжал смотреть на Кео Лу. Господин ответил на его взгляд, потом снова посмотрел на Фею, и расхохотался.

– Ты обидел девочку.

Фея внезапно поняла, что свайр прав. Во взгляде Ро Мейр Ганеде не было никакой поддержки. Она испугалась, сбилась и ослабила нажим. Она забыла, что под ней лежит совсем не уличный боец, а настоящий ша-лалла.

– Ты там говорил, что вспомнил, – насмешливо повторил Кео Лу. – Так вот, от всего тебя мне нужна только одна половина. Черная.

Фея не поняла, о чем говорит Кео Лу. Она видела лишь светлую половину, была в душе лишь одного из существ свайра. Внезапно юноша взорвался, разлетаясь тучей черных частиц. Змеи мрака поднимались от его распадающегося тела. Фея опустила глаза вниз и увидела на месте его лица исковерканную черную маску с горящими глазами. На мгновение все замерло. Змеи тьмы устремились к ее лицу, но время тянулось, почти встало. Пока стремительный удар настигал ее, девочка успела заметить, как происходит сразу множество вещей.

– Меня зовут Каэтта! – закричал голос. – Именем Гедерт, я запрещаю тебе!

– Даже сейчас? – спросило другое существо. Его голос был похож на гром. Фея поняла, что стекло кабинета вылетело, как от взрыва. Это был ужас, это была сама смерть, а она была в ее эпицентре.

– Я запрещаю навеки! – крикнул голос. – Я последний, кто отвечает за закон! Я закон!

Фея поняла, что это был совсем еще мальчик. Кео Лу смеялся. Девочка увидела, что он парит, окутывая всех их своей непроницаемой тьмой. Одним крылом мрака он подталкивал черные щупальца-змеи той красноглазой твари, в которую обратился свайр, направляя их в сторону Феи. Девочка попыталась увернуться. Она стояла над свайром в достаточно сексуальной, открытой позе. Сейчас темнота ползла, поднимаясь прямо по ее ногам. В одно мгновение она поняла, как любила свое детство, и девственность, и саму себя, она поняла, что тот мальчик, Каэтта, как-то защищал ее все это время, защищал, несмотря на то, чем она была. А потом ее тело взорвалось болью.

В последний момент вторым крылом мрака Кео Лу вышвырнул из круга что-то маленькое и белое, но бесконечно гордое и яростное. Переставая быть собой, Фея успела догадаться, что это и есть все, что осталось от мальчика из рода Гедерт.

Глава 25

ВЕЧНАЯ ЮНОСТЬ

Грыз прислушивался долго. В квартире была абсолютная тишина. Наконец, он начал слышать, как двумя этажами выше бегает ребенок, как кто-то храпит, как еле слышно напевает девушка в соседней квартире. Он начал слышать, как трескается ссохшийся плинтус, как пузыри воздуха перекатываются под отставшим линолеумом. Он начал слышать, как бьется его собственное сердце.

Грыз немного успокоился. Тишина была настолько абсолютной, насколько она вообще может быть в колоссе поздней ночью. Он крадучись пошел вперед, и увидел три двери. Раньше они были скрыты от него углами маленькой прихожей, внутри которой он стоял. Все они были приоткрыты. За всеми была кромешная темнота.

Его нервировали эти щели. Если в одной из них прячется ублюдок со стволом, ему, Грызу, крышка. Но он не привык пасовать перед такими вещами. Он прикинул, что одна дверь ведет в спальню, другая на кухню, и третья в сортир. Он начал с кухни.

Здесь пахло холостяцким хозяйством. У окна дремал некрашеный стальной гроб холодильника. На столе выстроились шеренги бутылок. У двух горлышки были отбиты и кверху ногами вложены внутрь колотых стаканов.

Грыз бесшумно заглянул под стол и в мусорку. Все как обычно. Сквозь грязное окно виднелась бесконечная пропасть хайва. Рэкетир оставил свет гореть и пошел проверить сортир.

Он обнаружил, что у Хайдера был душ, и криво улыбнулся. Кто еще под граундом позволяет себе такую роскошь? Сам Грыз жил поприличнее, но все равно ходил в общественную баню. На веревке висело аккуратно развешенное женское белье. Грыз кое-что понял. Сомнений не оставалось. Либо она ушла отсюда голая, либо она еще была здесь. Он начал готовиться к тому, что найдет в спальне.

Он толкнул дверь. Она заскрипела и медленно открылась. Он почуял смерть. Мурашки побежали у него по спине, и он несколько раз легонько ударил кастетом в стену. Выключателя не было – однажды Хайдер его сломал. Грыз нащупал дырку от кнопки и прекратил попытки. Свет падал в комнату через открытую дверь, но темнота все равно казалась какой-то особенно густой.

Здесь тоже было окно без штор. На фоне светлого квадрата Грыз разглядел силуэт ночника. Он медленно пошел к нему, но на полпути остановился. Он почувствовал, как что-то коснулось его ноги. Он уже не сомневался, что пробирается вдоль широкой двуспальной кровати. Это что-то…

Он понял, что это была рука. Тошнота подступила к горлу. Грыз видел трупы, пару раз он даже их создавал, но касаться чьего-то тела в темноте все равно было выше его сил. Он успел подумать, что если здесь дохлая девка, а Хайдера нет, то у него есть возможность серьезно прижать бойца.

Грыз дотянулся до выключателя. Вспыхнул слабый круг света. Он увидел девушку. Она была плотной, грудастой, совершенно голой. Она лежала на спине, и во лбу у нее была черная дырка стреляной раны. Она умерла во сне, с усталым, полусчастливым выражением лица. Подушка насквозь промокла от крови.

Но здесь была не только девушка. На другой стороне постели кто-то сидел. Грыз разглядел огромный темный силуэт. Великан повернул голову и смотрел прямо на него. Несколько секунд Грызу казалось, что язык прилип к небу, и он навечно останется стоять здесь, глядя в это неразличимое, жуткое лицо.

Фея постепенно приходила в себя. Уже очнувшись, она поняла, что лежала без сознания с открытыми глазами. Как мертвая. Она моргнула, сморщилась и зажмурилась. За время обморока роговица ее глаз успела подсохнуть. Ей показалось, что в ее глазах крошево или песок. Потом она подумала, что ее глаза сейчас горят, как у той твари, которая вышла из свайра.

Она испуганно перевернулась на живот. Стекло захрустело под локтями. Она увидела свое отражение. Ее лицо было бледным, но вполне обычным. Постепенно она поняла, что по-прежнему находится в кабинете Кео Лу.

Была глубокая ночь. Прошло около двадцати часов с тех пор, как Кео Лу обнаружил остатки СкаТека, и всего трое суток с тех пор, как Сеташ последний раз спал в своей постели в гнездышке.

Окно кабинета было разбито. Фея лежала на его осколках. Свет в комнате не горел, но свет тысячи огней города разгонял темноту. Фея увидела Кео Лу. Ей было тяжело дышать – они находились так высоко, что воздух здесь был разрежен. Эл-ша стоял над пропастью. Острые носы его туфель выглядывали за пределы разбитого окна. Перед собой он выставил свои больные руки. Он истекал чернотой. Холодный порывистый ветер подхватывал, растягивал и уносил темные шлейфы, тянущиеся от его пальцев. Казалось, что бесконечные рваные шарфы треплются на ветру.

На мгновение Фея испытала желание броситься на него сзади, толкнуть, схватиться с ним в судорожной схватке, в последнем объятии, упасть вместе с ним на граунд, превратиться в одно черно-красное пятно.

Она успела подняться на колени, но прежде чем порыв ее воли сумел хотя бы оформиться в подобие формулировки, ее накрыл жестокий удар. Она повалилась обратно на битые стекла. Кео Лу услышал ее движения и оглянулся. Она встретила его взгляд и поняла, что бил не он. Бил тот, кто сидел у нее внутри.

«Ты его раба». «Ты обязана служить». «Ты не причинишь вреда господину». Жуткий запредельный шепот поднялся в ее голове. Это был один голос и тысяча голосов одновременно. Это говорил тот, кто мог быть одним куском тьмы, и распадаться на тысячу щупалец. Фея скорчилась, приняв позу эмбриона. Ее руки коснулись промежности, и она обнаружила там липкую влагу.

Ее турит был порван. Механизированная ткань, которая выдержала бы сотню пушечных выстрелов, оказалась бессильна перед энергией эл. Фея вспомнила, как черные щупальца поднимались по ее ногам. Она поднесла руки к глазам. Кровь и слизь. Она поняла, что прямо сейчас что-то умирает в ее душе, но ничего не могла с этим сделать. Ее даже не сломали. Ее просто взяли.

– Хватит, – сказал Кео Лу.

Девочка посмотрела на него глазами загнанного зверька. Ро Мейр Ганеде подошел к столу и резко натянул перчатки. Даже в полутьме было видно, как исказилось от боли его лицо. Глядя на эту жуткую гримасу страдания, Фея испытала страх.

– Я тебя не понимаю, – сказал Кео Лу. Он улыбнулся, и она исполнилась благоговения. Ее дергали за ниточки. Ее натянули, как Кео Лу натягивал перчатку. Натянули даже не тело – душу. С каждой секундой она все хуже различала, чьи эмоции испытывает.

– Ты хотела быть на месте свайра, и вот ты на его месте. Настолько, насколько это вообще возможно. Ты – наполовину он. Ты хотела быть моей правой рукой. Так ты можешь ей стать. Для этого достаточно перестать валяться на полу и делать несчастное лицо.

Фея встала. Она проморгалась. Жжение уходило из глаз.

– Молодец, – одобрил Кео Лу. – Знаешь, в чем сейчас твоя проблема?

Девочка молчала.

– Тобой владеют остаточные эмоции свайра. Припомни свои мечты. Ты когда-нибудь раньше испытывала страх? Отвращение перед злом? Тебе раньше приходила дурацкая мысль меня убить?

– Нет, – одними губами ответил Фея.

– Тогда опомнись, – с ледяной резкостью приказал Кео Лу.

Внезапно она поняла, что он прав. Ее лицо изменилось. Появилась улыбка – сначала робкая, потом кровожадная. Глаза наполнились глубокой темнотой.

– Что я теперь могу? – спросила Фея.

– Все, что я тебе прикажу, – ответил Ро Мейр Ганеде.

– Охотиться? Ломать? Убивать? – Ее голос напрягся, стал нечеловеческим, стальным. Кео Лу подумал, что если у СкаТека может быть сестра, то сейчас он слышит ее голос.

– Да.

– Прикажи мне уничтожить мою мать и город, которым она правит, – попросила Фея. – Я ненавижу их.

Кео Лу тихо рассмеялся.

– В гостиной лежит турит свайра. Помойся и переоденься.

Грыз чувствовал, как его пальцы немеют на ручке кастета. Он не собирался драться с Малышом Поездом. Вопрос был лишь в том, сумеет ли он с ним договориться и, если нет, успеет ли убежать. Грыз подозревал, что два правильных ответа это «нет» и «нет».

– Ош-ша, парень, – выдавил Грыз. – Ты пристрелил ее.

– Как ты смеешь говорить, что это я? – спросило темное лицо. – Я любил ее.

От звуков этого голоса волосы у Грыза встали дыбом. Что-то было не так. Теперь он боялся даже не за свою жизнь – он боялся самого того существа, с которым находился в одном помещении. Грыз облизнул губы.

– Э… извини. Просто…

– Да, я понимаю, – печально ответило темное лицо. Наступило молчание. В кромешной тишине Грыз слушал свое дыхание. Прошло время, и великан снова заговорил. – Я рад, что ты пришел. Я… я не могу коснуться ее. Понимаешь?

– Понимаю, – ответил Грыз. Он искренне думал, что понимает. Он думал, что если бы по пьянке замочил свою телку, то, наверное, тоже не хотел бы трогать ее тело.

– Хорошо. – Темная туша медленно поднялась с постели. Краем сознания Грыз удивился, что ни одна пружина не скрипнула. – Пожалуйста, накрой ее простыней.

Почти минуту Грыз мялся. Он пытался убедить себя, что кастет ему все равно не понадобится, однако у него не получалось. Темнота смотрела на него тяжелым, непроницаемым, нездешним взглядом. Наконец, он поспешно сунул шила в карман, стянул и убрал кастет. Он был уверен, что совершает страшнейшую ошибку в своей жизни, и действовал с нервной поспешностью.

Великан не шевелился. Грыз разок вскинул на него глаза, потом перегнулся через труп девушки, нащупал одеяла и натянул их на ее тело. Он почувствовал упругую плотность ее сисек и испуганно отстранился. Он был настолько не в своей тарелке, насколько с ним это вообще случалось.

– У тебя есть монета? – спросило темное существо.

– Д-да.

– Положи ей в рот.

Грыз послушался. Закончив, он испуганно посмотрел на громилу. Он ждал, что сейчас в этой темной спальне грохнет второй выстрел. Однако ничего не происходило.

– Нейла акрода, крошка, – сказал великан.

– Н-нейла акрода, – повторил Грыз. Он догадался, что Малыш Поезд Хайдер просто не помнил ее имени.

– У меня есть к тебе еще одна просьба, – без выражения сказал темный человек.

Грыз напряженно слушал.

– Найди проститутку, ее зовут Олик, по кличке Пушистая.

– Ладно, – прохрипел Грыз.

– Давай ей денег раз в месяц, чтобы на жизнь хватало.

– К-конечно…

Грыз вдруг понял, что будет жить. Ему захотелось плакать.

– Спасибо, – отозвался великан. – Иди.

Грыз добрался до двери. Великан по-прежнему стоял у окна, и в его голову впервые закралось подозрение, что это не Хайдер. Слишком большой была эта фигура, слишком аморфной и странной.

– Послушай, – спросил он. – Ты знаешь, что Кайвола замочили?

– Его тоже? – огорчился великан. Тут до Грыза дошло, что девчонку действительно мог пристрелить кто угодно. Что, если на Хайдера тоже напали? Но Грыз предпочел этого не выяснять.

– Да, – ответил он. – Тут такое дело… Я хотел бы, чтобы ты стал моим бойцом на большом турнире.

– Мне сейчас не до того, – ответила тьма.

– Да, я понимаю… – пролепетал Грыз. – Но ты просто имей это ввиду.

– Ладно, – отозвался великан.

Грыз увидел, что тот снова сел на постель. Темной рукой он гладил мертвую по лицу. Рэкетир повернулся и поспешно вышел. Он всюду погасил свет. В коридоре он на минуту остановился, чтобы отмычками запереть дверь. Он чувствовал, что все должно остаться, как было до его прихода.

Куклы занимали все полки – десятки, сотни, большие и маленькие, из дерева, фарфора, стекла и более сложных материалов. Куклы смотрели на посетителя. В полумраке блестели искусственные глаза. Мальчик слабо улыбнулся, обводя взглядом ряды маленьких безмолвных существ. Принцессы. Клоуны. Рыбаки. Пираты. Злодеи с ножами. Гладкие, неживые лица.

Старичок, как обычно, сидел у окна и бездумно перелистывал страницы одной из последних книг, которые он знал в этом мире. Старые, истертые страницы, еще более старые, чем он сам. Он не смотрел в книгу. Он знал ее наизусть.

Теперь каждый ребенок в этих местах казался чудом, как и каждый человек, которого волнует красота. В лавочку уже несколько месяцев никто не заходил. На пороге лежала пыль. Ее не нарушали даже следы старичка: он по привычке ходил черным ходом.

Он не сразу заметил нового посетителя. Незнакомец бесшумно скользнул между стеллажей. Он сумел войти, не спугнув дверной колокольчик. Дрожа, он спрятался в темноте. Он был обнажен. Слезы еще текли из его глаз. Его живот был в крови.

Долго подросток стоял в пыльной, сумрачной глубине лавки, сутулясь и прижимая руки к груди. Он не издавал ни звука, но его красивые, чувственные губы шевелились в полутьме. Его волосы были светло-русыми, глаза – цвета морской волны.

Наконец, он потянулся к одному из лиц, провел пальцами по тонким губам и замер, увидев сквозь стеллаж старичка. Тот по-прежнему ничего не замечал. Он сидел в пол-оборота и нежно гладил страницы старой книги.

Незнакомец осторожно снял куклу с полки. Это была девушка дивной красоты с прямыми серебристыми волосами, спадающими на черное платье, и странной, отстраненной полуулыбкой. Миниатюрные стеклянные пальцы с острыми ноготками скользнули по руке посетителя, и тот с удивлением увидел, как на тончайшем порезе вспыхивают капельки крови. Ранка его не испугала. Он прижал куклу к груди. Ее хрупкие суставы щелкнули, и мальчик замер, вздрогнув от резкого звука. Старичок оглянулся, увидел в пыли на полу кровавые босые следы, захлопнул книгу и резко встал. Сделав несколько шагов, он увидел это измученное существо.

– Кто с тобой такое сделал? – Он попытался взять того руками за плечи, однако подросток отступил и съежился.

– Будьте ко мне добры, просто будьте ко мне добры, – взмолился он, дыша часто-часто, как это делают очень напуганные животные.

– Меня зовут Вархат. И я буду к тебе добр.

Мальчик осторожно встретился с ним глазами.

– Тебе приглянулась принцесса Нерима? Это прекрасная старинная работа. Ее сделал еще мой учитель. Он…

Слезы снова потекли из глаз мальчика.

– Это моя мать. Нерима Нилат, жена Алмурии, последнего из рода Гедерт. Их больше нет. Остался я один.

Вархат в потрясении уставился на него.

– Я думал, что никогда уже не услышу этого имени, – сказал он, наконец. Его голос сел от волнения. – Неужели это правда? Ты Каэтта? Но ты потерялся много миров назад…

– Я бился с Тахэной. Его только что освободили, и я не мог больше… – Только тут до мальчика дошло, что сказал старик, и он отшатнулся, ошеломленный не меньше, чем Вархат. – Я думал, никто этого уже не знает. Откуда Вы…

Вархат повернулся, запер двери лавочки и повесил табличку «закрыто». Потом, нисколько не стесняясь своего дряблого тела, снял рубашку и накинул ее на плечи подростка. Тот не сопротивлялся, но и не отпускал куклу.

Сделав все это, Вархат вдруг осел на ступеньку, хватая ртом воздух. И тут он захохотал. Он смеялся и смеялся, пока слезы не выступили на его глазах. Мальчик в панике смотрел на него, не понимая, что происходит, но бежать не пытался. Он чувствовал, что доброта старика не показная. Это было важно. Но еще важнее было то, что Вархат действительно верил ему и знал, о чем он говорит, хотя здесь и сейчас самому Каэтте прошлое казалось каким-то невероятным сном, пускай и способным причинить самую настоящую боль.

– Все правда! Все правда! – ликующе воскликнул Вархат. – Он не обманул!

Он внезапно успокоился, несколько раз глубоко вдохнул, после чего неожиданно простерся ниц. Мальчик несмело улыбнулся. В этом жесте старика было что-то древнее и нездешнее, что-то из его мира.

– Все сбылось, – тихо сказал Вархат. Его дыхание уже пришло в норму. – Прости, что усомнился в твоих словах, учитель.

Служанка закончила укладывать волосы Иранис и тихо исчезла за ширмами. Женщина сидела перед зеркалом в сложном техническом кресле. Она смотрела на свое лицо и видела, что морщин стало больше. Она делала так много для того, чтобы оставаться прежней, но ничто не могло остановить старение тела.

Вдоль стен на длинных полках из слоновой кости стояли статуэтки, ножницы, щипцы, красители и масла. Светились лампадки искусственных свечей. Вода плескалась в бассейнах. Иранис называла это место желтой комнатой. Она протянула руку к полочке под зеркалом, подняла браслет-коммуникатор. Она не могла одеть его сейчас – руки были покрыты маслом. Фея по-прежнему не отвечала на ее сообщения. Несколько часов назад женщина испытывала раздражение на дочь. Теперь на смену ему пришел страх. Она чуть-чуть боялась за девочку и очень сильно – за себя. Что, если кто-то возьмет Фею в заложники, чтобы манипулировать ею в Совете? Что она тогда будет делать?

Иранис закрыла глаза. Она подумала, что сделает что-то с дочерью, если та явится сейчас целая и невредимая. Заставит носить электронный ошейник, приставит к ней частного сыщика, прикажет выпороть. Она потребует… Она не знала, что еще придумать.

Ей почудилось, что она чует дым. Дым сигарет? Наверное, мерещится. Наверное, уже стоит лечь спать, расслабиться и отдохнуть. Бессмысленно ждать Фею, чтобы обругать ее. Ничего уже не изменится. Надо спросить у служанки какие-нибудь таблетки для сна. Запах усиливался. Потом послышался вскрик. Иранис узнала голос своей девушки на побегушках. Вскрик был жуткий. Иранис почувствовала, как сердце замерло в ее груди и перестало биться. Во рту мгновенно пересохло. Она привстала, напряглась, а потом мгновенно рухнула обратно в кресло, потому что увидела, как в комнату входит человек.

– Кео Лу? – узнала Иранис. Ее охватил ужас. Он весь был какой-то нечеткий, будто охваченный черной дымкой. В соседней комнате раздался всплеск. Женщина безошибочно поняла, что это тело служанки упало в воду. Пауза между вскриком и падением была особенно зловещей. Глаза Иранис расширились, лицо осунулось.

– Ты украл мою дочь? – выдавила она.

Кео Лу не ответил. Он стоял не шевелясь. Он смотрел куда-то в сторону от нее, как будто прислушивался к тому, что происходит у него за спиной.

– Ты? – прошипела Иранис. Она попыталась встать, выползти из кресла. Она хотел сцапать свой браслет-коммуникатор, выскочить с ним в соседнюю комнату, позвонить охране. Руки напряглись на подлокотниках, она стала тянуться вперед – и вдруг поняла, что не может. Что-то держало ее, сдавливало. Ей показалось, что на груди у нее стоит чье-то невидимое колено. Она беспомощно взмахнула руками, пытаясь нащупать источник этой силы, и рухнула вниз. Ее впечатало в кресло, размазало. Она увидела, как из соседней комнаты, из-за спины Кео Лу, выходит Фея.

Иранис увидела три огонька. Два в глазах дочери, один – на кончике сигареты. Фея щелчком пальца сбросила на пол браслет матери. Она села спиной к зеркалу, прямо на полочку. Ее турит серебрился белым, а кожа, напротив, стала будто смуглой. Она поставила ноги на руки Иранис, прижатые к подлокотникам кресла, и выдохнула в лицо матери сигаретный дым.

Женщина заморгала. Ей вдруг стало легче. Она просто перестала верить, что перед ней ее дочь. Фея с жутким, почти мужским выражением лица распустила халат матери. Стали видны обвислые груди.

– Какое же у тебя уродливое тело, – с наслаждением сказала Фея. – Ой, прости, мама, я же не курю.

Она опустила сигарету вниз и потушила ее лоб о матери.

– Не ломай ее, – посоветовал Кео Лу. – Сделай что-нибудь поинтереснее.

– Что?

– Она твоя настоящая мать?

– Наверное, да.

– Значит, вы одного рода. Это дает массу возможностей.

Фея посмотрела на Иранис, потом на Кео Лу. Ее глазки горели.

– Она любит власть, – сказал эл-ша. – Так дай ей власть.

Девочка непонимающе улыбнулась.

– Пусть правит помойкой. Сделай из нее королеву муравейника. Создай правительницу отбросов. Посмотрим, как с ней справятся дайны.

– Поднять нижний город? – спросила Фея.

– Если будет нужно.

Девочка сосредоточилась на матери. Иранис закричала. Она сохла под взглядом этих тлеющих глаз, превращалась в жуткий скелет самой себя, в черную старуху. Остатки всего хорошего выплавлялись из нее. От ее тела начал подниматься белый пар.

– Пойдем, – сказал Вархат. Он ласково тронул подростка за плечо, подтолкнул вперед себя. Они вышли через заднюю дверь лавки и оказались в маленьком помещении, напоминающем самую обычную кухню. Здесь были стол, табуретки, раковина и холодильник. Окно выходило во внутренний дворик. Поскольку лавка находилась на первом этаже небоскреба, дворик представлял собой квадратное дно глубокой шахты. Небо находилось в нескольких сотнях метров вверху. Из окна его увидеть было невозможно. В комнате стояли глубокие сумерки. Вархат не стал включать свет. Он потрогал чайник, безошибочно нашел чашки, ложки и бутылку какой-то темной жидкости. Подросток как вкопанный стоял посреди комнаты.

– Садись, – предложил старичок, однако прежде чем мальчик опустился на один из табуретов, лицо Вархата исказилось, как будто он сам испытывал боль. – Ты сидеть-то сможешь?

– Я попробую.

Вархат разлил чай, потом добавил в него жидкость из бутылочки.

– Пей.

Подросток осторожно посадил куклу на край стола и двумя руками взял чашку. Старичок отхлебнул из своей чашки, задумчиво потупился.

– Каэтта. Значит, ты дошел до врат?

– Дошел.

Старичок открыл рот, потом закрыл. Смешно зажал губы пальцем.

– Все, больше я тебя ни о чем сегодня не спрошу, – сердито сказал он. – Допил?

– Да, – сонно ответил мальчик. – Вы добавили в чай спиртное?

– Конечно, нет, – возмутился Вархат. – Нечто куда более вкусное.

Подросток наклонился вперед, его глаза слипались.

– Мне хорошо, – сказал он, и его голова упала на руки.

Вархат нежно погладил гостя по волосам, потом поднялся. Во сне Каэтта был другим. Страх и напряжение покинули его. Он стал почти прежним. У дверей старичок задержался, глядя в светлое лицо.

– Спи, а я пока найду тебе одежду.

Шарудим склонил голову юноше на грудь, а тот положил руку ему на плечи. Они стояли так уже несколько часов. Иногда они разговаривали, иногда замолкали. Они говорили о снах, о знаках и языках. Об эл. Их разговор был странным, мудрым. Иногда Сеташ начинал смеяться и говорил, что именно таким и должен быть разговор двух призраков.

Было и то, о чем мальчик молчал. Он думал, что нашел отца, настоящего отца. Он помнил знак Саана, но ничего не помнил о том, кем для него был этот человек. Он не помнил о тех страданиях, которые претерпел, узнав, что Саан и Ати его приемные родители.

Было и то, о чем молчал юноша. Когда-то, очень давно, он был старшим для похожего ребенка. Это плохо кончилось для каждого из них. Юноша не помнил об этом, поэтому он молчал не только снаружи, но и внутри самого себя. И все же он знал, что молчит.

Они стояли на краю граунда, на месте, где кончается хайв. Мави расстилалась под ними. Начало светлеть. Верхний край солнца тонкой полоской забрезжил над горизонтом. Песчаные барханы в свете наступающего утра сначала казались темно-синими, потом голубыми.

– Вернулся, – вдруг сказал юноша.

Мальчик обернулся и увидел, что рядом с ними стоит Коримо. Казалось, он пришел вместе с солнцем, как тень приходит к каждому человеку, когда появляется свет.

– Пришел не только я, – добродушно отметил великан. Он показал рукой вдаль.

Шарудим посмотрел в пустыню и увидел, что там идет человек. С бархана на бархан за ним тянулась четкая дорожка следов.

– Неужели это Авак? – удивился Сеташ.

– Его лицо и нарисованный тобой знак – одно, – уверенно ответил юноша.

– Я думал, он придет с хайва, а он идет из пустыни! – воскликнул мальчик. Его голос был почти испуганным.

– Тем не менее, он, как и ты, готов выполнить свое обещание вопреки всему, – с уважением сказал Коримо.

– Прыгаем? – предложил юноша.

Вместо ответа Сеташ проскользнул сквозь прутья арматуры и полетел вниз. Он не упал прямо на землю, а планировал, спускался, несся навстречу другу. В воздухе он успел расставить руки. Юноша и великан последовали за ним. Они были как прозрачные птицы.

– Сеташ! – радостно воскликнул Авак. – Сеташ! Ты пришел!

На его глазах блестели слезы радости, но они не затмили его внимания и живого интереса к происходящему. Он удивленно уставился на спутников своего друга.

– Откуда ты взял Сенто? – спросил он, когда трое опустились на песок перед ним.

– Сенто? – удивился Сеташ.

– Да. Так его у нас называют. Аоне Сенто. Посланец небес.

Он показывал на юношу.

– У вас? – переспросил Сеташ. Он увидел, что Авак повзрослел. Его плечи расправились, кожа стала обветренной и загорелой, волосы пламенели еще ярче. Веснушки почти исчезли с его лица, которое уже приобретало необычайную, мужественную красоту. На нем была старая, истертая до дыр красная рубашка, на которой, приглядевшись, можно было различить изображение солнца.

Авак тоже внимательно рассматривал приятеля. Он шагнул вперед.

– Стой, – сказал Сеташ. – Я призрак.

Авак дотронулся до его лица, потом крепко его обнял.

– Ты тоже призрак? – спросил Сеташ, отвечая на его объятия.

Рыжий мальчик расхохотался.

– Нет. Я вижу, ты совсем ничего не понимаешь.

Сеташ действительно ничего не понимал, но плакал и смеялся вместе с другом. Успокоившись, они обернулись к юноше и Коримо.

– Аоне Сенто, – повторил юноша. – Спасибо тебе, последний лалла, что принес мне это прекрасное имя.

– Авак, просто Авак, – улыбнулся рыжий мальчик. Минуту он молчал, а потом добавил:

– Ош-ша, эта история вернулась туда же, где началась.